Русский бунт. Опора трона

Глава 19

Если две армии движутся навстречу друг другу, неизбежно наступает момент, когда они столкнуться.

Поляки тут же сняли осаду Смоленска, как только узнали о приближении с северо-запада, от Пскова, большой русской армии — тревожную весточку доставили, загнав коней, верные люди из бывшего Инфлянтского воеводства. Двинулись на перехват, рассчитывая опрокинуть вымотанные долгим переходом русские полки. Сражаться под стенами Смоленска, имея в тылу его гарнизон, разумно посчитали верхом глупости. Тихо свернули лагерь, отошли на запад и заняли дорогу на Вележ, Опочки, Псков. Потом посчитали позицию невыгодной и прошли на север еще порядка двадцати верст.

Добрались до реки Каспля, неширокой, холодной. Топкая низина на правом берегу никуда не годилась как оборонительная линия. Хоть переночевать где есть — чуть в стороне от дороги стояла жалкая деревня Алфимово. Поселок стоял на возвышенности, но смотрел на реку, за которой протянулось болото. Поляки посчитали, что очень странные места выбирали московиты для своих селений.

Затем начали переправу по единственному мосту. И столкнулись с русским авангардом. Неожиданно столкнулись. Ведь московитов ждали дня через два.

Полковник Иосиф Емельянович Сатин, командир Острогожского гусарского полка и георгиевский кавалер, вел свои эскадроны на острие большого отряда русской легкой кавалерии. Увидел переправлявшегося противника и скомандовал немедленную атаку. Его летучие гусары голопом помчались на шляхетскую конницу, прикрывавшую переправу и легкомысленно позабывшую про дальние разъезды. За сатинцами ринулись и все остальные, включая казаков, карабинеров и пикинеров. Командующий авангардом донской атаман Спиридонов и ойкнуть не успел, как все смешалось в яростной сабельной рубке.

Пехота на мосту заметалась, подалась назад. Ляхи на другом берегу принялись разворачивать артиллерию. Прусские офицеры забегали, формируя каре из своих солдат. Генерал фон Гудериан был почти уверен, что переправившиеся на другой берег ляхи вот-вот запаникуют, бросятся наутек и на их плечах русская конница ворвется в походные порядки поляков. И спасать положение придется, как всегда, прусскому солдату, пусть и одетому в польскую форму.

Угадал! Русские численно и выучкой превосходили шляхетскую кавалерию. Смяли ее, опрокинули — паны бросились назад, под прикрытие пехоты и пушек. Обтекая мост и бегущих пехотинцев, вплавь форсировали реку, совершая всем известный маневр «спасайся кто может».

Гусары врубились в толпу, запрудившую мост. Заработали клинки, покатились ляшские головы. Взбаламученная конскими копытами коричневая Каспля поменяла свой цвет, питаемая ручьями крови. Кто-то поджег мост, добавляя суеты и беспорядка. Гусары Сатина в дымы и огне прорвались на другой берег, продолжая рубить убегавших. Карабинеры спешились у самой кромки воды и открыли огонь, поддерживая прорыв русской кавалерии, вонзившейся в самую гущу основных сил поляков. Только казаки подчинились оравшему благим матом Спиридонову и на другой берег не сунулись.

Поляков, спешно набранных в солдаты в воеводствах Королевской Пруссии, Померании, Померелии и Поморье, отошедших Фридриху после первого раздела Речи Посполитой, успели научить шагать в ногу, перестраиваться в колонну, сбиваться каре и слаженно стрелять. Но реагировать быстро на изменение обстановки они не умели. Внезапно выросшая в ста шагах русская конница вогнала их в ступор.

— Plutong-Schießen! — завопили прусские офицеры.

— Фойер! Фойер! — вторили им капралы. Их палки загуляли по плечам и коленям растерявшихся солдат.

