С холодным утренним туманом мы выступили в путь вместе со сменой егерей. Запах сырой земли, смутные картины поздней осени — вот что провожало нас. Одетые кто во что горазд, мы и впрямь смахивали на шайку головорезов неясной принадлежности. Егеря молча, привычным шагом, провели нас до старой межевой развилки.
— Вот тут, ваше благородие, и кончается наша земля. Дальше, туретчина, — ефрейтор указал пальцем на расплывчатый силуэт холма вдалеке. — Дойдёте до той высотки, а там — наш тайный пост. Если что, сразу туда. Отделение прикроет.— Понял. Ладно, ефрейтор. Бывай, — кивнул я.— С Богом, ваше благородие. Пусть дорога будет лёгкой.
Костя жестом собрал троих разведчиков, и они, словно тени, бесшумно ушли вперёд, их фигуры быстро съела серая пелена рассвета. Лишь когда наш отряд скрылся из виду, самый молодой егерь, не удержался:— Дядька Агафон, а это кто такие?— Тебе зачем, Антоха? Не наше это дело, — отрезал старый солдат. — Смотри, да помалкивай, ежели не спрашивают — себе дороже.— Ну, я ж не спорю… Только взгляд у них колючий, бандитский. Никакого обхождения.— Заткнись уже! — с раздражением бросил другой старослужащий. — Сколько раз тебе говорено? Не в своё дело, не суйся — здоровее будешь. Все беды от твоего языка.
Солнце достигло зенита, когда мы, наконец, добрались до Ачмана. Селение впереди плавало в мареве, будто мираж. Я поднял подзорную трубу: глинобитные домики, кривые улочки. Тишина была обманчивой. Стало ясно — без «языка» мы здесь слепые.
— Командир, долго глядеть будем? — нарушил молчание Паша. — Без птицы говорун нам тут ловить нечего. Дай команду, мы быстренько смотаемся, кого надо, приволокём.Он лишь озвучил то, о чём думал каждый. Сидеть в засаде было бессмысленно.— Степанян!— Я, ваше благородие. — Проводник подбежал и присел рядом.— Пойдёшь в селение. Запомни, к самому большому дому. Скажешь, что ты к Фарух-аге по делу, от которого зависит многое. Ждём час. Если не вернёшься, мы войдём в селение без стука.Лицо Степаняна посерело.— Но… что я должен сказать ему?— Только одно: «Полковник Иванов спрашивает, что ему делать?»— И… всё? — в его глазах читался немой ужас.— И всё. Потом сиди и не двигайся. Мы придём, — я постарался, чтобы улыбка выглядела естественно.— Ваше благородие, вы уверены? — голос его дрогнул.— Слушай сюда. Тебя нанял полковник. Ты — всего лишь проводник, который должен добраться до Ачмана и передать слова. Кто такой этот Иванов, ты не знаешь. Ты просто делаешь свою работу. Всё будет хорошо. В путь.Степанян коротко кивнул, лицо его застыло в маске покорности судьбе. Развернув коня, он неспешным шагом поехал вниз, навстречу молчаливому селению.
Большой валун оказался кстати. Я прислонился к нему спиной и медленно, преодолевая скованность в мышцах, опустился на землю, вытянув занемевшие ноги. Ранение, о котором я старался не думать в пути, теперь заявляло о себе ноющим дискомфортом в левом боку. Даже езда верхом, обычно бодрящая, сегодня не приносила облегчения, а лишь усугубляла усталость.
— Командир, — негромко позвал Савва, не отводя от глаз подзорной трубы. — Наш проводник возвращается. И вид у него куда бодрее.И правда, Степанян, подъехавший к нашему укрытию спустя полчаса, выглядел иначе. На смену прежней обречённости пришло просветление, будто с него сняли тяжёлую ношу.
— Фарух-ага… его нет! — выдохнул он, ещё не слезая с седла. — Уехал на рассвете. Куда — в селении не знает никто.— А куда ведут дороги? — поднялся я, чувствуя, как в теле появляется давно забытая упругость.— Сначала все едут до Ургалаха. Это в двух днях отсюда. А там — или на Карс, или на Муш. С ним, говорят, две телеги и трое всадников.— Кто «говорят»?— Местные мальчишки. За медную акче готовы продать душу.
Боль и усталость будто испарились. Я резко встал, и голос мой прозвучал твёрдо и властно:— Бойцы, подъём! Костя, веди своих тихо как мышь. Не спугни дичь.И в ту же секунду внутри меня родилось острое, щемящее предчувствие. Шанс на успех был высок, но я не мог отделаться от вопроса: не ведёт ли эта тропа к западне?
— Много мест для ночёвок? — спросил я у Степаняна.
— Точно не знаю, в одном месте останавливался.
— Савва идём в таком темпе, чтобы успеть отработать под утро. Савва кивнул, выезжая на дорогу.
