Русский бунт. Опора трона

Глава 18

«С Чарторыйским живите, с Радзивиллом — пейте, с Огинским — ешьте, с Жевуским — сплетничайте». Так любили бахвалиться о своей развеселой жизни польские магнаты, не замечая, что в их формуле напрочь отсутствует фамилия того, с кем можно воевать. А зачем? Со времен Петра Великого их комфортное существование обеспечивали русские штыки. Но верные своей спеси и претензии на «французскость» — жить в Париже считалось высшим шиком, — они выдумали дикую теорию. Дескать, предками ясновельможной шляхты были вовсе не славяне, а древние сарматы. Пить-гулять, жрать от пуза, горланить песни, чесать языки непременно по-французски и… уверять всех направо-налево, что сабли в ножнах не заржавели, что потомки достойны славы воинственных пращуров из Причерноморья — смешно, да?

Обхохочешься, если бы не одно «но». Эта элитарность, якобы особая кровь, т.е. истинная «польскость», толкала их на разные безумства, вроде Барской конфедерации, которая закончилась для всех очень плохо. В том числе, конфискацией поместий императрицей у тех магнатов, кто отказался ей присягать.

Последние события в России все изменили. Призывы короля Станислава к отмщению, к созыву посполитого рушения — на это у него права не было, еще у предшественников отобрали — могли бы вызвать только хохот и шутки в корчмах, однако только глупцы еще не поняли, что на Востоке творится страшное. Что бражничать и ничего не делать, как раньше, невместно! Русское быдло режет панов, делит их земли, а их круль-самозванец шляхетство отменил. Дошло даже до мелкопоместных, самых буйных голов. Все от мало до велика решили короля поддержать. «Все» в польском варианте означало один из десяти. Немалая сила!

— На Москву!

Эти вопли не стихали на дороге к Орше, где был объявлен общий сбор. «Потомки» сарматов повытаскивали из сундуков дедовские доспехи, сняли со стен кривые сабли и клевцы, принарядились, как на праздник, оседлали лошадей и двинулись на восток, разбивая придорожные корчмы и вешая вдоль шляха попавшихся под руку евреев, не разбирая ни бедного, ни богатого.

— Шпионы! — так они объясняли заезжим иностранцам, если тем приходила в голову такая глупость, как задавать вопросы. — До москалей бы добраться!

Единственно, перед кем тушевались удалые вешатели и о своих кровожадных планах помалкивали, так это перед большим отрядом русской кавалерии — кирасиры и карабинеры из Польского корпуса по той же дороге сопровождали королевский кортеж Понятовского. В арьергарде следовали пехотинцы-нейшбурцы. Донцов из Санкт-Петербургского легиона Романус брать с собой не решился.

— Насколько я могу рассчитывать на ваших людей, генерал? — снова и снова спрашивал король, игнорируя страшные «украшения» деревьев, проплывавших за окнами его кареты.

Аврам Иванович только разводил руками.

— Мои офицеры денно и нощно внушают солдатам мысль о возвращении домой. Только так мы сможем их удержать. Но что мы им скажем, когда пересечем границу? Русские солдаты всегда отличались послушанием, но у него есть пределы.

— В Орше меня ждет большое совещание с польскими магнатами. Будем решать вопрос о целях нашего наступления. Тогда и объявите своим полкам. Кто будет против, познает нашу ярость.

— Вам есть на кого полагаться, кроме шляхетского ополчения?

— О, да! С юга по Днепру должны выдвигаться люди великого коронного гетмана Браницкого, моего верного товарища.

— Он вернулся из Парижа?

— Как только получил от меня гетманскую булаву. Еще в прошлом году.

Романус промолчал, хотя на языке так и вертелось замечание: Браницкий сражался плечом плечу с Суворовым против Барской конфедерации, а теперь собрался воевать с русскими вместе с вождями оппозиции. Еще и по Днепру решил отправиться. Ставка гетмана в Белой Церкви под Киевом. Выходит, он нагло пересек границу и в настоящее время движется по территории Империи без объявления войны.

