Сделка

Глава 7

По правде, идти утром на урок было слегка страшновато. Конечно, новый учитель уже нажаловался настоятельнице. Все так делали. Первым делом бежали к Елизавете и требовали моей казни, желательно, мучительной!

К чести настоятельницы, в пансионате запрещены физические наказания – за редким исключением. Но по мне, так лучше подставить спину под ивовый прут, чем месяц сидеть взаперти, пытаясь вышить дурацкий узор, а именно такую повинность я обычно отбываю за свои проделки! И от одной мысли о ненавистных пяльцах и скользких, вечно путающихся шелковых нитках я уже готова завыть. О чем, несомненно, прекрасно знает старшая настоятельница. Худшего наказания для меня и придумать сложно.

Но выбора у меня все равно не было. Дмитрий Волковский должен убраться. Надеюсь, он уже на пути в столицу!

Вот интересно, как учитель добрался до своей комнаты? Вчера, возвращаясь в пансионат, я ожидала скандал, но к моему удивлению, в здании царила тишина. Наверное, Елизавета решила отправить учителя домой по-тихому.

А в том, что непременно отправит, я даже не сомневалась. Добрава собственными ушами слышала слова княгини. Мол, дает пришлому испытательный срок, и если он что-то сделает не так… А прогулка с голым задом под окнами учениц – это самое что ни на есть «не так»!

Так что меня, конечно, посадят под замок и накажут, зато учитель уедет!

Я тихонько вздохнула.

Эх, то-то трепку мне зададут… На радость этой противной Лидии и ее подпевале Пелагее! Эти двое спят и видят, как меня поджаривают на костре, словно средневековую ведьму. Вот бы они обрадовались! Небось, самолично сложили бы хворост, чтобы горел ярче и жарче!

Жабы болотные! Подумаешь, обрезала им как-то космы, так поделом. Не надо было обзывать меня ведьминым подкидышем. Не подкидыш я, у меня ведь есть Хизер! Ну то есть была…

И я не единственная сирота в этом пансионате, есть же еще Евдокия и Настя. Их тоже обучают под патронажем государства. Из «милости» – как говорят злые языки. Вот только Настя и Евдокия – скромные и незаметные, а еще примерные и почтительные ученицы. Не то что я…

А вот остальные девушки имеют семью и родственников. Из всех учениц самые зажиточные и родовитые у нас Лидия и Пелагея, их отцы – бывшие купцы, получили титулы баронов. Жерябкины владеют землями и торговыми лавками в ближайшем городке Йеск, продают крашеные ткани и плетеные ковры. Семье ее закадычной подружки Пелагеи принадлежат ремесленные мастерские. Некоторые девушки обучаются в пансионате за счет заемов, другим родители сумели собрать денег на оплату наших скромных знаний. Неудивительно, что тех, кто был взят «из милости», не слишком-то любят. Многие даже считают это несправедливым, как это так – они платят, а нас просто так кормят!

Вот только гадости делают только мне, остальные успешно избежали подобного счастья. Они умели быть незаметными, а я – нет.

Я снова тихонько вздохнула, зорко следя за врагами. Лидия, проходя мимо, презрительно фыркнула, Пелагея покрутила пальцем у виска. Я сделала вид, что ничего этого не заметила. Сегодня меня не волновали их глупые насмешки.

– Кого я вижу! Девочки, вы только посмотрите! Дикарка почтила нас своим присутствием! В твоем любимом лесу закончились грязные норы?

Жерябкина растянула губы в насмешливой улыбке. Мне захотелось хорошенько двинуть ей в нос, чтобы прекратила корчить из себя царицу! По правде, действительно родовитых и благородных девиц в нашем пансионате почти и не было, даром что это слово выбито на табличке у ворот. Но кто из благородных захочет обучаться у демонов на рогах? Вот и учили здесь обычных девчонок, дочерей купцов, мещан и ремесленников.

«Учитесь хорошо и перед вами откроется дверь в прекрасный мир. А лучшие ученицы смогут увидеть высший свет нашей империи! Сливки общества!» – вещали наставники. Я на это лишь зевала, сдались мне эти сливки!

Задрав нос повыше, прошла к своему месту и села.

Кто-то захихикал, кажется, Лидия.

Но я решила не обращать внимания на насмешки.

Заняв свое место у окна, я сделала вид, что временно лишилась слуха. За годы в пансионате я отлично освоила этот трюк. А что делать, если за потасовку и драку виноватой снова окажусь именно я? Хотя после моей выходки с украденной одеждой, меня все равно накажут и запрут. Так, может, двинуть Лидии в нос, раз уж мне все равно светят пяльцы и вышивка?

