Сделка

Глава 31

Я и не знал, что даже в зимней реке такое сильное течение. Я ушел под воду сразу весь, с головой, не успев даже зацепиться. Я вообще ничего не успел. Шуба намокла, тяжелые ботинки тянули ко дну. Вода обожгла тело, и сразу разлилось странное онемение. Я замерзал. Быстро. Неумолимо быстро.

Кувыркаясь, сбросил каменную тяжеленную шубу. На пределе сил рванул вверх и… ткнулся в лед. Полыньи не было. Нигде. Сверху только толстая непробиваемая корка и снежный наст. Я ударил кулаком – раз, другой. Бесполезно. Я барахтался, плыл, пытался пробиться, но вокруг была лишь ледяная черная вода. Ни капли тепла. Ни глотка воздуха. Меня неумолимо и быстро тянуло куда-то в сторону Невской губы. Неужели – все? Вот так? Сколько времени человек способен продержаться в таком холоде?

Немного…

Даже с моей удивительной везучестью – немного.

А впрочем, видимо, закончилась эта везучесть. С любовью Кати и закончилась…

У лица дернула хвостом рыбина, блеснул в жабрах серебристый крючок. Удилище! Где-то наверху рыбак понадеялся поймать к ужину щучку, просверлил во льду полынью…

Шанс.

Я рванул за крючком, ухватился. Тонкий конский волос дрогнул в руке, ускользая. Рыбина трепыхалась, пытаясь освободиться, совсем как я… Задыхаясь, почти теряя сознание, я уцепился крепче, намотал на руку тонкую, едва уловимую в ледяной воде нить. Ощутил натяжение. Только бы рыбак не испугался, не бросил удилище! Но повезло. Сплетенный конский волос натянулся, потащил прочь. Мелькнул наверху просвет. Я рванул к нему, крошечного окошка едва хватило на единственный вдох. Где-то в пелене снега кружили темные фигуры, кто-то кричал…

– Я его вижу! Бей, бей, он здесь! Скорее! Ну скорее же!

Я снова пробил тонкую затягивающуюся корку льда, вдохнул. Глубина тянула, заманивала. И даже почудилось, что там, внизу, тоже мелькают длинные хвосты водяных дев, но иных, не таких, как в лесном озере. Суровее, белее, злее…

А может, это лишь почудилось.

Я держался, глотая стылый воздух, пока вокруг рубили лед. Чьи-то руки ухватили за ладонь, потянули. Вверху замаячило лицо Ивана Булыгина, и почти сразу – Катино. Еще рывок, и я оказался на льду. Выбрался. Выбрался! Некоторое время лежал, пытаясь отдышаться.

– Скорее… врача!

– Не надо… – прохрипел я.

Катерина пыталась стащить с себя шубу, ее руки так сильно дрожали, что пальцы не могли справиться с застежками. Булыгин заметил мой взгляд и, торопливо сбросив свою шубу и тонкий овечий тулуп под ней, накинул на меня.

Я сел, повертел головой. Ресницы заиндевели на морозе.

– Глотните, глотните, ваше благородие, – рядом крутился, протягивая кожаный бурдюк, перепуганный мужик в шапке-ушанке и ватнике. —А я ж рыбку решил… а она как дернется! Да как потащит! А я… А вы! Да как же так? Как вы провалились? Лед же февральский, крепкий! Как треснул-то?! Это ж хорошо, что я пешню взял! А если б… Повезло вам, ваше благородие! Ох повезло! Тут лед тоньше, для барона Румьеля недавно кусками снимали, для ледовых фигур… Не понять, что за забава то такая – ледовая, да если бы не то… А я ж и рыбачить сегодня не собирался! А тут как потянуло… Да и в место я другое хожу… Ох, как же так…

Мужик все причитал и причитал. Я молча забрал бурдюк, сделал глоток обжигающего хмельного пойла.

– Надо врача… найти врача, – повторяла Катерина.

– Туровы побежали за помощью, – сказал Иван, и в голосе его прозвучала отчетливая злость.

– Все трое? – хмыкнул я, и Булыгин выразительно скривился.