А король промолчал о своей главной надежде. О пяти полках от Фридриха, обученных прусскими офицерами и полностью экипированных. Они тоже шагали к Орше, чтобы совместными силами выступить… Куда? Этот вопрос еще требовал согласования с вождями шляхты.

В Орше быстро выяснилось, что магнаты мозги не пропили и способны соображать, руководствуясь здравыми стратегическими соображениями. Никто не помышлял замахиваться на Москву. И никто не брался утверждать, что достаточно ограничиться занятием отобранных русскими при разделе Речи Посполитой территорий. Нет, в Инфлянтское воеводство, а также в Полоцк, Витебск и Мстислав отряды направить нужно, но вот чтобы удержать староства…

— Смоленск всегда был и останется ключом к нашей восточной границе. Враг ослаблен, мы сильны, как никогда. Штурм или правильная осада — и мы вернем нашу древнюю вотчину! — подвел итоги дискуссии престарелый командующий войсками Короны, рожденный еще в прошлом столетии принц Август Чарторыйский.

— Давайте применим военную хитрость, — тут же предложил Франц Браницкий, похожий профилем и роскошным шитьем своего мундира на беркута, которого называют золотым орлом. — Среди нас есть русские. Пусть они выдвинуться вперед и проникнут в Смоленск под видом возвращающихся в Россию полков, готовых присягнуть к самозванцу. Когда мы начнем штурм, они захватят ворота, и мы овладеем крепостью.

— Вы так взяли Краков вместе с Суворовым? Обманом?– уколол гетмана вернувшийся из изгнания Кароль Станислав Радзивилл Пане Коханку, один из главных конфедератов.

— Не время разводить ссоры, панове! — вмешался Анджей Огинский, прославившийся не на военном поприще, а на дипломатическом, в том числе, поездкой в Петербург и личной встречей с Екатериной II (1). — Мы с вами все здесь заодно. У нас украли богатейшие поместья, и их требуется вернуть. Господин генерал-поручик, вы сможете обеспечить нам ключи от Смоленска?

Несчастный Романус не знал, что ответить. Вляпался он по-крупному. Оставалось лишь уповать на приказ, полученный от покойной императрицы, — во всем поддерживать Понятовского. Он понимал, что балансирует на тонкой грани предательства, но обстоятельства были против него.

— Я брошу клич, чтоб вызвались охотники.

К великому его удивлению, среди кавалеристов нашлось немало желающих отправиться в Смоленск. Наскоро собрав из них деташемент, генерал отправил всадников на лихое дело под командованием бригадира Брукендаля. На сердце лежал камень — он столько же не был уверен в успехе предприятия, сколько в своих людях. В своих? В батальонах нейшбурцев, остававшихся в Орше для охраны короля Августа, его за глаза называли не иначе как «цесарцем».

Ясным ноябрьским утром, когда пожухлую траву тронул первый морозец, Романус с оставшейся частью своей кавалерии двинулся вместе с основным польским войском в направлении русско-польской границы. Тяжелую артиллерию погрузили на барки и отправили по Днепру. Легкую и обозы потащили по суше. Под колесами потрескивал ледок, но вскоре потеплело, и дорога очень быстро превратилась в отвратительное месиво из чавкающей грязи.

Утро в Смоленске началось с чрезвычайного происшествия. С бастиона у Копетенской башни прозвучал сигнал тревоги. Комендант крепости бросил свой завтрак из яичницы на сале и помчался выяснять, в чем дело.

— Господин подполковник! Что-то странное происходит, — отрапортовал капитан-поручик Фомин, ответственный за этот сектор участка обороны. Был он раньше простым подпоручиком, присягнул один из первых, когда Крылов с Савельевым захватили крепость, за что и получил повышение в звании, и теперь из кожи вон лез, чтобы оправдать карьерный рост. — Появился большой отряд кавалерии в форме наших кирасир и карабинеров. Встал перед верной чертой выстрела крепостных орудий. Суета там какая-то вышла. Отсюда не видать, но с башни в трубу углядели, что вроде кого-то вяжут.

