Сделка

Глава 28

День бала выдался на редкость солнечным, словно подступающая весна наконец проснулась и залила столицу пусть не теплом, но хотя бы светом. Заснеженные изгороди под окном моей спальни сияли подобно чистейшим бриллиантам, небо радовало синевой. «Счастливый знак, ваше сиятельство! – изрек Тимофей. – Сама природа благоволит княгине и ее рауту!»

Я на это лишь скривился. Старик так радовался моему согласию выбраться в свет, что я не решился его расстроить и все-таки отказаться. Хотя испытывал желание поступить именно так.

И потому в назначенное время, одетый в двубортный фрак и пальто поверх, я садился в карету, тайно надеясь, что Петербург занесет новой порцией снега и внушительный затор станет достаточным оправданием, чтобы не приехать. Но увы, центр столицы основательно расчистили, так что карета неслась с ветерком. На пересечении с Морской улицей я увидел знакомую вывеску и крикнул Остапу, чтобы остановился.

Не обращая внимания на ворчание денщика, я выбрался из экипажа и толкнул дверь под вывеской «Ходатайства по частным делам господина Карчеева». Меня встретил уже знакомый служка – неприятного вида верзила со сломанным носом, больше похожий на вышибалу в дрянном заведении, чем на конторщика.

– Твой хозяин на месте? – бросил я, не здороваясь.

– Господин стряпчий все еще в отъезде, – блестя крошечными глазками, проблеял служка, но я заметил быстрый взгляд в сторону двери. – Вы можете оставить для него послание, которое я непременно…

Все понятно. Не слушая дальше, я двинулся к двери кабинета. Служка попытался преградить дорогу, напоролся на мой взгляд и сконфуженно отступил, продолжая бубнить за спиной:

– Куда? Нельзя… Не велено!

Карчеев вскочил, когда я вошел, и заметно побледнел.

– Проша! – тонко взвизгнул он. – Я ведь говорил тебе!..

– Так я помню, что не велено пускать графа, так он же не стал спрашивать! – оправдался Проша. – Сам вошел! А я что, я что! Я же не могу супротив сиятельства, я же что!

Я молча уселся в кресло напротив стола, оперся сложенными руками на оскаленную морду, венчающую мою трость. Пасть волка была выполнена столь искусно, что производила впечатление настоящего звериного черепа. Карчеев шумно сглотнул, посмотрев сначала на этот череп, а потом – на меня.

– Господин Волковский! – Его лицо растянула широкая неискренняя улыбка. – Какая честь! Ваша светлость! Наслышан, наслышан… Удивительная удача… Благосостояние… какая радость видеть вас в добром здравии и общем благополучии!

Я молчал, рассматривая некрасивое носатое лицо стряпчего, отчего тот еще сильнее бледнел. Подавившись лестью, он на время умолк.

– Мне говорили, что вы заезжали осенью, – не выдержав груза тишины, снова заблеял прохвост. – Увы, срочные дела вынудили меня уехать… Но я ведь оставил для вас вексель! Вы выполнили условия сделки и честно заработали деньги! Но мой помощник сказал, что вы порвали бумагу! Изодрали в клочья! – Карчеев не сдержал изумления и негодования. Похоже, он не понимал, как можно порвать в клочья настолько большую сумму. – Если вы все же решили обналичить это обязательство…

– Я хочу узнать, кто был заказчиком в моей сделке, – бесцветно произнес я.

Карчеев заморгал веками, на которых почти не было ресниц.

– Но я не могу сказать! Разглашение совершенно недопустимо! Моя репутация безупречна, я никогда… никогда…

Я продолжал молча его рассматривать. Бриллиант в перстне поблескивал в свете лампы. Карчеев занервничал, дернул воротник рубашки. Верхняя пуговица не выдержала и отлетела, с треском проскакав по столу. Стряпчий достал огромный платок и вытер взмокший лоб.

– Послушайте, ваша светлость… Я ничего не знаю! – почти заорал он. Проша сунулся в дверь, помялся, не зная, как поступить, и тихо исчез. – Я на самом деле не знаю! Богом клянусь! – почти с отчаянием повторил он. – Мне хорошо заплатили… снабдили всем необходимым, велели найти подходящего человека…

– А вы нашли меня.

– Да! – Карчеев потер шею, пытаясь успокоиться. – Знакомый судебник рассказал о младшем Волковском, попавшем за долги в казематы. И о его старшем брате. Мне велели найти человека родовитого, молодого, привлекательного, но стеснённого в средствах до состояния… отчаяния! Вы подходили как никто.