Я отдал пойло, и тяжело поднялся, опираясь на руку Ивана.

– Не надо врача.

Катерина бросилась ко мне, словно желала ощупать меня сверху донизу, убедиться, что я жив. И тут же нахмурилась, остановилась.

– Тут рядом каптерка моя, где лодки смолят. Там тепло, печка есть. Согреетесь хоть…

Оскальзываясь, мы двинулись к берегу. Он был совсем рядом, а мне казалось, что я барахтаюсь уже где-то посреди Балтийского моря.

Дощатый сарай лодочника продувался всеми ветрами, но мне показался раем. Я сел на грубую лавку у стены и попытался снять ужасающие коньки. Веревки примерзли, пальцы совсем не слушались и горели, словно их сунули в печку.

– Чтоб я еще раз их надел… – пробормотал тихо, но Катерина услышала и снова бросилась мне помогать. Упала на колени возле лавки, потянулась к чертовым завязкам. Я попытался сделать все сам, и некоторое время мы возились и сопели.

– Да прекратите вы сопротивляться! – внезапно разозлилась девушка. Вскинула лицо, сверкнула синими глазищами.

– Да я сам…

Она шлёпнула меня по руке и, развязав наконец проклятые шнурки, сдёрнула коньки с моих ног. Вместе с носками. А потом начала стаскивать и все остальное.

– Катя… Катерина… вы что это делаете?

Нет, я, конечно, не против остаться рядом с ней без одежды, но что делать с возящимся у печки мужиком и пыхтящим над допотопным самоваром Булыгиным?

– Что непонятного! Надо снять мокрое! Немедленно!

Иван как раз бросил свое занятие и обернулся к нам. Лицо у него стало очень удивленное.

Я перехватил руки Катерины, которые уже стаскивали с меня рубашку.

– Я сам.

Она тоже увидела Булыгина и мужика, застывшего с открытым ртом, покраснела и отодвинулась. Спрятаться в тесной коморке было негде, так что Кате пришлось выйти за дверь, пока я раздевался и кутался в колючее одеяло, выданное мужиком. Никакой одежды в сарае не нашлось, но я был бы рад и обычной тряпке, лишь бы она была сухой и теплой.

– Как же такое случилось? – все бормотал рыбак, представившийся Федором. – Лед-то крепкий. Февраль звенит! Как вы провалились то, ваше благородие?

– Вот и я думаю, как, – мрачно буркнул Иван. – Перед вами, Дмитрий Александрович, лед словно сам по себе треснул и разошелся. Может, тоже полынья была? От рыбаков… здесь часто ловят.

– Так не на катке же! – Мужик замахал руками, споря. – Уж не дураки, понимать надо!

Катя вернулась и застыла в углу, стянув свою шапку.

– А где же Туровы? – небрежно бросил я, принимая щербатую кружку с кипятком.

– Да черт их знает, – ответил Иван, и Катя недобро прищурилась. – За помощью побежали. Да что-то долго их там носит.

Я ощутил краткий миг удовольствия. Что ж, этих женихов в доме Печорских больше не будет. Хоть какая-то радость. Хотя то, что я увидел, не давало покоя. Своим глазам я доверял и прекрасно помнил обжигающий жар, полыхнувший от Григория. Это кажется невероятным, но я не сомневался в том, кто виновник моего заплыва. Да и после тайги в невероятное я верю куда охотнее, чем раньше. В голове вдруг мелькнули слова Печорской: «Иные живут не только в тайге…»

– Вы поранились. – Катин голос отвлек меня от размышлений. Девушка сидела на лавке совсем близко. Впрочем, сесть далеко в таком тесном пространстве было невозможно. – Надо перевязать. Давайте… я.

Увидев мой непонимающий взгляд, она осторожно тронула мою руку. Коснулась и тут же отдернула.

– Ладони. Порезались.

И правда. Кожу покрывала корка крови и многочисленные порезы об удилище и острый лед. Перчатки уберегли от более глубоких ран, но все же не смогли защитить полностью.