— Пушки заряжены?

— Так точно.

— Тогда подождем.

Ждать долго не пришлось. От отряда пришельцев отделился похожий на рыцаря в своих блестящих доспехах человек с белым флагом и быстро помчался в сторону бастиона. Замер у рва, в котором плескалась зеленая вода, отдававшая нечистотами.

— Гей, славяне! Кто командир? Разговор есть не шутейный.

— Ты кто сам будешь таков?

— Ротмистр 3-го кирасирского полка Франца Брукендаля, Иван Шилинг, прямиком из Польши.

— А что хотел? — влез на верки бастиона Фомин.

— Пошептаться.

— Может, схожу? — спросил капитан-поручик у коменданта, кутавшегося в полушубок от слегка моросящего дождика.

Подполковник дал добро.

Фомин вернулся обратно вместе с кирасиром. Молодец каких поискать, в черном колете под блестящей кирасой, сообщил такие новости, что хоть стой, хоть падай. На Смоленск шли поляки силой невиданной, а наши кирасиры и карабинеры, прибывшие из Орши, хотели защищать крепость вместе с гарнизоном. Ротмистр честно признался, что было тайное поручение от генерал-поручика Романуса совершить предательство, да только плевать хотели эскадроны на подобные предложения.

— Как же можем мы так поступить⁈ — горячился Шилинг. — У нас почти все штаб- и обер-офицеры — Георгиевские кавалеры. Ходили слухи, что, когда Брукендаль награду получит, наш 3-й Кирасирский переименует в Кирасирский Военный Ордена Святого Великомученика и Победоносца Георгия полк. Предательства мы не приемлем! Лучше застрелиться. Но мы хитрее придумали. Прибыли к вам в гости, да с подарками.

— Это с какими же?

— Так повязали всех несогласных. Их и было-то всего ничего.

— А ваш полковой командир?

— Франц? Его первым с коня долой! — засмеялся Иван и, случайно бряцнув тяжелой шпагой о каменную стенку, лихо крутанул смоляной ус.

— А давайте, господа офицеры, отплатим панам их же монетой, — хищно ощерился комендант. — Пленных давайте сюда. А сами возвращайтесь обратно к полякам. Скажете, что вашего полковника пристрелили во время переговоров. И ждите момента. Наверняка, царь Петр Федорович придет к нам на выручку. Вот тогда и ударите полякам в спину. Немедленно отряжу к генералу Подурову эстафету.

— Это мы можем. Это добрый план. От кирасиров на бастионах толку мало, а в открытом бою мы свое покажем! — потряс ротмистр в воздухе кулаком, затянутым в замшевую перчатку с раструбом.

— А еще я вам человечка с собой дам. Скажите, что захватили в полон, а он, чтобы жизнь свою спасти, обещал показать тайный ход в крепость.

— Но…

— Покажет, не переживай. И такую бяку полякам устроит… Крапива, иди-ка сюда.

Тот самый Крапива, который с Савельевым вскрыл недавно Смоленск как грецкий орех, лениво поднялся с корточек. Никто не смог бы в нем признать одного из нынешних тайников главной русской крепости на западе страны. На его невыразительном лице душегуба расцвела довольная улыбка.

Поляки прибыли под Смоленск, затратив уйму времени на переход от Орши. Принялись устраивать лагерь — суетно, бестолково. Лишь полки, прибывшие из Восточной Пруссии, грамотно выстроили осадные редуты и возвели бреш-батарею. Разместили на ней тяжелые орудия — те, что были отправлены по воде. К великому смущению прусских офицеров русские крепостные пушки весьма метким огнем тут же сравняли батарею с землей.