– Как вы получили этот заказ?

– Письмом. Там были все условия и обязательства.

– И вы тут же кинулись искать подходящего человека, – не сдержал я усмешки, и Карчеева снова затрясло.

– Это моя работа! Мне заплатили за мою работу! Послушайте… – Он судорожно протер лоб и покрасневший нос. – Все ведь сложилось удачно! Вы вернулись, вы живы и здоровы. И даже, насколько я знаю, весьма преуспели! У вас не может быть ко мне никаких… претензий!

Я задумчиво склонил голову. Интересно…

– Я вернулся, да, – медленно повторил я. – В отличие от моего предшественника. Его тоже отправили в «Золотой луг» вы, не так ли? Некоего Виктора Морозова. Вот только история этого господина вышла совсем нерадостной. Вы знали, что с ним случилось. И знали, что подобное может повториться и со мной.

– Господин Морозов скончался от несчастного случая! Дикие места, тайга! Там разное случается, чему удивляться… – Глазки стряпчего предательски забегали, он сам не верил в сказанное. – Но с вами-то все в порядке, ваша светлость! Я не сомневался в вашем… успехе! Как только увидел на пороге, так сразу и подумал: достойный человек! И несомненно вернется живым и здоровым!

Я усмехнулся, даже не скрывая презрения. При нашей первой встрече Карчеев смотрел на меня как на блоху, упавшую с грязной собаки. Это сейчас он трясется от ужаса и понимания, что несчастный случай может внезапно приключиться и с ним самим.

– Вы отправили меня в тайгу и очень испугались, узнав о моем возвращении. Потому и спрятались, передав вексель через своего служку. Надеялись, что на этом все и закончится.

– Вы порвали ценную бумагу!

Я промолчал. Я отлично помню тот прозрачный осенний день, когда я вернулся в Петербург. Убедился, что брат жив, здоров и не влип в новые неприятности и тут же бросился к стряпчему. Его на месте не оказалось, а мне сунули эту бумагу. Да, я хорошо помню, с какой злой радостью разодрал ее в клочья. И ни разу не пожалел, хотя в тот момент я был беднее церковной мыши.

Это лишь спустя неделю пришло известие, вознесшее Волковских до небес. А тогда я шел по проспекту, не замечая окружающих, и ощущал, что вся моя жизнь рухнула. Осталась там, в тайге. В далеких лесах, где я так и не сумел найти Катерину. Она растворилась среди сосен и кедров, не оставив ни единого следа.

– Как вы узнали, что я выполнил условия сделки?

– Мне пришло распоряжение выплатить ваше вознаграждение.

– Покажите письмо от заказчика, – велел я, отбрасывая воспоминания.

Карчеев мгновение помялся, памятуя о тайне, но потом решил, что заказчик далеко, а я вот – слишком близко. И, поджав губы, протянул мне конверт. Я осмотрел его внимательно, но ни нашел ни монограмм, ни подписи. Бумага внутри оказалась дорогой, конверт – плотным, строчки заказа походили на приказ.

Аккуратно сложив сломанную печать, я увидел оттиск: лист дуба и мелкие символы, плетущиеся внутри, – то ли буквы неизвестного языка, то ли какие-то странные знаки.

Некоторое время я молчал, рассматривая печать. Потом поднял голову.

– Вы ведь согласились на этот заказ не только ради денег, не так ли? Вы не глупый человек, господин Карчеев. Может, не слишком порядочный, но не глупый. Вы знали, что эта сделка… дурно пахнет. Но согласились. Почему?

Стряпчий помолчал. Потом вздохнул, сдаваясь.

– Вы правы, граф. Не хотел я с этим делом связываться, даже за большие деньги не хотел. А когда погиб Морозов… ох. Отказался бы, да никак. – Он кивнул на конверт и понизил голос так, что я едва его услышал. – Все дело в этой печати. Любой человек моей… деятельности, знает, что от заказа с такой печатью нельзя отказаться.

– Вот как? Кому она принадлежит?

– А вот этого не знает никто. А если бы я имел хоть малейшее предположение, то ни за что не стал бы его высказывать. Но я и не имею. Это все, что я знаю, ваша светлость. Я сказал вам все, клянусь.