За всё время встретили одну арбу неспешно двигающуюся нам навстречу. Испуганный возчик сразу свернул с дороги пропуская наш отряд. Спустя четыре часа быстрой скачки начали спускаться сумерки. К нам вернулся один из разведчиков.
— Командир, кажись нагнали. Две телеги, шестеро человек. Встали на привал. Дальше двигаться опасно — примерно через версту открытая местность. Но есть одно укромное место, можно переждать.— Веди, Сусанин, — кивнул я.— Так я Веткин, командир, — поправил разведчик с лёгкой обидой в голосе.— В курсе, Данила, в курсе, — я не удержался от ухмылки. — Просто роль у тебя сегодня подходящая.
Вскоре Костя вернулся один, двигаясь бесшумно как тень.— Они, командир. Главарь — похоже турок, с ним двое, видимо, охрана. Но вид у них… нездешний. Я таких никогда не видел. На головах — вроде чалма, только цвет… синий.— Синий? — это меня зацепило. — Поехали. Не поверю, пока сам не увижу.
Мы заняли позицию на склоне холма, не приближаясь. В объектив подзорной трубы чётко виднелась стоянка. Двое стражей и впрямь резко контрастировали с остальными своей необычной экипировкой.— Ба! Да так это ж сикхи! — воскликнул я, не в силах сдержать удивления.— А сикхи — это кто? Не наши, получается? — тут же вполголоса спросил Паша.— Костя, оставляй двоих для наблюдения. Остальные — немедленно в лагерь. Всё расскажу, когда будем на месте.
— Значит так, бойцы. Главное — взять живым Фаруха-агу, если это он, — сказал, когда все собрались. — Его телохранители — это, скорее всего, сикхи. Индусы. Ребята серьёзные. Воины, которых воспитывают с детства.
— Как казачат? — Встрял Паша.
— Не перебивай! — Посмотрел я на смутившегося Пашу.
— Даже сравнивать нельзя. Не вздумайте их на клинок брать. Валить из пистолета, не раздумывая. Всем понятно? — Строго обвёл всех взглядом. — Костя, наружное кольцо, чтобы никто не ушёл. Савва, Паша, главного пеленаете. Повторяю, живой и не сильно помятый. Брать будем на рассвете. Костя, сменишь наблюдателей. Ужин и всем спать. Ужинать и спать выполнили все с удовольствием. Развели партизанские костры. Эркен и Аслан охраняли лошадей. Никто не испытывал особого волнения. «Профи», — с удовлетворением подумал я, засыпая чутким сном.
Меня разбудило чьё-то прикосновение. — Пора, командир. — Это был Паша, его лицо едва виднелось в предрассветной тьме. — Вот, компот, грейся. Я сделал несколько глотков горячего, сладкого напитка, чувствуя, как жидкое тепло разливается по уставшему телу. — Выступаем.
Мы шли больше двух часов, преодолевая полторы версты по мокрой от росы земле. Каждый метр давался с трудом. Костя со своими людьми бесшумно занял позиции с тыла, отрезая путь к отступлению. Впереди, в ложбине, виднелась их стоянка. Костёр догорал, отбрасывая длинные, пляшущие тени. Рядом с ним, спиной к теплу, сидел в неподвижной медитации один из сикхов-телохранителей.
— Выдержанный и дисциплинированный воин. — С уважением подумал я.
Савва, Эркен и Паша, как призраки, начали выдвигаться на исходные. И вдруг часовой замер, а затем резко вскинул голову. Он почуял опасность. Мгновенно вскочив, он вскинул ружьё, пытаясь пронзить взглядом предрассветный мрак. Но было уже поздно.
Хлёсткий выстрел Саввы прозвучал как щелчок бича. Часовой упал, не успев издать ни звука. Трое бойцов ринулись ко второму сикху, спавшему у входа под навес. Тот проснулся от выстрела и в одно движение вскочил на ноги. С коротким боевым кличем он опустился на колено и, почти не целясь, выстрелил из первого пистолета. Пуля прожужжала у самого уха Паши. Прежде чем кто-либо успел среагировать, сикх сделал кувырок в сторону и выстрелил из второго пистолета. В ответ грянул залп — три выстрела слились в один. Воин дёрнулся и упал.
Но я видел — он упал слишком аккуратно, подконтрольно. Он притворялся мёртвым, сжимая в руке один из пистолетов. Я прицелился из своего. Моя первая пуля попала ему в бок, сорвав эту игру. Он со стоном попытался отползти, но вторая пуля настигла его, ударив в спину. Сикх обмяк и затих.
Светало. Из-под навеса послышалась возня, сдавленный крик и два приглушённых выстрела по ту сторону телег, поставивших точку в этой схватке. И наступила тишина, оглушительная после недавнего грохота.