Все принудительно собранные армии комплектовались из люда дерзкого и буйного, от которого старались избавиться местные общины. В русской армии, к примеру, бытовало мнение, высказанное Петром Паниным, что «за свою отдачу рекруты всегда дышат, особливо в первоначальное время, самим злодейством и мщением». Поляки исключением не были. Вместо слаженного залпа по-взводно, они ответили на команды офицеров нестройным беглым огнем и хмурыми искосыми взглядами на немчуру. А через несколько минут им стало не до вынашивания планов поквитаться. На них навалились гусары.

Частая стальная гребенка из штыков сбила наступательный порыв сатинцев. Они заметались между отдельными каре, теряя все больше и больше людей. Падали кони, катились на землю кивера-ведерки. Приободрившиеся пруссополяки все более слаженно отвечали залпами.

— Отступ! Отступ! Горнист сигнал к ретираде! — возбужденно кричал полковник, крутясь в седле, отбивая штыки и силясь зацепить хоть кого-то своей саблей.

Запели трубы. Гусары поворачивали коней и уходили за реку. В последней группе скакал Сатин, смело направив своего коня на горящий мост.

Громыхнули польские пушки. Ядро скользнуло вдоль лошадиного бока, срезав полковнику ногу по колено. Он упал неудачно с седла, прямо на простреленную на последней войне с турками левую руку. Закричал от боли, сразу не сообразив, что лишился ноги.

— Забери моего Георгия, — сунул в руку склонившемуся к нему гусару сорванный с груди орден и потерял сознание.

Языки пламени уже лизали тело полковника, заставив отпрянуть и убраться с моста всех, кто хотел его вытащить.

Русский авангард предпочел перестроиться и отступить. Поляки посчитали, что раз поле боя за ними, то они победили. Навели несколько мостов и более организованно начали переправу.

Браницкий ткнул пальцем в просторную плавно повышающаюся равнину за рекой.

— Русские близко, а здесь отличное место для генерального сражения. Справа болото — отличная защита для фланга моих полков. Готов занять там позицию.

— Тогда я встану на левом фланге, а по центру поставим польскую кавалерию и волонтерские полки — тут же профессионально, буквально на коленке, набросал план битвы фон Гинденбург — Маркиз де Пугачев всегда сидит в обороне. Наступать придется нам. Центр сымитирует атаку. Русские бросят туда резервы, и тогда я проведу нашу косую атаку. Небольшой подъем мне не помеха. Единственное, о чем прошу — прикрыть мой фланг от казаков.

— Звучит убедительно, — дребезжащим голосом подтвердил Чарторыйский, на которого было возложено общее командование. — Давайте проследуем в деревню Алфимово, раз другой все равно нету. Устроимся в какой-нибудь избе и обсудим детали. Лучше эта богом забытая дыра на болоте, чем ночевка в палатках в такую сырость. Там и разместим мой штаб, а также стянем туда обоз. Завтра болото на другом берегу и полки коронного гетмана станут отличным прикрытием.

— Позвать Романуса на совещание? — поинтересовался Огинский.

— Я ему после Смоленска не доверяю, — хмуро бросил Радзивилл, и все согласно закивали.

Чарторыйский задумался.

— Тогда оставим русскую кавалерию на этом берегу охранять мосты.

— Вы слышали, генерал, историю моей дуэли с печально известным Казановой? — загадочно спросил Браницкий, подхватив под руку фон Гинденбурга и увлекая его за группой магнатов, поспешивших в деревню, чтобы выбрать себе лучшую избу.

Изумленный пруссак не нашелся с ответом. Он знал, что коронному гетману Людовик XV пожаловал графский титул, и не решился нагрубить аристократу. Будь на его месте простой шляхтич, послал бы не задумываясь к черту.

— О, тогда я вам расскажу, как мы стрелялись из-за танцовщицы…

Небесные хляби разверзлись: мелкий, но противный ноябрьский дождь накрыл серую равнину за рекой.

Я хмуро смотрел в спину расстроенному разжалованием Спиридонову, назначенному теперь командиром острогожцев. Эскадроны были потрепаны огнем пехоты, до сих пор везли раненых. Ну что же… Будет ему наука: за одного битого двух небитых дают.

