Сделка

Глава 21

Разговор с настоятельницей я решил не откладывать, хотя чуяла моя душа – приятным он не будет. И еще смутно беспокоил неведомый жених Арсентий – сын Тобольского помещика. Будет ли он возражать, что невеста выбрала другого? Или лишь обрадуется, ведь за годы он так и не нашел времени, чтобы познакомиться с будущей супругой. И это как минимум странно. Вся эта история с таинственным и словно бы несуществующим женихом – странная.

Но прежде надо уладить все с Печорской. Умывшись и оправив одежду, я шел по коридорам пансионата, размышляя о том, что скажу. И какие аргументы приведет княгиня, чтобы мне отказать. Хотя почему обязательно отказать? Разве предложение наследного графа, пусть и без средств – не повод для гордости и радости? Вряд ли многие девушки «Золотого луга» получали подобное. Это сразу вознесет пансионат на новую высоту, сделает его более популярным среди потенциальных учениц. Так почему кажется, что я иду прямиком в логово зверя, который с удовольствием меня слопает?

Однако до кабинета Печорской я не дошел – наперерез пушечным ядром вылетел красный запыхавшийся Антипка.

– Беда, ваш благородие! Скорее! Теть Даша сказала…

– Что случилось?

– Дом деда Макара горит! В Околицах! Все тушить побежали! Скорее, бегите, скорее!

Пожар? Огонь в деревне, где каждый дом – деревянный – это и правда беда!

Уже не слушая тараторящего мальчишку, я развернулся и бегом – насколько позволяла моя нога, бросился вон из пансионата.

Путь через поле короче, чем в обход, так что во дворе – обезлюдевшем, – я сразу свернул к сараям и пролому стены за ними. На горизонте в стороне Околицы вился к небу черный дым – предвестник большой беды. И дождь как назло прекратился…

Я побежал, не обращая внимания на цепляющуюся за брюки сорную траву и ноющую боль в ноге.

– Торопитесь, Дмитрий Александрович?

Я моргнул, обернувшись на Мещерскую. Она-то откуда взялась? Хотя верно, шла за мной, а я и не заметил… хотя как я мог не заметить?

Одетая в темно-бордовое платье, Елена казалась какой-то неуместной среди высоких влажных трав. И улыбалась странно – словно бы с предвкушением.

Я мотнул головой.

– В Околицах пожар, Елена Анатольевна. Вы разве не видите? Простите, но мне сейчас не до вас…

– Ах, какая беда, – с явной насмешкой протянула она. – И прекрасный рыцарь вновь бежит, чтобы совершить подвиг. Да, Дмитрий?

Она опустила отчество и придвинулась ближе. Я с недоумением всмотрелся в улыбающееся лицо. Пьяна она, что ли? Впрочем, сейчас и правда не до дурости учительницы домоводства.

– Прошу простить, Елена Анатольевна… – начал я, обходя женщину, преградившую мне дорогу.

– Простить? Не думаю, – тихо и зло бросила она.

Так вот в чем дело? Мещерская все не может забыть наш маленький инцидент в бане? Всегда знал, что женщины не забывают обид…

– Еще раз прошу…

– Ах, оставь это. – Переход на ты резанул слух. Елена снова преградила мне дорогу, и я глянул уже не просто с недоумением, но и с гневом. Она совсем не в себе?

– Я тороплюсь.

– Успеешь. Да не переживай так. Я подожгла какой-то сарай, доски влажные горят плохо. Хотя… даже если от этой грязной Околицы останутся одни головешки – еще и лучше. Пожалуй, после закончу.

До меня дошел смысл сказанного, и я уставился на Мещерскую. Это шутка? Но шуткой здесь не пахло. И лицо Елены – насмешливое и злое – вовсе не казалось лицом веселого шутника. Нет, она сказала правду. И действительно пожар – дело ее рук.

По спине прокатился холодок грядущих неприятностей. Хотя женщина – стройная и хрупкая – вовсе не казалась опасной. В ее холеных руках не было оружия. Так почему чутье взвыло внутри сиреной?