– Потерпите, будет больно, – строго сказала Катерина и плеснула мне на руки все то же пойло рыбака. Я сдержал шипение, и девушка вдруг начала дуть, приговаривая, что еще немного. Потом ловко обернула мои ладони двумя тряпицами и завязала. – Ну вот и все, – сказала она с довольным видом.

– Спасибо, – тихо ответил я.

Наши взгляды встретились, и на лице Кати вдруг вспыхнул румянец. Может, она осознала, что сидит почти на коленях у мужчины, едва прикрытого одеялом, под которым ничего нет.

– Дмитрий Александрович, – выдавила она, тревожно рассматривая мое лицо. – Скажите… мы с вами… уже встречались?

Мое сердце гулко ударило в ребра. Неужели Катя что-то вспомнила?

– Почему вы спрашиваете? – так же тихо произнес я.

– Рядом с вами… я ощущаю нечто… странное. – Она на миг крепко зажмурилась и мотнула головой. Темный завиток волос упал ей на щеку, и я отвел его – не задумавшись. Девушка задохнулась, вздрогнула. – Я не понимаю! – в ее голосе звучало почти отчаяние. – Не понимаю… Возможно, Елизавета Андреевна говорила вам, что со мной не все в порядке… Я… кое-что забыла. Часть своей жизни. Но вы… Вы… я словно… Нет!

Она вскочила, когда я снова протянул к ней руку. Я не знаю, что хотел сделать. Обнять? Хотя бы прикоснуться. Я так ждал этого прикосновения… хотя бы самого невинного!

Но Катя, словно испугавшись, отшатнулась и встала.

– Извините меня, – глухо бросила она. – Не слушайте… Я иногда сама не своя. Конечно, мы никогда не встречались, я бы запомнила.

Я хотел ответить, но тут дверь отлетела, впуская метель и Ядвигу Карловну.

– Катерина! Что произошло!

– Дмитрий Александрович провалился под лед, но мы его вытащили! – с гордостью оповестил Иван. Его лицо удивленно вытянулось: – А как вы нас нашли, Ядвига Карловна?

– У меня отличный нюх, мальчик! – буркнула бывшая смотрительница. Глянула остро на меня в коконе одеяла, потом на воспитанницу. Вздохнула. – Туровы сказали, что случилась беда и граф Волковский утонул. Что произошло?

Рассказывать принялся Булыгин, я же молчал, попивая быстро остывающий кипяток. Катя застыла в дальнем углу, словно боясь снова ко мне приблизиться. Ядвига выслушала, и глаза ее за стеклами очков блеснули желтизной.

– Занятная история, – протянула она, о чем-то крепко задумавшись.

Впрочем, мне уже было не до смотрительницы. Пока я грелся, шустрый Федор успел добежать до кареты, и вскоре в каморку сунулся уже и перепуганный Остап. И тут же заголосил:

– Живой! Живой! А я-то думал… А эти-то сказали, что все, помер! Совсем помер! А он – живой!

Не знаю откуда, но денщик мигом притащил мне штаны и сапоги, сверху закутал в свой тулуп и уже через несколько минут мы все усаживались в теплый экипаж. Ядвига сообщила, что обязана доставить меня до дома, Катя промолчала, но я все равно обрадовался.

Федору я отдал все монеты из своего кошеля – удивительно, как он не утонул в Неве, ассигнации, правда, размокли и их пришлось выкинуть. Но и без них сумма заставила мужика покраснеть, а потом побледнеть. «Я ж не за деньгу, ваше благородие! Я же милосердия ради!» – бубнил он, провожая меня.

– Так это за одеяло и выпивку, – уверил я, и Федор, крякнув, покачал головой.

Иван Булыгин с нами не поехал, но пообещал навестить меня на днях. Я с искренней благодарностью пожал ему руку, прощаясь. Булыгин кивнул, глянул на женщин в экипаже, а потом, понизив голос, сказал:

– И вот еще, Дмитрий Александрович. Хочу, чтобы вы знали. За сердце Катерины Юрьевны я вам не соперник. Отец настаивал на этом ухаживании, но я… пожалуй, присмотрюсь к другим невестам.

– Отчего же? – вырвалось у меня, и Иван хмыкнул.