Правда, сегодня даже заклятые врагини насмешничали без огонька, было видно, что их мысли заняты чем-то иным. Хотя точнее – кем-то.

Конечно же, новым преподавателем! Будь он неладен!

Со вчерашнего дня наш пансионат напоминает потревоженный пчелиный улей. Ученицы гудят и жужжат, все разговоры только о новом учителе. Какой он невероятный. Да меня уже тошнит от одного имени – Дмитрий Александрович Волковский! Даже на урок девчонки явились загодя, даром что он первый! Раньше в этот час девушки зевали и терли сонные глаза, а сейчас?

Я с отвращением осмотрела ученическую. Наглаженные платья, красиво уложенные косы и румянец на щеках. Щипали они себя, что ли?

Фыркнув, я отвернулась к окну. Там шумел лес. И я с удовольствием променяла бы всю эту глупую науку на прогулку под соснами. Ну в самом деле, кому интересны прошлые века и правление давно почивших царей? Где мы, а где те цари? Да от нашей глуши до столицы много дней пути, никто из нас никогда ее не увидит. Так зачем тратить время на то, чтобы запомнить годы ее основания? Кому это вообще интересно?

Думаю, помимо Ани, которая всегда была повернутой на учении, никому. В этой комнате знаний всех интересовала не история, а лишь ее преподаватель! Девчонки всю ночь шептались, я и сейчас слышу это дурацкое: «Какой он краси-и-ивый!» И что там красивого, спрашивается? Лицо бледное, глаза как мхи, нос… ровный. «Греческий профиль. Порода!» – с придыханием постановила ночью Софья.

Фу!

Вот будет для девчонок сюрприз, когда учитель не явится.

В углу ученической уже расположилась Добрава. Сегодня смотрительница решила не терять время даром и, вытащив спицы с мотком пряжи, принялась вывязывать длинный полосатый носок.

Я оглянулась на закрытую дверь и поежилась. С минуты на минуту в нее влетит разъярённая настоятельница и прикажет пройти в ее кабинет. Надеюсь, ради моей словесной порки не станут собирать всех учителей, обойдется одной Елизаветой. Хотя это вряд ли. Кто ж упустит случай припомнить худшей ученице все обиды?

Я повздыхала. Да уж, влетит мне… вот бы сбежать в лес. Выпрыгнуть из окна, пронестись вихрем, на ходу скидывая тесные башмаки, расплетая тугие косы и расстёгивая пуговицы душащего платья. Промчаться босиком, перепрыгивая через мхи и коряги, тронуть мимолетно кору векового дуба, скатиться по влажной траве в овраг и упасть прямо в кучерявый белый клевер… А там уже – фьююю и в самую чащу леса – ищи меня потом! Всего-то и надо – распахнуть пыльную створку и сбежать.

Увы, поздно.

Дверь хлопнула, и я подпрыгнула. Но к моему изумлению, в классе появилась не разъярённая настоятельница, а тот самый учитель, который, по моим прикидкам, уже должен быть на полдороге к столице! Да как же так?

Коротко поздоровавшись, Дмитрий Волковский обернулся к нам. Мрачный взгляд на миг задержался на моем лице, и против воли я ощутила желание спрятаться под партой. Но лишь встала ровнее, напустив на себя самый безразличный вид.

– Садитесь. – Учитель положил на стол учебник, но раскрывать его не стал. Оперся бедром о край стола, обвел взглядом женские лица. И снова остановился на мне.

Я скрипнула зубами. Все ясно. Значит, ругать меня будут при всех ученицах. То-то Лидия обрадуется!

Сжала кулаки, не позволяя себе опускать взгляд. И чего тянет? Темные глаза учителя, кажется, решили прожечь во мне две дыры!

– Для начала я хочу извиниться, – в повисшей тишине негромкий голос господина Волковского казался бархатным. – Извиниться за обиду, нечаянно нанесенную одной из учениц. Конечно, я говорю о Катерине Лепницкой.

Я моргнула. Может, с утра перебрала ягодного морса и мне мерещится? Так вроде не пила я сегодня морс…

Тогда это шутка?

Что здесь вообще происходит?

Но учитель выглядел совершенно серьезным. Словно он действительно извинялся! Передо мной! После всего!