«Сатин…» — усмехнулся я про себя. Не везет мне с гусарами. Сперва командир Сербского полка ускакал в закат под Белевым, теперь вот этот… Гусары — голова в цветах, жопа в мыле. Бестолковые войска. Ну ладно, может, этот Спиридонов наведет у них порядок после выволочки, которую я устроил. Ух, я вчера эскадренных командиров отчитывал… Так отчитывал, что усы у всех обвисли. «Вы что, — говорю, — ослепли⁈ Не поняли, что авангард в отрыв пошел от главных сил⁈ Почему Сатина не остановили⁈ Или думали, поляки за рекой в гляделки будут играть⁈»

Лепетали что-то про смелость и напор. Умереть за горящий мост! Ну, хоть погиб полковник геройски, это да. Но результат — потеря командира и части полка, отход в беспорядке. Бестолковая инициатива.

Как только я получил известие о вторжении поляков, я сразу, прямо с приема, бросился догонять Подурова. Тот двинул свои войска из Пскова на Смоленск. Ему предстояло пройти 400 верст. Сперва через густые леса, а потом по болотистым дорогам Смоленщины, где начался ад для артиллерии — опять потеплело, и дороги тут же размыло. Догнал только в Велиже, присоединив к основным силам сильный конный отряд. Егерей Чики и пушки оставил в Питере, иначе безнадежно бы отстал. Беспокойство за судьбу Смоленска толкало вперед и вперед. Кто же знал, что поляки снимут осаду и решаться выдвинуться нам навстречу. Однако выдвинулись. Переправляться через Касплю мешать им не стал. Дал войскам сутки на отдых.

После разноса гусарам, я развернулся к шатру, выбросив из головы Спиридонова, покойного Сатина и марш-бросок моей армии. Надо сосредоточился на главном — на плане генерального сражения.

Основное мое «чудо оружие» остались в глубоком тылу. Воздушный шар имеем только один, из артиллерии в наличии только полковая — за Велижем пришлось бросить полевую, она нас явно тормозила. Так что от шрапнели большого толка не будет. Половина войска состоит из полков 1-й и 2-й армий, которые до сих пор не перевели на новые патроны. Как и их орудийные расчеты — на новый тип боеприпасов. Одна радость — мои «гвардейцы», конные егеря. Благодаря возобновившимся поставкам из Тулы винтовальных карабинов, Митька Петров уже имел шесть эскадронов, а с такой силищей можно много бед натворить.

Шагнул внутрь шатра.

— Как будем воевать, господа генералы?

Вся верхушка армии в сборе. Подуров, Крылов, генерал-поручик Юрий Долгоруков, командир Московского легиона генерал-майор Баннер, отдышливый, часто кашляющий, простуженный Коновалов, заменивший Жолкевского в Оренбуржской бригаде (и слава богу: я ж не идиот ставить поляка против соотечественников). В стороне ото всех сидел надутый Чумаков, страдавший, что так вышло с артиллерией.

— А что тут думать? — пожал плечами Крылов. — Закопаемся, как прежде в землю, и перемелем. Если бы ляхи под Смоленском остались, тогда был бы другой разговор. У нас численное преимущество, но часть войск не обстреляна, с южанами слаженности еще нет…

— Мы не привыкли отсиживаться в обороне, — буркнул Долгоруков. — И отлично научились бить конницу, которой у поляков больше всего. Да и припасов мало. Через неделю армия будет голодать.

— Земля промерзла, и времени мало. Нормальных шанцев не накопаем, — добавил Баннер.

Я слушал, помалкивал, давая всем высказаться, но сам решение уже принял. Если занять позицию отбивающего, превращусь навсегда в «генерал-оборона». А мне нужно другое. Хочу, чтобы только при упоминании моего имени у врагов душа уходила в пятки, чтобы ссались, как младенцы, при виде моих красных знамен.

— Поляки атакуют, и мы атакуем!

— Встречный бой? — встрепенулись все.

