Это забавно, но я почти не боюсь. Во мне есть какая-то уверенность, покорность, что как бы все потом ни случилось, это естесственно, необратимо. Как то, что день сменяется ночью, а одна жизнь — другой.
И все, что мне остается, это натянуть на себя фальшивую ухмылку и открыть дверь.
Мой гость дышит медленно, тихо — это первое, что я замечаю, и это единственное, что останется в моей памяти навсегда об этом человеке. Он уверен в своих силах — я чувствую, от него так и веет этой самой уверенностью. И в чем-то я даже завидую ему, потому что он уверен в том, что произойдет в следующие тридцать секунд.
— Это совсем не больно, Кесси, — шепчет он, и я узнаю этот голос. Приторно-сладкий. Голос плохих парней.
И мне почему-то хочется ему верить. Просто верить.
…
Зачем мы строим относительно жизни длинные планы? Расписываем все чуть ли ни по минутам, начиная от собственного рождения до рождения наших детей. У каждого из нас и вправду есть такой список, но только не каждый признается в его существовании.
У меня тоже есть план. И он предельно прост: дожить до завтрашнего дня.
Мои мысли замерзают, становятся похожими на желе. А все потому, что на улице холодно. И мой спутник ведет меня за руку, касается своей ледяной ладонью моей.
Я доверяю ему по какой-то необъяснимой причине, а ведь не доверяла ни Киму, ни Шону. Возможно, я доверяю ему из-за того, что мой разум притупился, а мозги окончательно замерзли.
Я слышу вокруг голоса. Тихие, как будто стесняющиеся моего присутствия. Возможно, голоса говорят вовсе и не обо мне, но мне становится как-то неуютно, не по себе. Приходится покрепче зажмурить глаза, но и это не помогает (да и никогда толком не помогало).
Мужчина, который ведет меня за руку, больше не говорит ни слова, хотя мне и хочет немного приторности из его уст. И в его обществе я чувствую себя полной идиоткой с развязанным языком.
— Дьявольски холодно, не так ли? — беззаботно спрашиваю я, даже не ожидая от него ответа. — Когда носом втягиваешь воздух — все сопли тут же замерзают, смешно.
Спустя несколько минут моего словесного поноса мужчина молча протягивает мне гладкую карамельку. Вежливо просит меня заткнуться. Все они гребанные джентльмены.
От карамели на языке становится слишком сладко и вяло, и я, наконец, замолкаю.
Мы идем через парк — я слышу беззаботный детский смех, раздающийся со всех сторон. И листья противно скрипят под ногами, как будто мне и без них нечем заняться. Внезапно мой спутник останавливается, а я по инерции продолжаю идти. Почти падаю, но сильные руки быстро меня ловят.
Мужчина сажает меня на какую-то твердую поверхность — вероятно, на лавочку.
Он молчит: ждет, пока я начну разговор.
Я тоже молчу: жду, пока закончится карамель.
Поднимается ветер, и детские голоса как один стихают. И мне не хочется, чтобы кто-нибудь еще в этом мире слышал этот вопрос.
— Вы ведь хотите меня использовать, да? Иначе бы не украли досье. Иначе бы не стреляли. Иначе бы не полетели за мной в Нью-Йорк.
На какой-то момент мне кажется, что мой спутник и не собирается мне отвечать. Но он просто слишком медленно думает.
— Тебе очень хочется это знать, Кесси? — спрашивает меня мужчина с каким-то противным ударением на моем имени.
Я киваю. Пытаюсь показаться смелой: быть слабой — не моя привилегия.
Не знаю, видит ли он этот мой кивок — видит ли он вообще хоть что-нибудь — поэтому уже вслух интересуюсь:
— Не хочешь мне рассказывать, потому что это очень негуманно?
Я чувствую, как его грудь начинает сотрясаться от ненавязчивого смеха.
— А ты мне нравишься, Кесси. Когда-нибудь ты еще скажешь мне спасибо за то, что я тебе ничего не сказал. Если, конечно…
Но он не договаривает. И я понимаю, что должно следовать за этим "конечно". Если я, конечно, до этого времени не отброшу копыта.
— Я понимаю, — обрываю его я, чтобы он случайно не передумал и не рассказал мне, как именно они будут прокручивать меня через мясорубку.
Вспоминаю, как Ким тоже постоянно молчал, не говорил то, что касалось меня слишком остро. И о том, что мое досье похитили, он тоже сказал в самый последний момент, когда другие его планы не сработали.
Мне холодно, и я принимаюсь ощупывать себя, чтобы проверить, все ли на месте. Я кажусь сама себе расколотой, неполной, и меня связывает только эта тонкая шелковая лента на голове. У ленты края распушены и… Ее, кажется, тоже Ким подарил.