— Русские артиллеристы со времен Шувалова с его единорогами всегда славились своей выучкой. Но это уже ни в какие ворота не лезет — так прицельно стрелять, — чесали затылки пруссаки на военном совете в общем штабе. Их командующий генерал-майор фон Гудериан, родом из Кульм, что в Восточной Пруссии, сидел мрачнее тучи.

— У нас есть запасной план, — самодовольно объявил Браницкий, веселясь в душе от надутого вида пруссака. — Нам стал известен тайной ход в крепость. Мои люди его уже проверили. Осведомитель не обманул. Сегодня ночью отряд охотников-волонтеров проберется в Смоленск и попытается захватить Крылошевские ворота. Всем быть наготове. По сигналу мы бросимся на штурм.

В полночь Крапиву привели ко входу в тайный лаз.

— Ступай вперед, Иван. Я за тобой буду следить, — толкнул тайника в спину усатый шляхтич, увешанный кинжалами и пистолями. — Если наткнемся на засаду, кишки тебе повыпущу.

Русский равнодушно пожал плечами и шагнул в сторону спуска в подземелье.

Двинулись. Крапива шел спокойно и неторопливо, подсвечивая себя масляным фонарем. За ним гуськом пристроились поляки. Сотню за сотню вооруженных до зубов охотников проглатывал темный зев в руинах кирпичной мануфактуры.

Подземелье за лето проветрилось и подсохло. Раскисшая глина больше не чавкала под ногами. Плесень кое-где сохранилась, но под землей уже не было так мерзко и страшно, как в первый раз, когда Крапива с товарищами разгребал завал. Не вылазка, а приятная прогулка! Вот только следовавший за Крапивой усач то и дело поминал Матку Боску Ченстоховску — ему все равно было панически боязно.

До места, где лаз расширялся до широкого прохода-галереи оставалась не более пяти саженей.

— Скоро, пан, ишо лехше ийтить выйдет, — развернулся Крапива к своему конвоиру.

— Дай-то святый Боже!

— Даст, даст! — кивнул поляку тайник и, не меняясь в лице, воткнул ему в глаз припрятанный кованный гвоздь.

Шляхтич тонко вскрикнул, зашатался. Его крупная фигура на несколько секунд прикрыла Крапиву. Русский ударил с силой фонарем об пол в нужном месте. Вспыхнули проложенные пороховые шнуры, огонек с веселым треском побежал в канальцах под плитами к зарядам взрывчатки.

Крапива бросился вперед, в галерею. Прежде чем в его спину раздались выстрелы, он успел скользнуть в отнорок, где его уже ждали соратники, которым было поручено его подстраховать. Через несколько мгновений в тайном ходе стали раздаваться взрывы. Облако из пыли и частиц земли вылетело в широкий проход. Секретная вылазка завершилась гибелью целого отряда.

Наутро ляхи приступили к сооружению основательного осадного лагеря с частоколом. Захватить Смоленск с наскока у них не вышло.

Безбородко, как выяснилось, обладал тремя изъянами как министр иностранных дел — существенными, но поправимыми. Он не знал придворного этикета, его манеры выдавали в нем провинциала. Владел лишь греческим и латинским, но не столь необходимым для дипломата французским или, на худой конец, немецким. И последнее — он черте как одевался. Потертый длиннополый зеленый сюртук, грязные башмаки с оборванными пряжками, ссунувшиеся чулки — все это плохо соответствовало облику изысканного царедворца, каковым его должны видеть иностранные послы. В то же время Шешковский в своем отчете о наблюдении за врио министра внешних сношений отметил его хорошие аналитические навыки и феноменальную память, способность цитировать прочитанный прежде документ. Документов было много, но Саша в них плавал как рыба в воде.

— Александр Андреевич, ты бы хоть чулки себе новые купил. Я-то ладно, но перед заморскими гостями неловко, — укорил я его, отложив в сторону отчет моего тайника. — Мы же сейчас отправимся послов принимать.