– Зачем? – хмуро бросил я, внимательно наблюдая за молодой женщиной. Она дернула плечом и улыбнулась.

– Может, хотела привлечь твое внимание, рыцарь? – почти мурлыкая, протянула она. Сделала скользкий плавный шаг, медленно обходя меня по кругу. Я инстинктивно повернулся, не желая подставлять ей спину. – Такой занятой, такой неуловимый рыцарь… совсем не обращает внимания на бедную Елену. Не желает дать ей хоть капельку тепла. Как больно. Как несправедливо…

– Елена Анатольевна, вы пьяны? Вам лучше вернуться в пансионат…

Она откинула голову и расхохоталась.

– Я голодна, мой рыцарь, – плаксиво протянула она. – И совсем замерзла. Никто не хочет меня согреть. Мой Гектор сбежал, и я совсем-совсем одна…

– Гектор едва не умер. – Странное поведение Мещерской сбивало с толка. Хотелось просто уйти, но, может, Елене нужна помощь? Что она делает здесь посреди поля? Она не шла за мной. Она стояла здесь, за кустами дикого шиповника, когда я бежал на пожар. Словно… ждала. Странно.

– Едва, едва… – пропела она, все еще кружа вокруг. – Плохое слово, плохое. Он должен был умереть! Но рыцарь снова совершил подвиг и спас приговоренного…

– Елена, что вы несете? – не сдержался я.

– Я тебя пугаю? – усмехнулась она, и я совершенно четко понял, что в ее глазах нет и капли хмеля. Нет, Елена не пьяна. И не сошла с ума – взгляд ясный и вполне разумный. – Глупый столичный граф сунулся в тайгу, надеясь сохранить в тайне бесчестную сделку. Что тебе пообещали?

Я похолодел. Она знает. Откуда?

– Наверное, золото, как и Морозову. – Елена качнулась из стороны в сторону. Небо снова затянулось тяжёлыми тучами и багровый шелк женского платья потемнел почти до черноты. – Знаешь, он ведь все мне рассказал. Сладкий Морозов. Про сделку в Петербурге. Про соблазнение одной… глупышки. И закончил так плохо, ах… Морозов был дураком, поделом ему. Но ты иное дело, так, рыцарь? Ты придумал что-то получше, чем просто затянуть девчонку в постель?

– Я не понимаю, о чем вы, – медленно и спокойно произнес я.

– Так уж и не понимаешь. Всем нужно ее сердце. Сердце глупышки… – Она прищурилась, рассматривая меня. – Знаешь, это ведь я его прирезала. Морозова. Ударила ножом, несколько раз. Он верещал и истекал кровью как свинья. Платье мне испортил.

Она плавным жестом оправила складки юбки и глянула кокетливо.

– Мужчины вечно все портят.

– Елена, вы признаетесь в убийстве?

– И что ты станешь с этим делать, рыцарь? – Она звонко рассмеялась. Медовые глаза вдруг показались черными. И эта чернота расползалась, затопляя и белки.

Я мотнул головой. Что за ерунда мерещится?

– Расскажешь Печорской? Или сразу – жандармам? Тебе никто не поверит… да ты и не расскажешь. Сам увяз во вранье по уши. Я ведь тоже могу кое-что рассказать одной глупышке, да? Про нехорошую сделку бесчестного графа Волковского. Катерина тут же от тебя сбежит.

Я молчал, лихорадочно соображая, что делать. Уже понятно, что Мещерская подожгла дом в Околицах, чтобы убрать всех из пансионата и выманить меня на поле. Знала, что я побегу именно этой дорогой… выходит, следила и раньше? Елена признается в жутких вещах и знает слишком много, и мое чутье уже орет безумной чайкой. Но больше всего настораживает ее поведение. Слишком наглое. В ней нет ни капли страха. Словно меня вообще не принимают в расчет.

– Зачем вы убили Морозова?