Стряпчего я покидал, хмурясь. И эта нить оборвалась, а ведь я надеялся… даже сейчас я все еще надеялся. Получив деньги, я первым делом нанял сыщика, отправившегося в тайгу искать следы пропавшей девушки. Но пока и от него не было толку, одни лишь счета. «Российская империя велика, ваша светлость! Следы утеряны! Я прилагаю усилия!» – писал он в отчётах.

Его усилия за три месяца так ни к чему и не привели, возможно, прохиндей просто неплохо проводил время за мой счет. И мне пора послать бездельника к черту и найти более способного человека!

Задумавшись, я не заметил, как мы подъехали к особняку княгини Ольги. Зимнее солнце успело скатиться за императорский дворец, закат разлился алым. Но особняк светился так, что сумерки отступали. Тысячи огней и фонариков мерцали на подъездной дорожке, вычищенной до скрипа и украшенной красным ковром. Горделивые туи у входа блестели в подсветке, каменные львы снисходительно взирали с постаментов на подъезжающих господ.

Я натянул белые перчатки – обязательный атрибут раута, подхватил трость – на этот раз с обычным костяным набалдашником, и со вздохом покинул карету. Больше всего хотелось развернуться и уехать, запереться в тишине кабинета и как следует обдумать то, что сказал стряпчий. Но, пожалуй, это станет уже оскорблением княгини. Хоть я и не желал жениться на этой девушке, но обижать не хотел. Ольга зачастую была чрезвычайно назойлива и даже навязчива, но в целом отличалась веселым и добродушным нравом. Мы могли бы стать добрыми приятелями, если бы не ее настойчивое желание получить от меня кольцо. Зайду на час и откланяюсь – решил я.

Оставив пальто камердинеру, я прошел в огромный сияющий зал, где уже блестели драгоценностями и улыбками приглашенные. Приемы княгини Заревской по праву считаются самыми роскошными в Петербурге, Ольга славится не только безупречным вкусом и богатством, но еще и большой выдумкой. Все ее рауты посвящены какой-то теме: то гости изображают античных богов, то героев сказаний. После рождества вся столица гудела, обсуждая вызывающе скандальный бал, на который было велено облачиться нечистью из былин и преданий. Костя взахлеб и со смехом рассказывал о пляшущих при свечах леших в бархате, ведьмах в бриллиантах и слишком упитанных упырях. Я слушал молча, радуясь, что отказался от подобной вакханалии и что брат слишком увлечен рассказом, чтобы заметить мое вытянувшееся лицо. Потом он же уверял, что Ольга получила смачный нагоняй от самого императора, государь такое непотребство не одобрил и балы на время запретил.

Так что почти до весны Петербург лишился весёлых плясок у Заревской. Сегодняшний бал стал первым крупным приемом и, к счастью, был обозначен всего лишь как «бирюзовый». Никакой нечисти или богов!

Я отмахнулся от предложенного лакеем шампанского и отступил в тень колонн, надеясь, провести время в относительном одиночестве. Но какой там! Меня моментально заметили. Я даже не успел облюбовать местечко, как со всех сторон замелькали радостные улыбки знакомых и незнакомых.

– Ваша светлость! Какая радость! Редкий гость!

– Дмитрий Александрович! Счастлив увидеть вас!

– Слышал, вы купили долю русско-восточного пароходства? Интересно, интересно… думаете, в них стоит вкладываться? Говорят, они на грани разорения… Убыточное предприятие…

Я все-таки прихватил с подноса бокал игристого, чтобы занять рот и не отвечать. Господин – имени которого я не помнил, рассмеялся:

– Ну что вы, Аркадий Лаврентьевич, любезный вы мой друг! Нашего дорогого графа Волковского уже прозвали новым царем Мидасом! К чему не прикоснется – то мигом превращается в золото! Удивительное, просто удивительное чутье на доходные дела! Не знаю, как вы, а я бы обязательно купил часть долей…

– Поздно, господа, – усмехнулся еще один подошедший гость. – Стоило слухам о сделке Волковского просочиться в общественность, и все доли этого пароходства продались за какой-то час. А их акции на бирже взлетели до небес. Вы приносите удачу, Дмитрий Александрович. Не поделитесь секретом своего успеха?

Все трое уставились на меня с выражением надежды и недоверия.

– Нет никаких секретов, господа, – пожал я плечами. – Вас ввели в заблуждение.

– Говорят, вы уезжали в Сибирь… Не расскажите подробностей?

– Мне нечего вам рассказать.