– Катерина, мне очень жаль, что наше знакомство началось с досадного недоразумения. Меня не предупредили о твоих особенностях. И о твоем необычном и… столь живом характере. Боюсь, я повел себя неправильно и нанес тебе нечаянное оскорбление. Прошу меня простить.

Я снова моргнула. И с трудом удержалась от желания тщательно протереть глаза. И уши заодно. Столичный преподаватель действительно просит у меня прощения? А ведь он-то точно из благородных, говорят, даже какую-то академию закончил. И просит прощения у меня, безродной девчонки из дремучей тайги?

Не веря своим ушам, я обвела взглядом замершую ученическую. Аня таращила глаза, Лидия в изумлении открыла рот. Пелагея скривилась, и именно это почему-то убедило меня в правдивости происходящего.

Господь милосердный! Это правда!

Пока я приходила в себя, господин Волковский приблизился. Теперь нас разделяло не больше шага, и я могла рассмотреть тонкий шрам на его левой щеке. И родинку на правой. Темно-зеленые глаза смотрели проникновенно, но в их глубине мне чудилась насмешка. Или это из-за легкой улыбки, таящейся на губах мужчины?

– Ты меня простишь? Обещаю, что постараюсь загладить свою вину. Ты позволишь?

Он протянул мне руку. Я уставилась на нее, как на ядовитую змею.

Но бесов учитель лишь чарующе улыбнулся и с места не двинулся!

И мне ничего не оставалось, кроме как вложить свою руку в его ладонь. Наши руки выглядели так странно. Его – аристократично-бледная, с длинными, сильными пальцами и синими жилками у запястья. Моя – непозволительно загорелая, такая узкая по сравнению…

Какое… несоответствие.

Я дернулась, желая выдернуть руку, но учитель не позволил. Сжал ладонь.

– Я вас прощаю! – рявкнула я.

Что б вам провалиться вместе с моим прощением!

– Благодарю.

И тут я снова едва не рухнула, потому что господин Волковский приложил мою ладонь к своим губам. Словно я великая княжна!

Теплое и сухое прикосновение губ к коже. Мужских губ к моей коже.

Кто-то из девчонок восторженно охнул. Добрава приложила к глазам платочек, а потом в него же шумно высморкалась.

Я выдернула ладонь, спрятала ее за спину и разозлилась на свою глупую реакцию. Но учитель уже шел обратно к своему столу. Я же упала на стул и принялась ожесточенно тереть ладонь о платье, пытаясь избавиться от ощущения чужого прикосновения. Хотя сам господин Волковский, казалось, уже потерял ко мне интерес и даже не смотрел в мою сторону.

– Сегодня у нас будет необычный урок. Мы не станем изучать правителей или обсуждать их завоевания. Сегодня мы поговорим о той местности, в которой находимся. О тайге.

Ученицы переглянулись.

– Но здесь нет ничего интересного, господин учитель, – робко проговорила Аня. – На многие версты здесь лишь лес, топи и озера. Крупные города остались западнее, в Тобольске вот и мануфактуры есть, и железная дорога… а у нас только бесконечные деревья!

– И легенды, – улыбнулся Волковский, и я увидела, как вспыхнули у Ани щеки. – Разве легенды тайги не заслуживают внимания? Пожалуй, они куда интереснее мануфактур! А я всегда мечтал услышать эти истории о духах леса. Ну же, смелее. Неужели никто не расскажет?

Девушки снова переглянулись. Кто-то с недоумением, кто-то с опаской. У нас не принято говорить о духах. По крайней мере в открытую. Сказания о нечисти и иных ведают друг другу в ночной тиши, спрятавшись под одеялом, когда в камине уже едва тлеют угли, а в печной трубе завывает насмешник-ветер. Шепотом. Едва слышно. С опаской. Потому что духи леса могут и услышать…

Но желание понравиться новому учителю все-таки пересилило. И Настя несмело подняла руку и произнесла робко:

– Возле топей и заболоченных водоёмов в зарослях морошки живёт шишига. Она маленькая и горбатая, с холодной жабьей кожей. Для взрослых шишига не опасна, а вот детей может зачаровать, заманить в топь и там задушить. А через три оборота луны, утопленный ребенок выползет с илистого дна и станет новой шишигой.

Последние слова Настя проговорила шепотом, испуганно тараща карие глаза. Господин Волковский одобрительно кивнул, и робкая девушка залилась восторженным румянцем. Я презрительно скривилась. Нет, нельзя наших девиц в высший свет. Да они же все тайны выболтают, как только увидят красивого мужчину!

