Сделка

Глава 15

Несколько дней прошли лениво и спокойно. Я провел свой урок истории и даже дополнительное занятие с Катериной. Правда, под надзором самой Печорской, мрачный взгляд которой прожигал мне спину, стоило лишь моргнуть в сторону ученицы. Так что, кроме самого урока, нечего было и думать о каком-то ином общении. Зато девушка делала успехи в запоминании строк, что неожиданно меня порадовало.

Вот только отпущенное мне время стремительно утекало.

Не зная, чем себя занять после занятий и прогулки вокруг бастиона, я решил заглянуть в маленькую церквушку.

Небольшой приход заливал угасающий закатный свет. Внутри в это время оказалось ожидаемо пусто, лишь сам отец Серафим неспешно подметал каменный пол. Увидев меня, он выпрямился и поправил очки, щуря блеклые глаза.

– А, новый историк. Наслышан, наслышан. Не балуете вы нас своим вниманием, Дмитрий Александрович.

– Дела, – развел я руками, не чувствуя особой вины, и священник вздохнул.

– Торопитесь, бежите… молодость. Ну да ладно, в свое время он, – ткнул пальцем Серафим в купол церкви, – всех позовет. А я не в обиде. Заходите, когда захочется, у нас по воскресеньям хорошие службы.

Я кивнул, рассматривая сухого невысокого старика. Мои сомнения, что этот человек мог иметь хоть какое-то отношение к покушению, не подтвердились. Ну никак не удавалось представить этого близоруко щурившегося пастыря коварным стрелком.

– Кстати, вы не знаете… – начал я, но тут ударил колокол.

Священник подпрыгнул и уставился наверх с таким видом, словно увидел самолично явившегося господа.

– У вас есть звонарь? – удивился я, и Серафим как-то натужно крякнул. Глянул на меня поверх сползших и покосившихся на сторону очков.

– Нет никакого звонаря!

– Кто же тогда звонит в колокол?

– Он сам и звонит… бегите, Дмитрий Александрович. Случилось что-то! Беда!

Что?

Странный испуг священника передался и мне. Я выскочил из церкви и понесся к пансионату. Вслед летело протяжное колокольное «бом!».

В своей комнате я одним рывком вытряс содержимое саквояжа, щёлкнул крышкой коробки, выхватил револьверы и коробку патронов. И вылетел в коридор, на ходу накидывая перевязь.

Выскочил во двор и увидел бегущую Елизавету. Настоятельница неслась, подобрав юбки и оголив сухие крепкие ноги в ботинках. Зрелище, признаться, поразительное.

Бежала она так быстро, что я со своей хромотой догнал настоятельницу уже возле конюшен, у которой заходились в лае собаки деда Кузьмы.

– Что случилось?

Елизавета зыркнула мрачно, поджала губы. Но сегодня антипатия ко мне отступила перед чем-то иным.

– Беда, Дмитрий Александрович, – несмотря на быстрый шаг, почти бег, дышала Елизавета удивительно ровно. – Колокол зазвонил.

Я не совсем понял, при чем тут звон. Но переспрашивать не стал, навстречу вывалился дед Кузьма. Как всегда косматый, взъерошенный, одетый в свой засаленный тулуп, попахивающий перегаром и с двустволкой Люсей наперевес.

– В лесу он, – махнул Кузьма рукой. – Собаки почуяли.

Бодрой рысью дед устремился к деревьям вслед за лохматыми рыжими псинами, мы с настоятельницей за ним. Столетний с виду Кузьма и такая же древняя княгиня неслись так быстро, что я едва за ними поспевал. Тропка закончилась и лес сомкнулся за спинами, как-то сразу отрезая людей от стен бастиона. Не подлесок, а сразу чаща… Густая, темная в надвигающихся сумерках, резко пахнущая землей и мхами. Мне показалось, что ушли мы не так уж и далеко, но сквозь кроны уже едва-едва пробивался звук колокольного звона. Рыжая собачья морда высунулась из кустов, и пес заскулил.

– Здесь.

Кузьма цыкнул, подзывая свору. Но охотничьи натасканные псы и так уже толкались за спинами людей, словно пытаясь найти у них защиту. И скулили, сталкиваясь боками и нервно дергая мягкими ушами.