– Я бы не хотел, чтобы вы, граф, записали меня в свои враги.

Он еще раз кивнул и ушел вверх по тропинке искать свой экипаж.

***

До моего дома добрались без происшествий.

Я ушел в свою комнату одеться, оставив гостий на попечение Остапа и Тимофея. В своей комнате выдернул из шкафа первую попавшуюся рубашку и брюки, натянул, тихо ругаясь. Пальцы все еще слушались плохо, тело гудело, кружилась голова. Но одна мысль о том, что Катя здесь, в моем доме, – окрыляла и заставляла одеваться в десять раз быстрее. Когда я вернулся – женщины смеялись, обнимаясь с Дарьей. Кухарка едва не плакала, стискивая в пухлых руках то Ядвигу, то Катерину. На последнюю она поглядывала еще с затаённой жалостью, видимо, Карловна успела шепнуть об особенностях девушки.

– Счастье-то какое – свиделись! – обернулась ко мне разрумянившаяся Дарья. – Я уж думала, никогда и не увижу! Вот бы еще княгинюшку повидать!

– Мы все ужасно соскучились по тебе и твоим пирогам. – Катя со смехом снова обняла стряпуху: ее-то она отлично помнила. Проклятый полоз забрал из памяти Катерины лишь то, что было связано со мной.

Некоторое время мы спорили. Женщины убеждали вызвать для меня врача, я сопротивлялся и уверял, что все в порядке. Хотя меня слегка качало, но это скорее от ядреной выпивки Федора.

Прислуга споро сервировала стол с закусками и пирожными, но мне есть не хотелось. Ядвига что-то обсуждала с Дарьей, Катя оглядывала гостиную, и мне пришла в голову идея:

– Хотите посмотреть дом, Катерина Юрьевна?

Девушка неуверенно кивнула, Ядвига махнула рукой.

– Иди, иди, милая, а мы тут посидим, поболтаем! Нам с Дарьей есть что обсудить!

– Но…

– Уверена, рядом с Дмитрием Александровичем ты в полнейшей безопасности! – Смотрительница тайком подмигнула, когда Катя отвернулась, и я улыбнулся.

Миновав коридор и еще одну гостиную с камином, мы вышли в холл, в котором заворачивалась лестница на второй этаж. Я запнулся, размышляя, куда двигаться дальше.

– У вас очень красивый дом. – Девушка с интересом вертела головой, осматриваясь. – Все эти вазы и статуэтки, канделябры и люстры… все подобрано с большим вкусом. Может, вы покажете мне картинную галерею? Я слышала, в таких домах всегда есть картинные галереи с портретами предков…

Я хмыкнул, но кивнул и повел гостью на второй этаж. Из высокого окна лился зимний свет, освещая ряд пустых рам и лишь один портрет в самом начале – Костин.

Увидев Катино удивление, я рассмеялся.

– Вы правы, галерея у нас действительно имеется, а вот портретами мы пока не обзавелись. Еще год назад этот дом принадлежал другим людям, я купил его осенью. Вместе со всей обстановкой, которая вас так восхищает. Дом действительно красив, но его красота – не моя заслуга, и я все еще не ощущаю его по-настоящему своим. Хотя мой брат в восторге, он всегда мечтал о роскошной жизни. – Мы остановились у холста, с которого взирал Константин, облаченный в свой лучший наряд. На груди брата блестел огромный золотой медальон, руки украшали перстни, у горла мерцал крупный бриллиант. Живописец постарался, на портрете Костя выглядел настоящим светским франтом.

Катя окинула изображение взглядом и насмешливо улыбнулась.

– Вы с братом не слишком похожи.

– У нас разные матери, и Костя пошел в родительницу, тогда как я – в отца.

– Дело не во внешнем сходстве… впрочем, не слушайте. Я иногда несу невесть что…

– Но вы правы. Мы с братом разные. Но искрение привязаны друг к другу. Несмотря ни на что.

– Выходит, повезло. – Девушка слегка грустно улыбнулась. – В детстве я мечтала иметь брата или сестру. Родного человека, которого любишь, невзирая на обстоятельства. Это большая удача – иметь семью, верно?