– А еще есть водяные девы озёрницы! – несмело подхватила обычно молчаливая Ульяна. – Они прячутся в озерах и утаскивают на дно, если подойти слишком близко. Хватают за ноги, обвивают лодыжки водорослями и тащат, тащат! Потому что на озерном дне им скучно, вот и развлекаются, ищут – кого бы завлечь. С мужчинами озерные девы долго играют, то выпустят на поверхность, то утянут, а когда… когда наиграются, закапывают в мягкий ил – на радость рыбешкам и ракам… Ну а девушки становятся их назваными сёстрами и в следующее полнолуние выходят на берег. Только никакие они уже не люди, а утопленницы! И кожа у них зеленая и пупырчатая, глаза белесые, а вместо волос – скользкая тина!

– Точно! – подскочила Евдокия. – Мой дед сам видел озёрниц, едва не пропал! Они морок напускают и поют так сладко, что человек сам спешит в озеро! Когда мне было шесть лет, лето выдалось жарким, озера иссыхали, так утопленницы в тот год совсем озверели, говорят, десяток человек утащили!

Девчонки испуганно ахнули и загомонили. Первые опасения исчезли, и теперь все с удовольствием припоминали истории.

Я подняла голову и наткнулась на взгляд учителя. И на миг класс исчез. Его заполнила вода – темная, озерная… и мы снова были в ней, я и он… Зависли в прохладной бесконечности, совсем рядом, совсем близко. Опасно близко. Глаза в глаза…

Зеленые глаза Дмитрия Волковского стали еще темнее, словно у него расширились зрачки. И почему-то я была уверена, что учитель тоже вспоминает озеро.

Я сжала под партой кулаки, прогоняя тревожащие видения. И неожиданно даже для себя подняла руку.

– Катерина?

– Я знаю про лесного пакостника, который ворует обувь. Стягивает с ноги, причем предпочитает замшевые туфли. Левые!

Девчонки недоуменно переглянулись, но я смотрела лишь на учителя. Он насмешливо заломил бровь. Нет, надо было все-таки двинуть ему на том озере. Палкой. Промеж глаз!

– Неужели? И как же выглядит этот пакостник?

– Чудовище! – с готовностью обозначила я. – Жуткое страшилище! Ноги столбами, грудь колесом, волосатый… местами! Один раз увидишь, забудешь как спать!

– Что ты говоришь! – Насмешки в глазах и губах учителя стало больше. Кажется, теперь он откровенно потешался! – Надеюсь, никогда его не встречу. Не хочу утратить сон из-за пропавших туфель. Ну или других вещей.

– А еще есть колодезная скверна, которая портит питьевую воду, если ее оскорбить! Она похожа на серое приведение, и становится видна, если кинуть в нее пучок жженой полыни! – обиженно завопила Лидия, пытаясь привлечь внимание к себе. – И таптун-оборотник! Это огромный медведь, только не бурый, а черный! Глаза у него горят, словно красные угли, а лапы такие огромные, что оставляют на земле дыры. По ночам оборотник рыщет в лесу, а с рассветом сбрасывает шкуру и идет к людям как ни в чем не бывало. Бабушка рассказывала, что оборотники жили среди людей годами, а никто и не знал. Даже как-то сказала, что наш дед не иначе как оборотник, вечно шляется непонятно где… Но это она со зла, конечно!

– А еще аука! Вы знаете о нем, господин Волковский? У ауки нет тела, только сморщенная старческая голова! Он висит на старых елях, цепляясь на ветви седыми косматыми волосами. Висит и кричит: ау, ау! Заманивает в самую чащу на радость хищниками. Человек думает, что ему отвечают другие люди, а то аука! Так и пропадает… А когда путника съедят волки, аука падает на игольчатый наст, подкатывается к телу и лакает свежую кровь… – Алеющая полевым маком Аня замахала руками.

Я отвернулась, не желая на это смотреть. Почему-то было стыдно, что даже умница Анюта пытается понравиться новому учителю. Я снова уставилась в окно. Небо над еловыми макушками потемнело. Насупилось. И сам лес окутался сизой дымкой – верный признак приближающегося ненастья.

– Упыри! – с подвыванием выдохнула Пелагея.

– Упыри – не духи, а нечисть! – Возразила Софья, но ее никто не слушал.

– … а у нас в подполе живет домовой… да честное слово!