– Он желал украсть то, что принадлежит мне. То, что я жду уже очень долго. Невыносимо долго. Схожу с ума от вечного голода, умираю от него… Знаешь, как он терзает? – Она сделала скользкий шаг ближе, и я едва не отшатнулся. – Как мучает? Как грызет изнутри? Каждый день, каждую минуту! Как ускользает из моего тела краденое тепло? Как оно мимолетно! Я пытаюсь удержать, но оно утекает сквозь пальцы! И это больно… А Морозов был дураком. Он даже не понял, с чем связался.

– И с чем же? – Мой голос по-прежнему звучал ровно, хотя признаться, от Мещерской хотелось оказаться как можно дальше.

Она снова рассмеялась. И вдруг шагнула так близко, что я ощутил запах ее духов. Увядающая роза… Или это не духи? Сладковатый запах тлена.

– Пожалуй, я никому ничего не скажу, рыцарь, – протянула она, заглядывая мне в глаза. – Не раскрою твой маленький секрет. А взамен… поцелуй. Всего лишь один поцелуй. Хорошая сделка, Дмитрий Александрович?

– Пожалуй, сделок для меня уже достаточно, Елена Анатольевна, – в тон ей произнес я. – Тем более – сомнительных.

Ее руки – холодные и влажные – обвились вокруг моей шеи.

– Один поцелуй, рыцарь… и маленькая глупышка с твоим кольцом в кармане ничего не узнает…

Я опешил. Вот гадина!

– Это вы подслушивали у окна!

Подслушала, а потом бросилась в Околицу, чтобы поджечь дом и… выманить меня?

– Ты первый, кто додумался до такого, – коротко улыбнулась она, сверкнули мелкие и неожиданно острые зубы. – Пообещать венчание, умно! Кто устоит? Ты тоже хочешь украсть то, что принадлежит мне. Большая оплошность, рыцарь…

И не договорив, она впилась в мои губы поцелуем. С такой силой и яростью, что я на миг растерялся. Но лишь на миг. А уже после дернулся, пытаясь избавиться от мерзкого прикосновения. И поразился тому, как крепко держит Мещерская. Ее тонкие руки напоминали стальные канаты, которые невозможно разорвать. Хрупкое с виду тело обладало невероятной, невозможной мощью. А губы на моих губах творили что-то странное. Я ощутил, как занемело лицо, как прервалось дыхание, а сердце ударило гулко и тяжело. Мысли стали вялыми и равнодушными, ток крови – медленным. Словно Елена вовсе не целовала меня. Словно она… отбирала саму жизнь!

– Вку-у-усный… – со стоном наслаждения протянула она.

Я рванул из ее рук, как зверь из капкана. Шея и лицо занемели так сильно, что я их не чувствовал. Шатаясь, отступил.

– Что… ты сделала?

– Не сопротивляйся. – Мещерская быстро и жадно облизывала алеющие губы. Ее лицо налилось румянцем и красками, глаза – совершенно черные – лихорадочно блестели. – Морозов был дурак, да крест носил заговорённый. Не дал мне вдоволь полакомиться. Ножом пришлось… И ты тоже дурак, и даже креста у тебя нет. Никто тебя не защищает! Иди ко мне, милый, я все быстро сделаю. Уснешь довольный, с улыбкой.

Меня шатало, словно я одним глотком махнул бутылку водки.

– Гектора я цедила по капле, он невкусный был, пресный. Жизнь в нем слабая, силы мало. А ты – другое дело! Ты – наслаждение… Глоточек пригубила, а уже захмелела! Знала, что так будет, знала… Иди ко мне, рыцарь.

Ее голос опутывал паутиной, в которой увязала моя воля. Сопротивляться не хотелось. Зачем? В ее объятиях так спокойно…

Облизываясь, Елена снова потянулась ко мне. Да какая к чертям Елена? Ведьма гребанная!