– Слышал, там страшные места… Говорят, даже нечисть водится… – понизив голос, произнес молодой граф Лыков. Остальные рассмеялись.

– Вы все еще верите в страшные сказки?

– И все же… Вам невероятно повезло, Дмитрий Александрович… Удивительно…

– А я слышал, все не просто так… Вы продали душу за свое невероятное богатство! – слева возник уже изрядно подвыпивший барон Хрустов.

Я поморщился – раут только начался, а Хрустов уже едва на ногах держится. Остальные пораженно ахнули.

– Барон, как можно! Вы говорите ужасные вещи!

Глаза столпившихся вокруг меня господ заблестели от радости и предвкушения новой сплетни. Или новых сведений об эксцентричном графе Волковском. Мне стало противно. Все-таки зря я пришел. Интриги, сплетни, домыслы, зубоскальство и лживые улыбки, покерные партии и балы – то, чем живет знать, – претили моей натуре. Хотелось плюнуть на вежливость и просто уйти. Ну и двинуть в нос Хрустову. Впрочем, бить качающегося выпивоху – лишь унижаться.

Из-за круга черных фраков вдруг прозвучал веселый женский голос:

– Тогда и за свою невероятную привлекательность, я полагаю. Ах. Я забыла. Невероятная привлекательность у Дмитрия Александровича была всегда. Жаль, что он столь редко нам ее демонстрирует!

Господа рассмеялись и расступились, пропуская хозяйку бала. Сияя улыбкой и сапфирами, Ольга подошла ближе. Запах ее духов – ландыш и роза – разлился полноводной рекой.

– Не верила, что вы действительно придете, граф, – произнесла она и протянула руку.

Я, как и положено, прикоснулся к белой перчатке губами. Ну почти.

– Разве я мог отказать, ваше сиятельство.

– Вполне. Как и десять раз до этого, – хмыкнула княгиня.

Я улыбнулся, не отвечая.

– Рада, что вы все-таки пришли, граф.

Тимофей прав: Ольга красива. Высокая и статная, светловолосая молодая женщина с идеально белой кожей, тщательно оберегаемой от солнца. Голубые глаза удачно подчеркнуты светло-голубым нарядом и россыпью топазов и сапфиров. Небесный цвет очень идет княгине, видимо, поэтому бал и «бирюзовый».

Не обращая внимания на разочарованных мужчин, Ольга по-хозяйски потащила меня прочь. Ее болтовня тут же перешла в стрекот, и я перестал вслушиваться, неторопливо идя рядом и рассматривая роскошный зал и богато одетых людей. Губы исказила усмешка. Еще недавно я и подумать не мог, что буду на таком рауте не нищим оборванцем, стоящим в углу и непонятно как сюда попавшим, а почетным гостем, которого обхаживает сама хозяйка. Роскошный особняк Ольги сиял, почти ослепляя. Новомодные электрические лампы соревновались со свечами в хрустале, огромные окна мерцали, и казалось, что за ними расстилается не холодный февральский Петербург, а солнечное летнее побережье. Зал и комнаты уже заполнились гостями, музыкой, смехом и непринужденными разговорами. Мы медленно двигались по кругу, я рассеянно кивал на приветствия, размышляя, смогу ли уйти до вальса, который традиционно исполнялся вторым танцем. По всему выходило, что нет. Ольга вцепилась в мой локоть так, словно не планировала выпускать до конца вечера. Или до конца жизни.

Я незаметно поморщился. Одно радует – моя хромота избавляет от необходимости танцевать! Вот бы еще княгиню спровадить… Но Ольга уходить явно не желала.

– … совсем там одичала, в этой тайге! И что она там делала столько лет, там ведь одни деревья! Даже водопровода нет, ужасная дикость… Мы не виделись много лет, я была маленькой девочкой, когда она приезжала в последний раз! И думаете, ее характер хоть капельку улучшился? Да нисколько! По-прежнему невыносима! Я и говорю: маменька, ну почему, почему я должна развлекать тетю Лизи, она вполне может самостоятельно посетить наш парк или посмотреть мосты! Да и почему сейчас? Чего стоило дождаться лета! Петербург зимой – ну что за нелепая мысль! Но тятя Лиза всегда, всегда была невыносима и так упряма…

– Что? – до меня внезапно дошло сказанное, и я остановился так резко, что мы едва не сбили идущих впереди господ. – Ольга Михайловна, о ком вы говорите?

Молодая женщина сбилась с мысли и несколько секунд хлопала глазами, соображая.