— Именно! И вот, что я предлагаю…

Мы приступили к разработке детального плана.

Холодный, пронзительно-ясный воздух поздней осени щипал щеки и заставлял слезиться глаза. Солнце висело низко над темным лесом, нехотя золотя унылые, лишенные зелени поля и редкие перелески, озерца, ручьи и пруды, коих тут было в избытке. Где-то внизу, на земле, вязкой и тяжелой от недавних дождей, мерно шагали тысячи ног. А я плыл над этим миром, в этой диковинной корзине, болтаясь под огромным, раздутым горячим воздухом шаром, и чувствовал себя то ли богом, взирающим на суетливых людишек, то ли глупцом, доверившим жизнь ненадежным тряпкам и веревкам. Но вид отсюда открывался бесценный.

Кивок.

Ванька Каин, что управлял горелкой, поддал жару, и шар немного набрал высоту. Ветер почти отсутствовал, мы медленно дрейфовали над равниной, постепенно приближаясь к невысокой возвышенности, за которой, по докладам разведки, разворачивался противник.

— Правду, Ванька, говорят, что ты всем врешь, будто только у тебя одного медаль за первый воздушный полет? — Ванька покраснел. Отвернулся, пряча глаза. — Чудак ты! Одна единственная или первая из пока выданных, что почетнее?

Мой юный авиатор растерялся. Призадумался.

Я рассмеялся. За моими подколками скрывался самый настоящий мандраж. Хорошо хоть не медвежья болезнь — на высоте вышла бы великая конфузия.

Диспозиция ясна, как божий день. Поляки, уверовав, что мои основные силы не полезут в атаку, разворачивают силы для наступления тремя большими отрядами. Пехота у болота, центр из пехоты и преобладающей численно кавалерии и снова пехота, даже отсюда выглядящая поосновательнее остальных. Пять полков.10 тысяч солдат. Мой взгляд прикован к ним и к нашему правому флангу. Туда, где напротив линии холмов строяться в три линии четрехшереножные батальоны врага. И где на обратном скате, невидимые для противника, уже стоят мои колонны, напоминающие ежа, скрещенного с картонной коробкой. Пять таких «ежиков» с щетиной из штыков. Из самых необстрелянных солдат из подмосковных военных лагерей.

Когда я предложил свой план контратаки на правом фланге, мои генералы посмотрели на меня как на идиота. Особо снисходительно-осуждающими взглядами меня наградили Долгоруков и Баннер, в деле моей армии не видавших и ставивших свой профессионализм куда выше всех присутствовавших на совещании.

— Левое крыло поляков — это самые обученные полки под прусскими офицерами и унтер-офицерами. Сколько их учили стрельбе неизвестно, но два-три залпа в минуту они дадут. Шквал огня снесет колонны, не имеющие возможность ответить полноценным залпом. Первые ряды и бока колонн — смертники. А у тех, кто окажется внутри, мушкеты станут бесполезной игрушкой.

— Доверьтесь мне, — вот и все, что я сказал. В итоге, просто просто продавил нужное решение царевым приказом, ибо не мог объяснить источник своей уверенности и подкрепить его авторитетами.

Эта тактика на самом деле возникла во время Французских революционных войн как метод, с помощью которого большое количество дурно обученных солдат могло сокрушить линейные построения хорошо обученных ветеранов. Наполеон ее усовершенствовал, придумав маскировку наступающих колонн за густой линией стрелков. А я добавил еще одну вишенку. Выйдет почти как кавалерийская атака, но с участием пехоты. Не обрушить шквал огня на противника, а сперва проломить его линии. Не одну, а все три или сколько их там окажется. Но это только первый этап. Затем последует перестроение в каре — колонна делает это в три раза быстрее линии. И шквал огня уже из всех стволов. А потом двинется кавалерия и вторая линия пехоты.