У них с Джен все будет хорошо. Он и Джен — это логично, они же одного биологического вида. Он может видеть, она может. И я уже представляю их вдвоем — (он обнимает ее за талию, она трепетно жмется к его теплому телу) — и представляю себя. Я буду подружкой невесты на их свадьбе. Джен обещала.
— Может, пойдем? — спрашиваю.
Он хмыкает.
— Не терпится, что ли? — Меня раздражает его приторно-сладкий тон. Сейчас стошнит прямо на синий жакет.
— А что, если и так? Как тебя зовут, кстати?
Он не отвечает, и мне кажется, я знаю, почему.
(Если мне удастся сбежать — я обязательно сдам его).
И в чем-то он прав. Только я не собираюсь никуда сбегать. Пока что.
…
В доме, куда меня привели, полным-полно народу. В основном слышу женские высокие голоски, полупьяные, полуосипшие, полураздетые. Голоса легкие, развязные.
Мой "знакомый" говорит мне откровенно, что этих девок поставляют сюда прямо с конвейера. Сначала не до конца понимаю смысл фразы, но потом по слишком повторяющимся звукам осознаю: проститутки. Бывшие фотомодели. Их много, большинство ловят кайф, и этому самому большинству отсюда уже никогда не выбраться.
— Эй, парень, — я сама не замечаю, когда наступает тот момент, когда я начинаю жаться к своему "похитителю", — алкоголем слишком воняет.
— Зови меня просто Джо, — вместо ответа фыркает мой спутник.
Джо, так Джо. Я знаю, что его не зовут так на самом деле, но здесь это уже не важно.
Он отводит меня в одну из комнат — голоса отсюда доносятся самые трезвые, мне кажется. Ставит посередине зала и отпускает руку. Оставляет меня для какого-то грандиозного шоу, я чувствую.
В одно мгновение голоса стихают, и я понимаю, что все смотрят прямо на меня. А я стою — со скривившимся лицом и замерзшими покрасневшими ушами — и пытаюсь взять в себя в руки.
— Так это же та самая Кесси! — выкрикивает кто-то из зала и все дружно начинают охать и перешептываться. Как будто знают что-то, о чем не знаю я.
Я представляю, что стою на цирковой арене и все тычут в меня пальцем. Та самая Кесси со своим знаменитым трюком.
Все, что я сейчас хочу, так это провалиться сквозь землю. Но они мне не позволяют. И, как будто подслушав мои мысли, Джо хватает меня за запястье, выталкивает из комнаты и отправляет вверх по лестнице. Я не знаю, куда идти. Боюсь упасть. А он только систематически толкает меня сзади, чтобы я поторапливалась.
Мне хочется плакать от обиды, точно я совсем маленькая. Хочется развернуться и наорать на этого "Джо". Хочется просто разрыдаться и прошептать: "Джо, отведи меня, пожалуйста, домой".
Но мне удается сдержаться. Я не знаю, временный ли это эффект или мой постоянный синдром, но такое чувство, что я становлюсь сильнее. На самом деле, а не только в своей голове.
Джо заталкивает меня в одну из комнат. Хлопает дверью и, грубо надавив на мои плечи, заставляет опуститься на что-то мягкое. Диван, кровать, кушетка… Я понятия не имею, что это, да и, впрочем, не хочу знать.
Я почти что плачу. Нервы уже ни к черту.
— Скажи, что вам от меня надо. Просто скажи… — Мой голос больше походит на бред сумасшедшей. Бред нервной женщины.
Джо зол. Я чувствую это по наэлектризовавшему воздух напряжению.
— Давай просто покончим с этим, — гремит он с явным отвращением.
У него в руках что-то шелестящее. Омерзительное. Заставляющее меня напрячься. Как будто это и есть тот пистолет, которым он хочет прострелить мне голову. А еще этот запах. Запах смерти.
Полная внезапного ужаса, я с ногами забираюсь на эту кровать-диван-кушетку и начинаю жаться к холодной стенке. Инстинктивно.
У меня дрожит все тело, и я никак не могу понять, в чем же, черт подери, дело.
Это приближается ко мне. И мне уже плевать на то, что в комнате Джо. Мне кажется, меня начинает рвать.
…
Он дает мне стакан воды.
"А где успокоительное?" — хочу спросить я, но вовремя вспоминаю, что рядом со мной вовсе не Шон.
— Что это была за дрянь? — спрашиваю я осипшим голосом.
— Наркота, — спокойно отвечает Джо и пожимает плечами. Действительно, что в этом такого? — так и кричит все его спокойное ровное дыхание.