Рассвело. Вроде и не участвовал в схватке, но усталость навалилась, как будто мешки таскал. По всему видно, что не восстановился после ранения. Присел у потухшего костра, прикрыл глаза. Савва и Паша подтащили ко мне упирающегося турка или нет… Окинув его общим взглядом, по мелким деталям пришло понимание, что это не турок.
— Если не турок и в телохранителях сикхи… Получается англичанин. — У меня от возбуждения улетучилась вся усталость. Стараясь не выдавать своей радости, равнодушно кивнул Паше, чтобы он вынул кляп.
Сплюнув пленный спокойным голосом стал вещать по турецки. Делал он это с таким видом, что создавалось впечатление, нам полный звиздец за содеянное. Появился проводник и присел рядом.
— Передай этим живым трупам, что с них с живых сдерут шкуру и посыплют солью. — перевёл слова пленника Степанян, испуганно моргая.
— В моей сумке лежит фирман в котором сказано кто я и горе тем кто нарушит приказ великого визиря.
— Командир, кажись это? — Паша достал из сумки кожаный тубус и протянул его мне.
— Да брось ты его, — равнодушно сказал я.
Подошёл Костя.
— Все на месте. Сдаваться не пожелали. Зачистили. Счас всех снесём в кусты, там промоина, туда и сложим. Телеги с собой заберём?
— Думаешь стоит? — спросил я.
— А чего добру пропадать командир. — Забеспокоился Паша.
— Добро хорошее, можно взять. Лошадей хватает. Бойцов возчиками посадим и айда до дома. — Улыбнулся Костя.
— Ладно, пакуйте. Не затягивайте, нужно быстрей уходить к себе. Пленный молча наблюдал за мной, понимая, что я главный и немного озадаченный моим равнодушием к его персоне.
— А с этим что делать? — тихо спросил Савва, едва заметно кивнув в сторону пленного.Я ответил ему таким же коротким, понимающим кивком.— Думаю, за него выкуп не дадут. Одни неприятности. Кончайте его и к остальным.
Я перевёл взгляд на Пашу, задерживая его на секунду дольше обычного. Он мгновенно включился в игру. Проводник, по нашей просьбе, шёпотом переводил пленному суть нашего «разговора». Я внимательно следил за реакцией незнакомца. В выдержке ему нельзя было отказать — он заметно побледнел, губы сжались, но он не засуетился, а, казалось, погрузился в тяжёлые, быстрые размышления, оценивая шансы. Тем временем бойцы, закончив обыск, стаскивали тела погибших в промоину, скрытую в кустах метрах в тридцати от лагеря. Паша с угрожающей медлительностью вынул из ножен длинный клинок, тускло блеснувший в утреннем свете, и сделал шаг к пленному. Тот, окончательно поверив в скорую расправу, заговорил быстро и отрывисто на турецком.— Скажи им, что я английский подданный! — потребовал он от переводчика. — Если я не прибуду в Карс через неделю, меня будут искать!
— О-о-о, так вы англичанин? — деланно удивился я, делая вид, что только сейчас это понял. — И что же здесь забыл подданный Английской короны?— Я инженер топограф. Провожу демаркацию границ.— Можете говорить на английском, я знаю ваш язык.— Тем лучше, — оживился пленный, в его голосе зазвучали нотки надежды. — Я не вижу никакого разумного повода меня убивать.— А где ваши карты, инструменты и приборы? — спросил я, сохраняя холодный тон.— Я завершил работу. Все материалы и приборы были отправлены в Карс пять дней назад. Вы можете забрать всё моё имущество, оставьте мне лишь лошадь и личные вещи. Даю слово джентльмена, никто не узнает об этом инциденте.
— Джентльмен дал слово, джентльмен… и взял его обратно, — парировал я. — К моему сожалению, я вам не верю. В этот момент подошёл Савва.— Командир, нашли, — он показал на небольшой мешок. — Золото, два помельче — с серебром. Сумма немалая. Ещё наши ассигнации и… английские фунты.
— Скажите, мистер…? — я сделал театральную паузу. — Вы всё ещё не представились. Зачем простому топографу такие суммы? И откуда они у вас?— Джон Смит, инженер. Не могли бы вы развязать мне руки? Они сильно затекли.— Руки затекли у вас, мистер Смит, а не у меня, — равнодушно отрезал я. — Итак, вернёмся к главному. Зачем мне оставлять вас в живых?
Джон Смит замер, его глаза забегали, лихорадочно пытаясь найти убедительный ответ, который мог бы купить ему жизнь.— Вот видите, — мягко произнёс я, — даже вы не можете найти причину. Поэтому прошу прощения. Nothing personal, it’s just business. Ничего личного, просто бизнес. — Сочувственно улыбнулся я.
В его глазах я увидел, как последние остатки надежды сменились животным, паническим ужасом.