Безбородко, прибывший ко мне на доклад, скривился:

— Дороги нынче мужские чулки шелковые. Раньше стоили три рубля шестьдесят семь копеек, а нынче больше пяти.

— Так на тебе бумазейные.

— Тоже подорожали, — тоном обвинителя отозвался врио министра, тонко намекнув на инфляцию, вызванную смутой.

Вот ведь типичный малорос. Жила каких поискать!

— С чем пожаловал?

Саша облегченно перевел дух, обрадованный сменой темы.

— Хотелось бы получить общие указания. Мне нужно нашим послам сообщить задачу, к коей потребно стремиться, и посоветовать, как достичь желаемого. А куда мы ведем государственный корабль? В какую внешнюю гавань его правим, а какой опасаемся?

Пришел мой черед смущаться. Вопрос был, что называется, не в бровь, а в глаз, а ответа на него у меня не было.

— По моему разумению, в скором времени события на мировой арене поскачат галопом. Все будет меняться с такой скоростью, что, как ни готовься, соломки постелить не успеешь.

Безбородко понимающе кивнул:

— То есть союзников мы определить сей секунд не можем и в каждом видим потенциального врага? Немудрено. К столь резкому изменению основ нашего государства Европа не готова. А как же Англия? Она издавно славиться поборницей свобод.

— Англия? А как насчет свобод в американских колониях?

— Ваше величество изволило напомнить мне о бостнском чаепитии и последующем принятии Парламентом «невыносимых законов»?

— Король Георг потеряет колонии в Америке. Не быстро, но потеряет, — приоткрыл я завесу над грядущим своему министру (приставку врио можно, пожалуй, снимать).

— Значит, Лондон из уравнения временно исключается, — понятливо кивнул Безбородко. — Что с остальными первостепенными столицами? С Парижем, Веной и Мадридом?

Для меня было новостью, что из обоймы «великих держав» выпадал Берлин, а Испанию все еще принимают всерьез, но виду я не подал.

— Вена — наша главная головная боль. Париж далеко, а Мадрид и вовсе задворки Европы.

— Понимаю, — протянул Безбородко и сделал для себя какие-то выводы.

— Мы сейчас пойдем принимать послов. Мне нужно что-то сделать? Кого-то выделить? О чем-то переговорить?

— Нет-нет. Простое протокольное событие. Амбассадоры и ambassadress представятся, а для серьезного обмена мнениями нужно назначать партикулярную аудиенцию без особых церемоний.

— Что такое амбассадресс?

— Посольши, супруги послов, — несколько обескураженно пояснил Саша. — Начальник Церемониального департамента должен же был объяснить.

Этот начальник действительно у меня был и все соки из меня выпил, замучив пунктами «Церемониала для чужестранных послов при императорском Всероссийском дворе» 1744 года. Посольши совершенно выпали из моей памяти, после того как мы с этим расфуфыренным господином битый час обсуждали тему целования руки. Он пытался мне втолковать, что обычай сей ввела Екатерина, вкладывая в него иной смысл, чем мужской знак внимания даме. Речь шла о монаршей чести. А я пытался донести до чинуши, что мне такое ни к чему — чай, не Папа и не дон Корлеоне. Последнее имя ввело дипломата в ступор. Пока он пытался сообразить, кого из великих испанцев я имел в виду, сумел его убедить, что целования не будет.

Муторное дело — эти протокольные мероприятия. Столько нюансов! Послам первостепенным времени уделить больше, чем второстепенным. Титулы их не перепутать. Следить за количеством слов, коими удостою послов — не дай бог, одному сказать больше, чем другим, дабы не вводить их в заблуждение о смене политического вектора. И смолчать нельзя, иначе обиду великую учиню…

— Я доволен, Саша, всей подготовительной работой к приему. Не исключал, что послы начнут носами крутить и могут приглашение во дворец проигнорировать.