Я врезал ей изо всех сил, хотя не в моих правилах бить женщин. Удар вышел смачным – Мещерская отлетела в сторону и… приземлилась на четыре точки. Оперлась на локти, неестественно и жутко запрокинула голову. Ее руки удлинились, а из пальцев вылезли омерзительные желтые когти, вспоровшие влажный дерн. Спина изогнулась, лицо исказилось, делаясь почти нечеловеческим. Распахнулся слишком большой и красный рот, полный мелких острых зубов, между которыми пиявкой ворочался язык.

Мерзость-то какая! От одной мысли, что эта гадость касалась меня, – едва не стошнило.

Мещерская вдруг перевернулась спиной вниз, ее тело выгнулось дугой, и все еще касаясь земли руками и ногами, она быстро-быстро побежала в мою сторону, подобно жутковатому насекомому. Ее губы при этом растягивались пастью, из которой доносилось хихиканье.

Я ударил ногой. Сил все еще было пугающе мало, и гадина, хоть и отброшенная, снова захихикала.

– Уже бесполезно, глупый рыцарь, – смотрело снизу ее запрокинутое лицо, волосы волочились по земле и, кажется, шевелились. – Яд уже в тебе. Ты уже мертв. Дай мне насладиться последними каплями твоей жизни!

Она снова перевернулась и прыгнула снизу, подобно то ли пауку, то ли блохе, вцепилась в меня. Бордовое платье облепило мокрым и тяжелым бархатом, ткань обвилась, пеленая тело. Длинные желтые когти полоснули мою грудь, зубы-иглы впились в плечо. Я отодрал от себя чудовище вместе с куском своего пиджака и кажется – кожи, швырнул на землю. Но гадина, словно и не заметив, зашипела и бросилась снова. Она была невероятно сильна и быстра. Я снова отбросил, уже с трудом. Руки предательски дрожали. Чтобы ни сделала со мной тварь, это работало, лишая меня сил и жизни. Хихикая, Мещерская ударила бритвенными ногтями, разрывая мне кожу на боку. И тут же отскочила. Медленно и рвано выпрямилась, встав на ноги.

– Вкусненький. – Черный язык вывалился изо рта и слизал красные капли крови на ее ногтях. Глаза – две темные дыры – уже никто не назвал бы человеческими. Да и лицо изменилось, расползлась по коже черная сеть прожилок, заострились черты.

Я обернулся в поисках хоть какого-нибудь оружия. Револьверы и купленные патроны так и остались лежать в моей комнате. И правда – дурак… а силы утекают с каждым мгновением.

– Капельку еще, капельку… – пропела ведьма и молниеносно кинулась на меня. Она двигалась так быстро, что силуэт размылся на миг, делаясь прозрачным. И тут же возникла совсем рядом.

Но я этого ждал. Понимал, что, возможно, у меня остался лишь один удар, и ждал.

Когда зубы Мещерской клацнули у лица, я дернул ее одним резким движением, разворачивая тело в одну сторону, а голову в другую. Шейные позвонки с хрустом сломались. Безусловно, любой человек со сломанной шеей и повернутым к спине лицом – умирает.

Глаза Мещерской распахнулись. А губы растянулись в улыбке.

– Какой гадкий рыцарь, – сказала она. – Сломал несчастной леди шейку. Гааа-дкий!

Она снова бросилась. А я ощутил, как онемение жадно лизнуло плечи и руки, сползло ниже, охватывая почти целиком. Черт возьми…

Острая стрела, прилетевшая откуда-то сбоку, пробила грудь ведьмы. Та глянула удивленно и рассмеялась:

– Это еще кто? Простой стрелой меня не возьмешь, дурачки…

Древко, застрявшее в теле без единой капли крови, вдруг начало дымиться, а Мещерская завопила. Звук ее крика – высокий до рези в ушах – бил не хуже кулака.

– Шаманские знаки… – заорала ведьма, а из-за зарослей выступила Катерина, твердо сжимающая в руках подаренный арбалет. Снова запела тетива, и еще одна стрела с нацарапанными на древке символами впилась в ведьмино тело. А следом – новая!