– Думаю, да. – Я едва сдержался, чтобы не обнять ее. От близости девушки слегка кружилась голова и ныло что-то внутри. – Но даже те, кто не получил семью от рождения, могут завести свою, не так ли? Я надеюсь, на этой стене когда-нибудь появятся портреты моих детей и внуков. Я бы этого… хотел.

– Уверена, так и будет, – тихо произнесла Катерина.

Мы замолчали, рассматривая друг друга. В золотом луче света танцевали пылинки. Поняв, что слишком долго молчу и таращусь на девушку, я с трудом отвел взгляд.

– Из примечательного в этом доме есть покерная комната, большая библиотека и зимний сад. Думаю, вам понравится последний.

– Вы правы. – Катерина рассмеялась, и сгустившийся воздух снова позволил сделать вдох. Мы неторопливо двинулись по коридору.

– Значит, родовое гнездо вашей семьи не здесь. Но где же?

– В уральских горах. От предков нам с Костей достался кусок горного перевала и поместье. Почти развалившееся. Признаться, я несколько раз пытался его продать. Мы с братом остались без средств, и еще год назад я был готов отдать наследство за сущие копейки. Но никто не давал за него и гроша.

Катерина глянула на меня с любопытством и подняла брови. Потом обвела выразительным взглядом роскошную обстановку петербургского дома. И вдруг остановилась и воскликнула:

– Постойте! Это вы! О вас судачит общество, ваше неслыханное везение обсуждают все, даже кухарки! Так это вы тот самый новый Мидас!

Осознав, что сказала, девушка смутилась и покраснела.

– Ох, простите, я не хотела…

– Не стоит извиняться, – рассмеялся я. – Выходит, даже вы уже знаете эту историю. Что ж, она действительно удивительная. Хотя называть меня Мидасом неверно, тот обращал все в золото, тогда как я, скорее, в бриллианты. Алмазы, если еще точнее. Наше родовое поместье обветшало и давно заколочено, но во флигеле живет Василий Попов – давний камердинер и друг моего деда, ну и по совместительству – добровольный сторож оставшегося мне наследства. Несмотря на преклонные лета, Василий все еще довольно бодр. У него несколько сыновей, дочерей и, кажется, около двух десятков внуков. Вот один из них – Пашка – и нашел в реке на перевале необычный камушек. Хотел выкинуть, но потом все-таки решил показать деду. К моему счастью. – Я усмехнулся, вспоминая, как это было. – Именно Василий первым опознал находку, я ведь говорю – с годами он не растерял ни ум, ни хватку. Он первым сумел заподозрить в камушке алмаз. Первый алмаз, найденный на территории Российской империи. Первый, но отнюдь не последний. Вы знаете, что большинство месторождений алмазов – это кимберлитовые трубки? – Катя слушала, широко распахнув глаза, и я улыбнулся. – Так называют залежи кимберлита, в котором и находят драгоценные камни, но сложность в том, что такие трубки залегают на большой глубине. И чтобы их достать, необходимо бурить глубокие, очень глубокие скважины. Даже современной технике это почти не под силу. И гораздо, гораздо реже алмазы залегают россыпями на небольшой глубине. Конечно, в этом случае добывать их намного проще. И именно такую россыпь обнаружили рядом с нашим семейным поместьем. Бесполезный кусок горы с облезшим поместьем на склоне, за который никто не желал дать и пары медяков, внезапно обернулся баснословным богатством. Его размеры пока не могут даже оценить*.

Я снова улыбнулся, представив лица тех людей, которым когда-то я пытался продать свои земли.

– Полоз прополз, – тихо произнесла моя спутница, и я запнулся.

– Что?

– Полоз прополз, – повторила она. – Так говорят, вы разве не слышали? Где Полоз прополз, там драгоценная жила и открылась. Может, с золотом и алмазами, может с малахитом или аметистами. – Она помолчала. – Удивительная история, Дмитрий Александрович. Вам необычайно повезло. Духи любят вас.

Я сглотнул сухим горлом.

– Наверное… Но мы пришли – прошу.