Каждая колонна — по 50 человек в 18-ти рядах. Сколько там было у Наполеона, я не помнил — наверняка, как-то завязано на количество и численность рот, отличные от моей. Взял два полка, 4000 солдат, и разделил их на пять колонн. Еще забрал у Долгорукова всех егерей, за спинами которых спрячется первая линия. И пять пехотных полков — вторая линия за наскоро возведенными редутами на случай провала атаки первой. И легкая кавалерия в резерве. И мои конные егеря на самом краю. У них особая задача. Как и у артиллерии Чумакова, которую всю стянули на правый фланг. Судя по всему, ее роль окажется не такой эффективной, ведь выстроенные в шеренги войска — это не колонны, поражающий эффект гораздо меньше.

А это что такое? Справа от линий пруссополяков начала формироваться — скорее скапливаться — большая толпа странно вооруженных и бедно одетях людей. Я схватил подзорную трубу и расхохотался. Так вот ты каков, польский косиньер! Это про тебя нам докладывал Соловьев. Дескать, шляхта прихватила с собой свою челядь или крестьян и выдала им переделанные косы. Страшные лезвия торчали не в сторону, как положено, а вверх. Неплохое оружие против кавалерии. Не иначе фон Гудериан решил прикрыть свою фланг от возможной атаки моих безбашенных гусар. Напугали они его. Ну-ну. Я уже знал, кто мне противостоит и обещал себе упокоить гада — а вдруг он пращур того самого «Танки вперед!» и не родится в будущем главный нацистский танкист?

— Ванька! Передай вниз: пусть Чумаков выкатывает свои самые дальнобойные пушки и приласкает пейзан. Хорошо стоят, кучно!

Мое внимание отвлекло движение в центре войск противника. До этого момента шла артиллерийская дуэль. Малосодержательная и неэффективная с обеих сторон. Ядра летали в обе стороны, но падали и катились по земле к боевым порядкам, не нанося особого урона. Моя старая артиллерия из бывшей 1-й армии все еще училась работать с новыми боеприпасами. Польская… ну, она польская.

А теперь пошла конница ляхов! Красиво пошла, хоть и миновали времена крылатых гусар! Сверху это движение выглядело как речная дельта, сливающаяся в одну реку — полноводную, как Днепр, серебристую, смертельную, из стальных клинков, плывущую над разноцветными жупанами. Она, эта река, ускорялась.

Я перевел взгляд на нашу сторону. Навстречу ляхам двинулись кареи Долгорукова. Сблизились с противником.

Вот это да! Вот это я понимаю! Одно дело слышать про самодвижущиеся огневые редуты Румянцева, и совсем другое наблюдать воочию. Окутанные пороховым дымом, каре разогнали шляхетскую конницу словно стаю шакалов, и та, поджав хвосты, отпрянула, заметалась между правильными квадратами. А к ней, потрясенной и растерявшей боевой напор, уже устремились наши кирасиры и конные пикинеры, чтобы довершить разгром.

На правом крыле загремели пушки Чумакова. Быстро пристрелялись. Для шрапнели далековато, но бомбами косиньеров накрыли. Взрыв! Другой! Третий! В разные стороны летят тела и их части, косы взмывают ракетами вверх, чтобы, описав дугу, рухнуть вниз смертельной стрелой. По густой толпе промахнуться сложно…

Пейзане продержались недолго. Бросились назад, в сторону рощи, за которой плескалось Касплянское озеро, дающее начало реки. И оттуда сразу выметнулся большой отряд кавалерии, чтобы заменить сбежавших ополченцев. Прятались, значит, в засаде или просто в резерве стояли.

— Ванюша! Сигнал Петрову! Не зевай!

Ванька Каин замахал красным флагом.