– Цыц, сказал! – прикрикнул Кузьма, а настоятельница отвела ветки кустарника, и мы вышли на небольшую полянку.

И увидели тело. Я шагнул ближе и едва сдержался, чтобы не выругаться. Трупы я видел разные, и кажется, потерял способность испытывать на этот счет эмоции. Но это тело выглядело отвратительно. Я внимательно осмотрел то, что осталось от молодого парня. Лоскуты простой рубахи, расстёгнутые домотканые штаны на левой ноге, которая… осталась… русые вихры, и раны. Словно беднягу кромсали огромные железные челюсти. Рвали куски мяса, пережевывали, снова рвали. Ужаснее всего был живот. Его словно вскрыли чем-то тупым, вытащили внутренности. А в дыру затолкали… что-то. Я видел торчащие сломанные стебли, белые кости… словно беднягу набили как подушку какой-то гадостью!

И тем ужаснее выглядело застывшее на лице убитого выражение удовольствия. Посмертная маска с блаженной улыбкой, словно парень уходил в посмертие изрядно удовлетворенным.

Но больше жутких ран меня заинтересовал разбитый нос бедолаги, вокруг которого разливался уже пожелтевший синяк. Вот и нашелся мой ночной «мертвяк»…

– Игнат из Околицы, – пробормотал Кузьма, а настоятельница, поджав губы, шагнула ближе.

– Стойте! – заставил всех нас обернуться звенящий голос. И меня – с еще большим недовольством, чем Елизавету.

– Катерина! Что ты здесь делаешь?! Немедленно возвращайся в пансионат!

– Не подходите к нему, – не обращая внимания на суровую настоятельницу, девушка настороженно всматривалась в развороченное тело Игната.

Мне хотелось рявкнуть, чтобы девчонка убиралась куда подальше и не глазела на жуткий труп, но Елизавета внезапно послушалась. Застыла с занесенной ногой и сказала тихо:

– Что?

Вытянув шею, Катерина потянула носом.

– Полынь. Цитварник. Плакун. Внутри него лежит что-то. В животе. Что-то плохое…

Елизавета и Кузьма переглянулись.

– Кто-нибудь объяснит, что здесь происходит? – не сдержался я.

– Уже произошло, благородие, – кисло протянул дед, стаскивая с косматой головы грязноватую фетровую шапку. – И ведамо что. Колдунство темное.

Видимо, лицо у меня стало пугающее, потому что Елизавета выпрямилась и снова стала строгой и непреклонной настоятельницей.

– Дмитрий Александрович, думаю, мы обойдемся без вашей помощи. Прошу, отведите Катерину в пансионат. Она покажет дорогу.

Ну да, значит, теперь мне доверяют ученицу!

– Никуда я не пойду, пока вы мне не объясните.

– Да что тут объяснять! – Елизавета с досадой всплеснула руками. – Да и не поймете вы. Это дела… таежные.

Не для ваших петербургских умов – перевел я.

– Вы человек случайный, сегодня здесь, а завтра… вернетесь в столицу. Не стоит вам в это влезать.

Я поднял бровь и выразительно посмотрел на растерзанное тело того, кто не так давно пробрался в мою комнату, измазавшись светящейся краской. Боюсь, влез я уже по самую маковку.

Хотел это озвучить, но тут… несомненно и однозначно мертвый уже несколько часов Игнат пошевелился! Приподнял голову и все с той же жуткой, какой-то похотливо-довольной улыбкой махнул левой рукой. Правой у него не было.

– Шшш сюда… сюда… – Воздух с шипением вырвался из его губ.

Дед Кузьма выдал сквозь желтые зубы что-то забористое, но Елизавета даже не успела его отругать – кусты зашевелились.

А мое чувство опасности просто взвыло, оглушая. Я рывком задвинул Катерину и Елизавету себе за спину. Кузьма загородил женщин с другой стороны. Из зарослей можжевельника медленно выдвинулась серая оскаленная морда.

– Ату, ату!– закричал собакам Кузьма, вскидывая двустволку.