–… няня сказала, что новорождённого малыша забрала мать леса… я ее видела в окне, жуткая такая, худая и высоченная, как столб горбатый… стоит на снегу босая, в накинутой волчьей шубе и держит моего мёртвого братика… Косы пегие до самой земли, а глазищи белые, страшилище…

– Да это бабка Авдотья была, а ты поверила, глупая!

– Да сама ты бабка! Говорю тебе, своими глазами видела!

Я смотрела в темнеющее окно. Предчувствие бури легкой тенью встало за спиной, легонько подуло в затылок. Я поежилась. И на миг очутилась в прошлом, там, где мне не больше семи лет и лес тоже замирает перед грозой… и голос Хизер: ступай осторожно, Кая. Вот так – шаг за шагом… Надо идти совершенно беззвучно, поверх травы. Не тревожа лес ни словом, ни мыслью… стань тишиной, Кая. Стань пустотой. Растворись в воздухе, слейся с лесом. Не тревожь покой лесных духов. Не тревожь колыбель из мха… иди тихо, Кая. Шаг за шагом…

Сосны за крышами на миг задвоились, поплыли. Я поморгала.

–… найти ее большая удача. Ее по-разному кличут, кто-то алконост, то навий зимородок. Говорят, в ее перьях живут все оттенки синего цвета, от нежно-голубого до грозового сумрака. И сама птица красоты невероятной. Но живет она в самой чаще, там, куда нет хода людям.

– А еще есть тот, кто спит в Кургане, – сказал кто-то, и внезапно все замолчали.

В тяжелой наступившей тишине стал слышен вой непогоды. Поднявшийся ветер ударил в раскрытую оконную створку, и я ощутила, как холодок коснулся плеч. Уже не предчувствие бури, уже она сама.

– Только о нем нельзя говорить, – шепотом произнесла Софья, и остальные кивнули. Раскрасневшиеся лица вмиг стали серьезными.

– И почему же о нем нельзя? – с улыбкой спросил учитель.

Вот глупый…

– Потому что нет в тайге слов, которые ОН не слышит. Не надо звать того, кто спит, – едва слышно пробормотала Лидия.

– Он? – Учитель смотрел с недоумением, но больше никто отвечать не стал. Все-таки некоторые вещи вслух лучше не произносить.

– Ой, расшалились девоньки, – сказала Добрава, обводя взглядом класс. – Сказки все это!

Смотрительница снова взяла свой носок, спицы стучали мерно и завораживающе. Девушки дружно вздохнули.

– И правда, всего лишь старые сказки! – переведя дыхание, сказала Лидия. – А вы верите во все эти истории, господин Волковский?

– В того, кто спит в Кургане? – с той же улыбкой произнес он, и Добрава тихо ахнула. – И кто же там…?

Но договорить учитель не успел. Ледяной сквозняк снова погладил мне спину. Что-то тихонько, едва различимо звякнуло. Оконная створка хлопнула, и стекло вдруг вывалилось из окна, обрушилось. Брызнуло во все стороны колючим дождем.

Я закрыла лицо руками, и кто-то, сдернув меня на пол, толкнул под парту. Под руками и коленями хрустнуло стеклянное крошево. Ученицы завизжали, кто-то басовито заорал. Кажется, это Добрава…

– Катерина! Посмотри на меня! – Требовательный голос заставил меня открыть глаза.

И совсем рядом я увидела лицо Дмитрия Александровича. Значит, это он столкнул меня со стула. Его руки были такими же требовательными, как и голос. А взгляд – темным. Темнее, чем я могла себе представить.

Учитель быстро провел ладонью по моим плечам, стряхивая стекло. Оно было повсюду! На полу, стуле и столе. На моем платье. На темных волосах учителя.

– Со мной все хорошо, – пробормотала я как-то хрипло и удивленно посмотрела на свои ладони. – Ой. Кажется, порезалась. Ничего страшного!

Господин Волковский недобро прищурился и обхватив меня за локоть, помог встать.

– Тишина! – приказал он, и почему-то все послушались. Даже Добрава прекратила вопить. – Есть еще пострадавшие? – Выходило, что нет. Стекло вылетело как раз возле меня, и осколки почти не задели остальных. – Анна, проводи девушек в другой класс. Лидия, проследи за порядком. Начните изучение эпохи просвещения. Добрава, отведи нас с Катериной к врачу.

– Да я не…

Учитель глянул хмуро, и я замолчала. Толку спорить-то? Этот все равно сделает по-своему!

– Идем.

Так и держа мой локоть, Дмитрий Александрович повел меня за собой.