Шесть эскадронов егерей тут же сорвались с места, заходя во фланг фон Гудериану. С дистанции, недоступной для ответного огня, принялись косить крайний полк врага. Половинили взвод за взводом, и левофланговые батальоны зашатались. Забегали прусские офицеры, и многие из них падали сраженными меткими выстрелами егерей. Эх, Пименова бы сюда. Уж он-то приласкал бы главного фона. Кто сказал, что невозможно «быстро, дешево и качественно»? Один выстрел — и войне со шведом конец, если бы я захотел. Но я не хочу, у меня на Стокгольм свои планы…

Егерей отогнала приблизившаяся резервная бригада польской кавалерии. Ей навстречу бросились казаки, в задачу которых входило прикрытие моих конных гвардейцев. Завязалась кровавая сеча. С переменным успехом, к сожалению. Есть, есть у поляков славные рубаки, этого у них не отнять.

Артиллерия Чумакова перенесла огонь на пруссополяков. Фон Гудериан не выдержал и отдал приказ полкам начать движение. Три линии, разделенные на дистанцию шагов 150–200, замаршировали ровными рядами по небольшому склону. Туда, где по самому гребню, стояли густые цепи егерей. Когда приблизились, полетела картечь. Гудериановские линии ускорили шаг, чтобы миновать зону поражения, не сообразив, что это не поможет. Егеря, прошедшие румянцевскую выучку, открыли прицельный огонь. Первая линия пруссополяков не выдержала, задергалась, но ее гнали и гнали вперед.

Вперед! Только вперед! Побежишь назад — умрешь! Так, наверное, прусские капралы смогли заставить ни разу не бывавших в такой переделке рекрутов выйти на дистанцию залпа.

Но что это? Егеря развернулись и очистили гребень. И из-за него показался лес штыков. Не один, целых пять штук. Мои колонны быстро сближались с врагом.

Вражеский залп! Первая линия окуталась дымом, открыв огонь шеренгами.

Мне ничего уже не было видно, но я догадывался, что происходит. Этот мир еще не знал, что так можно воевать. Только эффект неожиданности, стремительность, натиск. Что видит перед собой поляк с ружьем, за спиной которого стоят всего три товарища? Здоровенную толпу солдат, конца которой не видно. Лях стреляет, потом встает на колено, чтобы перезарядить и дать выстрелить задней шеренге. Руки его дрожат, он сыплет порох мимо зарядной полки или забывает в нервах вынуть из дула шомпол. Соседние роты, котором пока повезло, ведь на них не набегает русская колонна, тоже палят. Но довольно бестолково. Солдат учили стрелять перед собой, а не в бок. Врага в дыму не видно. Пули летят в белый свет как в копеечку.

Сшиблись! Давление тяжелой колонны столь ужасно, что линия рвется как тонкая бумага. Русские идут дальше, раскидывая штыками уцелевших. И так сразу в нескольких местах!

Открыла огонь вторая линия пруссополяков. Есть! Есть прорыв! Несмотря на густой дым, этот залп сказал мне многое: пришел черед второй линии испытать напор разъяренных потерями боевых товарищей и орущих «Земля и воля!» русских солдат. Их хорошенько накачали комиссары перед боем.

Вторая линия сломана! Уже стреляет третья. Крайний полк Гудериана начинает перестраиваться в колонну. Это же знаменитая косая атака Фридриха! Только толку от нее? Прусская кувалда осталась без ручки, и ее начинают издали терзать отошедшие в тыл конные егеря. А пешие уже снова залегли на верхушке гребня и открыли шквальный огонь по раздерганной первой и второй линии пруссополяков.

Это почти разгром! Лучшие полки польских интервентов под командой надменных пруссаков разбиты сиволапыми мужиками, вдвое уступающие им в числе! Забыли фоны, как их чехвостили под Кунерсдорфом и Гросс-Егерсдорфом, великими себя посчитали. Вот мы и прописали им горчичник. Не болей, не кашляй! Руки в гору, Гитлер капут!

Жаль, что такой трюк можно будет проделать лишь несколько раз. Опытные генералы из Европы рано или поздно подберут к нему ключик и поймут, как останавливать такие колонны. Ну да не беда! У меня в запасе еще парочка тактических приемчиков найдется, герцог Веллингтон мне в помощь!

— Ваня! Сигнал второй линии! Общее наступление!

Конец 5-го тома. Начало 6-го уже на АТ, жмите на кнопку =