— Всегда готов всякое трудное и важное препоручение Ваше исправлять, не щадя ни трудов моих, ни же самого себя. А послы? Куда им деваться? Они больше жалуются, что нету теперь высшего света в Петербурге. Некому визиты наносить и вынюхивать, куда ветер дует, у придворных и фаворитов. И как же им без торжественных приемов, парадных обедов и придворных балов, где можно было бы в перерывах между мазурками, полонезами и английскими танцами обсудить важные вопросы? Или за карточным столом.

— А без этого никак?

Безбородко развел руками. Дипломатам нужна привычная среда обитания.

Я вздохнул. Где мне вам придворное общество найти или фаворитку? Как представил себе танцующего полонез Перфильева или, как Чика дает прием и на него валом валят иностранные дипломаты разных рангов, так чуть не расхохотался вслух.

— У вас, государь, хорошее настроение. Это замечательно. Не стоит пугать послов нахмуренными бровями. И выглядите вы очень мужественно в своем мундире полковника.

— Можно подумать, у меня был выбор? Траур и все такое.

Я встал, поправил мундир и уверенным шагом отправился в Тронный зал.

Меня уже ждали. Правительство почти в полном составе, мои генералы. Перфильев, стоя рядом с троном, сверкал алмазной звездой ордена Андрея Первозванного, у других — Анна и Саша Невский. У Зарубина и Ожешко еще и медали золотые весом в тридцать червонцев за взятие Петербурга. Позвал их обоих встать за престолом в нише под балдахином.

Пошел прием.

Послы заходили по очереди. Кто с женами, кто поодиночке. Представлялись. Выдавали сентенции кто во что горазд.

— Великолепная победа над шведским королем, Ваше Императорское величество!

— Ваш новый облик не оставит Европу равнодушной — уверен, борода снова войдет в моду!

— Венский двор в восхищении от побед русского оружия над фанатичными мусульманами!

— Счастлив лицезреть великого государя, столь счастливо избежавшего на Оке пролития крови своих подданных!

— Могу ли я надеяться, Ваше Величество, на приватную беседу, дабы урегулировать возникшие недоразумения между нашими странами?

Последняя реплика принадлежала шведскому послу и выбивалась из достигнутых протокольных договоренностях.

— Недоразумения? У нас война с вашим королевством, — хмуро буркнул я и сурово сдвинул брови.

— Зачем нам воевать?..

Безбородко подлетел и смог оттеснить шведа в сторону толпы моих министров, смешавшейся с дипломатами. Подал знак оркестру. Зазвучала музыка. Тысячи свечей в хрустальных люстрах разбрасывали алмазные искры по блестящему паркету. В натертых зеркалах отражались бриллианты и золотое шитье на нарядных кафтанах. Кажется, все идет, как надо, и я ничего не запорол.

— Ваше Императорское Величество! — угодливо склонился к моему уху временно назначенный исполнять обязанности гофмаршала чиновник из Церемониального департамента МИД. — Принцесса Августа вместе со своей фрейлиной Курагиной просят всемилостивейшего разрешения поприветствовать государя.

Сказать, что я удивился — это слишком слабое выражение. Одновременно рассвирепел, немного обрадовался и вытянул шею, пытаясь за толпой присутствовавших на приеме разглядеть новых гостей. Эти-то откуда взялись? Как добрались из Москвы? Куда только Соколов смотрел? Ну я им всем задам! И этим шкодницам — в первую очередь! Ишь, волю взяли! Буду шлепать сильно, но точно!

Моим кровожадным планам не суждено было сбыться. В зал взлетел взлохмаченный Ваня Почиталин. Наплевав на этикет, подбежал к трону и зашептал мне на ухо, не замечая скрестившихся на нас взглядов послов и министров.

— Беда, государь! Поляки под Смоленском!

(1) Анджей Огинский — отец композитора Михаила Огинского, написавшего знаменитый полонез