Не знаю, почему, но я почти знала этот простой односложный ответ на свой вопрос. Просто знаю. И мне кажется, что этот омерзительный запах я почувствовала, еще только переступив порог этого странного дома.
— Ах… — только и могу выдавить я и делаю большой глоток. В глотке сухо.
— Так ты по-прежнему хочешь знать, что мы собираемся с тобой делать? — ехидно интересуется он.
Я качаю головой.
— А "мы" — это кто?
— Если я расскажу тебе и это, Кесси, то вряд ли сегодня тебе вообще удастся заснуть. — К Джо постепенно возвращается настроение. — Зато я могу рассказать тебе про местные правила.
Мы болтаем непринужденно, можно сказать, по-дружески. Он рассказывает совершенно удивительные вещи, а я — к собственному удивлению — просто слушаю. Джо говорит про то, что они — неофициальное общество по борьбе с распространением наркотиков (незаконное, добавляю я про себя, еще, к тому же, и промышляющее проститутками). Что у них — как и у всякой мафиозной группировки, не удержавшись, вновь комментирую я про себя, — есть свой Главный (Джо говорит, для меня — он просто Главный). Затем он говорит, что я теперь, почему-то, очень важное звено в их цепи. Мне хочется спросить "почему", но что-то удерживает. Наверное, я просто знаю, что он мне не ответит.
— Ты всегда была слепая? — спрашивает он неожиданно. Без вступления и каких-либо слов сожаления. Просто спрашивает.
— Нет, — я качаю головой. — Пять лет назад один сумасшедший решил прострелить мне голову. С тех пор я ослепла.
— Жалеешь, что не видишь?
— Нет, — лгу. — Когда не видишь — не знаешь, а когда не знаешь — спишь спокойней.
Я не говорю ему о том, что уже несколько дней не сплю без волшебного "успокоительного".
— А тебе не интересно, как, например, выгляжу я? — В его приторно-сладком голосе неприкрытый интерес. И в этот момент я почему-то думаю, каково это — с ним в постели. Но потом пресекаю собственные мысли.
— Расскажи, — прошу. Но уже заранее не верю. Как не верю Киму с его "пшеничными" волосами.
— Вот еще, — смеется он. Дразнит.
Чтобы не зарычать от раздражения, делаю еще один глоток воды. На вкус она почему-то отдает ржавчиной.
…
Ее зовут Лея. И она может целый день просидеть неподвижно. Так, по крайней мере, мне кажется.
И от нее постоянно исходят звякающие звуки. Как будто она двумя кремнями пытается выжигать в комнате искры.
Звякк. Звякк.
— Что ты делаешь? — спрашиваю я. Мне не нравится эта Лея, не нравится, что Джо привел ее в эту комнату ("не мою комнату") и сказал, что мы будем здесь вместе жить. Надеюсь только на то, что они получат от меня, что они хотят, как можно быстрее и поскорее покончат с моими страданиями.
Лея молчит. Но звяканье никуда не пропадает — наоборот, учащается.
Мне становится неуютно, и я больше не задаю лишних вопросов. Как показывает практика, в этом доме на них никто не отвечает.
Пытаюсь замкнуться, уйти в себя, пытаюсь подумать о чем-нибудь постороннем, не имеющем отношения к тому, что только такая безмозглая тупица, как я, могла добровольно дать себя похитить. Но в голову лезет только Ким — точнее, не сам Ким, а Ким и Дженнифер. Я пытаюсь представить их вместе, в разных местах, в разных позах. Пытаюсь вообразить, как Джен готовит ему ужин, а он смотрит бейсбол по телевизору. Пытаюсь. Не получается.
Тогда эта картинка исчезает из моей головы, и появляется другая.
Шон звонит Киму и говорит о том, что Кесси сделала ноги (или кто-то помог ей их сделать — не важно). Эта ситуация мне нравится гораздо больше, нравится представлять, как лицо Кима сначала вытянется — потом позеленеет. Как он будет биться головой об стенку только оттого, что ему не удалось предусмотреть все.
Но вскоре мне становится скучно думать и об этом.
Тогда вспоминаю, что я все-таки каким-то чудом умудрилась прихватить с собой ту самую фотографию из рамки, от которой так пахло Кимом. Достаю потрепанную карточку из внутреннего кармана жакета и принимаюсь жадно вдыхать знакомый запах. Мне кажется, в этот момент даже монотонное звяканье прекращается.
— Что это у тебя там? — спрашивает Лея.
У нее молодой голос, но хриплый. И от нее пахнет алкоголем.
Она выхватывает у меня карточку из рук и закуривает. Я чувствую.