Я толкнул дверь в небольшое помещение с арочными окнами. И мы сразу оказались в кусочке лета – солнечном, душистом, разноцветном. Из-за этого зимнего сада бывший владелец дома поднял стоимость почти в два раза, отпугнув других возможных покупателей. А я вот едва вошел сюда, сразу сказал «беру». И вовсе не ради апельсиновых деревьев или разросшихся фикусов.

Катерина тоже сразу увидела это и нахмурилась.

– Клетки? Почему здесь столько пустых клеток?

– Прежний хозяин держал птиц. Канарейки, сойки, даже соловьи. Но как только я вступил во владение, приказал избавиться от всех пернатых.

– Избавиться?

– О, не смотрите так! – улыбнулся я на ее гневный взгляд. – Некоторых сразу отвезли подальше от города и выпустили, а тех птиц, которые не смогут выжить в нашем климате, Костя отправил графу Лухареву. Он большой поклонник певчих птиц, но еще и их ценитель. Здоровых птичек он вывезет в теплые страны и отпустит на свободу, а о тех, кто уже не может жить без помощи человека, – позаботится.

Мы остановились под остро пахнущим лимонным деревом.

– И почему же вы так поступили? – тихо спросила девушка.

Я промолчал. Почему? Может, не мог смотреть на все эти крылья. Среди ярких певуний не было зимородков, но даже те, что заполняли клетки, доводили меня до исступления. Даже опавшие перья сводили с ума напоминанием.

Тимофей нанял целую армию уборщиц, чтобы вычистить от них зимний сад.

Клетки я приказал оставить.

Почему-то.

Катерина тоже молчала, внимательно рассматривая меня.

– Дмитрий Александрович, – как-то резко, словно решившись, начала она. – Вы не ответили на мой вопрос. Не про птиц… – Она неопределенно махнула рукой. – В сторожке рыбака я спросила: встречались ли мы раньше. Но вы не ответили.

Я склонил голову. Больше всего хотелось сказать правду, вывалить все целиком. И про мой приезд в тайгу, и про все наши встречи и разговоры, и про венчание в тайге. Сказать, что люблю ее, а она любит меня. Просто не помнит об этом.

Вот только стоило представить, как это прозвучит, и я осекся. Мои слова ничего не изменят, если она не вспомнит. Если не почувствует.

– Почему вы спрашиваете? – ушел я от ответа.

– Я уже говорила. Рядом с вами я чувствую себя странно. – Она тревожно провела рукой по лбу, зажмурилась на миг.

– И… как же?

– Я… не знаю. Мое сердце стучит слишком часто.

– Может, дело в том, что я вам нравлюсь? – Я позволил себе улыбку, и Катерина сначала вспыхнула, потом тоже улыбнулась.

– Звучит очень самонадеянно. Может, и так. Но все же это нечто иное. Но… я не могу объяснить это чувство. И еще мне приснился сон.

– В самом деле? О чем же?

– О вас. И еще там были лопухи… – Она осеклась и вдруг покраснела.

Я заинтересованно придвинулся ближе.

– Какой необычный сон. О лопухах.

Катя покраснела еще сильнее, даже кончики ее ушей вспыхнули. А я едва не рассмеялся от радости. Неужели она вспоминает? Пусть память возвращается лишь во снах, но она возвращается! Надо лишь подтолкнуть ее! Вот только как это сделать?

– Я хотел бы… – начал я, но тут из-за разросшегося куста неизвестного мне растения скользнуло длинное пушистое тело, и возле моей ноги возник кот.

Катерина подпрыгнула, ее глаза расширились. Я безотчетно отпихнул кота обратно в кусты.

– Люша, а ну брысь! Уходи! Не пугай мою гостью!

– С чего вы взяли, что я боюсь котов? – спросила девушка.

– Мне так показалось… Извините, если обидел.

– Я вовсе не боюсь. Хотя… немного опасаюсь, вы правы. Но ваш кот тоже очень красив, как и дом. Он тоже… не ваш?