– Ах. Моя тетушка Лиза! Приехала в Петербург, и семья обязала меня всюду ее сопровождать! Словно мне больше нечем заняться! Да и зачем, спрашивается? Тетя вполне…

– Ваша тетя приехала из тайги? Кто она? Как ее зовут?

– Тетя двоюродная по отцу. – Ольга игриво стрельнула глазами, хотя на ее лице и отражалось недоумение моей заинтересованностью. – Печорская, Елизавета Андреевна. И если вы надеетесь на интересное знакомство, мой дорогой граф, то тете Лизе уже стукнуло сто пятьдесят лет! – Она кокетливо шлепнула меня по руке веером и рассмеялась. – Ладно, шучу и преувеличиваю. Но выглядит она именно так!

Я застыл. Надежда – почти потерянная – обожгла пожаром, не давая дышать.

– Она приехала одна? Где она остановилась?

– Не совсем одна, с этой своей… приемной дочерью, – заметно поморщилась княгиня. – Такая… нелепость. Еще одна причуда тети! Хотя, верно, дело в ее одиночестве, она давно потеряла мужа, и рядом осталась лишь верная камеристка Ядвига, кажется, какая-то обнищавшая родственница, то ли дальняя кузина, то ли кто-то еще… Но детей у тети не было. Верно, дело в этом.

– Детей? – Мне хотелось схватить Ольгу за плечи и начать трясти, заставляя говорить быстрее.

– Да, я ведь об этом и говорю! От одиночества тетушка и удочерила эту… девушку. Папенька был весьма недоволен, а маменька… Ах. Но тетя Лиза никогда никого не слушала. К тому же… это удочерение разрешил сам государь. Удивительное дело… А ведь девушка совсем безродная… Я, конечно, не ханжа, но как можно… Мама говорила, что тетя нашла ее в лесу! Вы представляете? Какая-то немыслимая дикость! Даже не верится, что в наше просвященное время… Ах. Как… ужасно!

Внутри меня бушевал шторм. Он сносил напрочь разум, сердце колотилось как бешеное. Я не верил. Боялся поверить!

– Граф, вам нехорошо? Вы побледнели, – обеспокоилась Ольга.

Я моргнул. Вокруг вертелся голубой вихрь – начались танцы, господа кружили красавиц в нарядах всех оттенков неба.

– Давайте выйдем в сад! Вам нужно на воздух! Там стоят обогреватели и прогуляться весьма приятно…

– Где они остановились? Печерская и… та, кого она удочерила? Где их искать?

Ольга обиженно умолкла. Похоже, она жалела, что рассказала мне о родственнице.

– Да что их искать, – буркнула она недовольно. – Я пригласила тетю на бал. А вот и она. Они…

Я выпустил руку Ольги и повернулся к лестнице. По ступеням неторопливо спускались две женщины – пожилая и молодая. Первая шла, горделиво вскинув голову, поджав тонкие губы и всем своим видом выражая презрение. Вторая – смотрела с интересом, ее губы складывались в легкую улыбку.

Когда я думал, что синий идет Ольге, – я кривил душой. Потому что в этом зале вдруг появилась та, для кого синий был не просто цветом. Это были ее крылья. Ее глаза. Ее душа.

И мое искушение. Моя потеря. Моя любовь…

Сердце забилось сильно-сильно, словно надеясь оказаться у лестницы раньше меня.

Я забыл об Ольге, наверняка, обидев ее. Но было плевать – на всё и всех. Я видел лишь ту, что замерла у подножия лестницы. Смуглая, исцелованная солнцем кожа, темные волосы, уложенные короной вокруг головы, шелковое платье. В скромном декольте небольшой камушек-подвеска. Я безотчётно тронул костяной амулет, который по-прежнему носил под рубашкой.

Еще шаг. И я застыл перед ними.

Печорская изменилась в лице, но тут же сжала губы еще сильнее, схватилась за перила.

Я не увидел. Я смотрел лишь на нее.

– Катя.

Выдохнул, качнулся, не решаясь сделать то, что хочу. Обнять, схватить, прижать к себе! Нашлась? Неужели нашлась?

Катерина вскинула бесконечно синее глаза, в которых не было ни капли узнавания.

– Мы с вами знакомы? – с легкой улыбкой спросила она.

Я смотрел на нее, ощущая, как найденное сокровище превращается в воду и течет сквозь пальцы, исчезает…

«Плату возьму…» – прошелестел в голове змеиный шепот.