Издав ужасающий нечеловеческий вопль, Мещерская упала на четвереньки и ринулась прочь, быстро-быстро перебирая руками и ногами. Миг – и она исчезла за высокой стеной можжевельника.

– Дима!

Я без сил опустился на влажную траву. И с удивлением понял, что мокрая она не только от дождя, но и от моей крови. Опустил взгляд – грудь исполосовали ведьминские когти.

– Вставай! – Катерина тащила меня вверх, и я слушался, хотя почти не ощущал собственное тело. Какая же Катя все-таки красивая. И смелая. Не побоялась выступить против ведьмы…

– Уходи… прячься… беги… – пытался я ей что-то сказать, но губы не слушались. Я даже не чувствовал боль от ран, все тело залило смертельным холодом.

– Дима, не смей умирать! Ты слышишь?

Я согласно покивал. Или мне это лишь показалось. Я даже не понимал, как умудряюсь переставлять ноги, ведь я их даже не чувствовал. Сознание затянулось глухой вязкой чернотой.

Катя что-то кричала. Кажется, от стены кто-то бежал. Кузьма?

Похоже, я все-таки отключился, потому что когда снова моргнул – увидел потолок пансионата. И недовольное лицо Печорской – не самое лучшее зрелище перед смертью.

– Сделайте что-нибудь! – это уже Катерина.

Я хотел сказать ей, что все в порядке, но не смог. Я совершенно не ощущал свое тело.

– Я не могу спасти его! – огрызнулась Печорская и показалось, что с отчаянием. Наверное, переживает о новом визите полицмейстеров. Трудно объяснить сыщикам, что за напасть такая косит приезжих историков. Хотя зачем что-то объяснять? Под боком тайга – бескрайняя и бесконечная. Прикопают меня где-то у Медяжки, да и дело с концом. Меня даже искать никто не будет.

Печорская вколола что-то мне в руку. Я этого не почувствовал, лишь увидел.

– В нем трупный яд, ведьмина отрава, – глухо сказала Ядвига Карловна. О, и она здесь. – Почти добралась до сердца. Ее не остановить.

– Я знала, знала, что ведьма близко! – в сердцах почти выкрикнула княгиня. – Но не понимала – насколько! Так обвести нас вокруг пальца! Как же мы так попались, Ядвига? Как не рассмотрели?

– Сильная она, старая. А может, и древняя, из тех, первых… вот же гадина! Мужиками питалась, – мрачно кивнула Ядвига. – Но жрать прямо в пансионате опасалась, искала то охотников в глуши, то одиноких путников. Игната и Гектора потихоньку поедала, чтобы поддержать силы и не вызвать подозрения. Лишь под конец обнаглела. Или скорее – потеряла терпение. Долго ждет, вот и сорвалась… Когда отрава достигнет сердца Дмитрия, вся его жизненная сила тоже достанется ведьме.

– Вы знаете, как это остановить? – снова сказала Катя, и Печорская покачала головой.

Сквозь туман, застилающий комнату, я увидел Катино лицо – бледное и решительное. Миг она стояла, а потом дернула ворот своего платья, сорвала шнурок с амулетом и накинула мне на шею.

– Катя, нет! – выкрикнула Печорская, и показалось, что глаза ее полыхнули звериным желтым огнем.

– Оберег не даст ведьме завладеть его сердцем, – твердо сказала Катерина. Глянула мне в лицо. Чуть склонилась, словно хотела поцеловать. Но не стала. Вскочила и выбежала за дверь.

– Катерина, стой! Не смей! Ядвига, ну что ты смотришь? Останови же ее!

– Да куда мне за ней угнаться, Лиза, – тяжело уронила смотрительница. И глянула на меня – с каким-то новым пониманием. – Ты же видишь. Выбрала она.

Меня затягивало белесым маревом. И было жаль, что Катя ушла. Я хотел бы еще раз ее увидеть. А впрочем… хорошо, что ушла. Ни к чему ей любоваться на мое бренное тело. На миг кольнуло сожалением и виной, вспомнились брат и Тимофей.

А потом все исчезло.