– О нет, – не сдержался я и, присев, все-таки потрепал Люшку по лобастой башке. Зверь прижал уши, внимательно рассматривая Катерину желтыми глазищами. – Кот как раз мой. На самом деле он совсем молодой, еще и года нет. Я привез его… издалека. Еще котенком. Подобрал на развалинах. Все зовут его Люша, но полное имя звучит иначе.

– Правда? И как же?

– Хм. Я назвал его Оплошность.

– Как? – рассмеялась девушка. – Признаться, необычное имя для кота! Чем вам не угодил обычный Васька?

– У этого зверя есть история. Когда-то я хотел подарить его девушке, а оказалось, что она терпеть не может кошачьих. Сбежала, как только увидела мой пушистый дар. Я тогда изрядно расстроился. Вот такая вот вышла… оплошность.

Именно этого котенка я когда-то пытался преподнести Кате в подарок. Куда делось остальное кошачье семейство, я не знал, а котенка подобрал на пепелище, да не смог оставить, – забрал с собой в Петербург. Как я вез его в такую даль – отдельная история. Но Люшка тоже потерял все, что имел, я не мог его бросить.

Катерина заинтересованно наклонилась, рассматривая дымчатого зверя в белых носочках. И вдруг охнула.

– Этот кот! Тот самый!

– Тот самый?

Люшка, и без того настороженный, выгнул спину, вспушил хвост и умчался, утробно подвывая. А Катя покачнулась. Я подхватил ее, прижал к себе, не давая упасть. Девушка побледнела, в расширенных синих глазах плескалась паника.

– Боже мой… Я не понимаю, что со мной… Иногда мне кажется… Вы кажетесь таким… Я не понимаю!

От ее волос слабо пахло травой. Как в тот день, когда мы лежали под кедром, сплетаясь руками и ногами. Я держал ее в руках и хотел заорать: вспомни! Просто вспомни меня! Вспомни все, что было! Потому что я не могу, не могу тебя отпустить! Потому что я так устал искать тебя… искать и не находить! Потому что без тебя так плохо.

Внутри плескалось выпитое пойло, толкая на безумство. Все-таки стоило что-нибудь съесть… Но сейчас я понимал лишь то, что держу Катерину в руках и что готов на все, лишь бы не отпускать ее. Что она слишком близко. А я слишком по ней скучал.

Мои перевязанные ладони сомкнулись на талии девушки, и я ее поцеловал. Опустил голову и коснулся губ, обрывая ее испуганные слова. В конце концов, разве не поцелуй – известное средство, чтобы расколдовать принцессу? Может, он сработает и в моем случае…

Я целовал, упиваясь, ощущая ее дрожь, ее волнение. Ее нежную кожу под пальцами, пряди растрепавшихся волос на своей щеке, ее губы, которых я касался снова и снова, не в силах остановиться. И снова задыхаясь – как там, в темной воде… только из этого омута я не хотел выбираться. Я желал остаться в нем навсегда.

Я.

Но не Катя.

Потому что девушка вырвалась из моих рук, отшатнулась. Миг она смотрела на меня – бледная, с красными пятнами на скулах и расширенными зрачками. А потом толкнула меня кулаком в грудь. Весьма увесисто, кстати.

– Да как вы смеете! Как могли подумать, что я… Что меня можно вот так… О боже! Да отпустите же!

Взметнув юбку, она понеслась прочь. Я хромал следом, пытаясь что-то сказать и проклиная собственное нетерпение, которое все испортило! Мы ведь почти поладили! Мне казалось – еще чуть-чуть и она все вспомнит! Что поцелуй поможет, подтолкнёт ее память!

Но увы.

Этого не случилось.

Я не успел даже извиниться, Катерина вытащила из гостиной ничего не понимающую Ядвигу, схватила свою шубку и унеслась, велев мне более никогда к ней не приближаться.

А я остался. Отвернулся от жалостливого взгляда Дарьи и задумчивого – Тимофея, и ушел в свои комнаты, велев принести мне коньяк.

Волшебный поцелуй не сработал, и заколдованный суженный по-прежнему лишь незнакомец.

___________________________

Примечание автора: больше о реальном историческом факте найденных в Пермской губернии алмазов – первых алмазов в Российской империи, расскажу в телеграм)