Я выхватил револьверы, и первая пуля угодила точно в лоб… волка? Да какого к чертям волка! То, что лезло из сгущающихся теней чащи, было чем-то иным. Вслед за первой зверюгой показалась вторая. Неестественно вытянутая звериная морда с длиннющими оскаленными клыками, мускулистое, но какое-то ломанное тело с грязно-серой клочковатой шерстью, огромные когтистые лапы, оставляющие на мхах борозды. И глаза. Багровые, бешеные, налитые дикой потусторонней злобой.

Твою ж мать. Что это за твари такие?

В наступающем мраке чудовища ползли со всех сторон. Но я уже не думал, я стрелял. Внутри разлилась холодная решимость, как бывает всегда во время боя. Щелк, щелк, щелк. Три выстрела, три цели. И три упавшие твари. Но теней за ними было неисчислимое множество. Казалось, вся чаща ожила, снова и снова исторгая из темных недр измененную, оскверненную стаю. И это здесь. Почти рядом с бастионом!

Немыслимо…

Псы кидались на тварей, но куда им было тягаться с этими исчадиями ада? Удар огромной лапой – и рыжая псина катится по траве, завывая…

– Эх, не подведи, Люська! – очнувшись, гаркнул дед Кузьма. Двустволка тоже гаркнула, и тяжелый патрон врезался в кинувшуюся серую тварь.

Словно насмехаясь, за спиной захохотал мертвец Игнат.

– Он тянет их! – выкрикнула за псиной Катерина. – Мертвец призывает волкодаков!

Я стрелял, с холодной пугающей ясностью подсчитывая оставшиеся патроны. Что я буду делать, когда они закончатся? Твари все лезли и лезли, напирая серыми тушами, клацая изогнутыми клыками, способными разом отхватить руку. Первый страх перед людьми у них прошел, и теперь чудовища подбирались все ближе. Жуткая морда с рычанием кинулась на замешкавшегося деда, но я успел всадить в раззявленную пасть пулю. Волчара рухнул у наших ног, и до меня донесся смрадный запах гнилой плоти.

Еще одна пуля. И еще…

Не оборачиваясь за спину, где, сбившись, стояли Елизавета и Катерина, швырнул коробок спичек.

– Разведите огонь. Живо!

Настоятельница что-то ответила, но я не услышал. Новая тварь сиганула сверху, оттолкнувшись всеми лапами от ствола. Да какого беса! Нормальные волки точно так не умеют… Щелк, щелк, щелк – сухо отсчитывали запас смертей револьверы. Оглянуться, чтобы посмотреть за спину, не было времени, твари не давали ни секунды передышки. Пристрелил одну и не заметил, как серая тень скользнула по траве. Пасть с сочащейся из нее слюной оказалась совсем близко. А верный револьвер дал осечку. Я крутанул оружие в правой ладони, с силой рубанул тварюгу рукоятью и добил выстрелом с левой руки.

Вспыхнувшее пламя я ощутил жаром, лизнувшим тело. Красные отсветы разорвали густой мрак, и жуткие твари попятились. И словно увидев этот отсвет, над чащей понесся звон, очнувшийся отец Серафим принялся истово колотить колокол.

Разгоревшийся огонь трещал и разбрызгивал искры, полыхая так бешено, что твари отступили. Низко пригибая к земле оскаленные пасти, они ползли прочь. Задом, не отводя багровых глаз от людей. Еще миг – и чаща поглотила их.

Не веря, что все закончилось, и не опуская рук с револьверами, я глянул за спину.

Костер пылал, глодая тело Игната. Похоже, именно его и подожгли женщины… волосы на затылке встали дыбом, когда я увидел, что даже обугленный, мертвец продолжает махать единственной рукой и улыбаться. В его животе тоже пылал огонь, но странный, с зеленоватыми отблескам.

– Уже все. Все, – бормотала Елизавета.

И я снова поразился. Потому что строгая настоятельница, которой, как мне казалось, совершенно наплевать на судьбу Катерины, стояла, раскинув руки. Как птица, желающая во что бы то ни стало защитить птенца. И лицо у нее было странное. Заострившиеся до неузнаваемости черты, уже едва ли похожие на человеческие. Темные глаза настоятельницы светились желтизной, вытянутые пальцы скрючились.

Или изменившийся облик лишь почудился мне в неверном пламени огня?

Сама Катерина – бледная, но почти спокойная, держала мой коробок спичек и что-то шептала, глядя в огонь. И почему-то я был уверен, что это не молитва.