Просто солги

18. "Передозировка чувств, — так напишут в моем заключении о смерти"

Быть Кесси — это такой образ жизни. Быть Кесси — это значит чувствовать, слышать, ощущать.

Быть Кесси это совсем не то же самое, что быть Джо, Шоном или Леей. Даже не одно и то же, что быть Кимом.

И когда-нибудь мне придется заплатить слишком большую цену за то, что я была "Просто Кесси". Маленькой Лгуньей Кесси, которая слишком много чувствовала.

Передозировка чувств, — наверняка именно так напишут в моем заключении о смерти.

…

Я встречаю его в парке.

(Почему все всегда происходит именно в парке?)

Он живой и пока еще материальный. Мне кажется. Но смотрит как-то виновато, как будто я должна была волноваться, а он не позвонил. Как будто у нас действительно семейная идиллия. Как будто мы оба никогда не переступали порог дома с синими окнами.

Он приветственно кивает, но не до конца искренне. Сдавленно. Как будто ему противен сам факт нашего знакомства. Как будто я была для него одной из тех сучек на одну ночь, чье имя и лицо по обоюдной договоренности на следующий день забывается.

— Джо? — спрашиваю я. По привычке. Всегда спрашивала, точно с трудом верила, он ли это.

Он было открывает рот, но оттуда вырывается только воздух. Я догадываюсь, что он хотел мне сказать: "…пасхальный кролик, Кесси?.."

Я осторожно прищуриваюсь — пытаюсь копировать его манеру — и начинаю внимательно изучать его, играть с ним в игру "Найди десять отличий". Но он действительно не похож на прежнего Джо, того, что я знала. На нем белая футболка — только неприличной надписи не хватает — и черные джинсы. Белое на черном, старое на новом, хорошее на плохом, Джо на…?

Единственное отличие, которое замечаю не сразу: ухмылка уже не такая опасная. Как у хищника, которому подпилили клыки и обрезали когти.

Джо дышит медленно, а еще от него веет тем самым старым мотивом. И мне хочется прильнуть к нему и впитать в себя эту мелодию всю до последней ноты, но я не могу. И больше не могу сказать ему ни слова: ни спросить, ни рассказать. Только тогда понимаю — говорить — единственная привилегия, которой я не обладаю.

Между нами расстояние в несколько шагов. Есть два варианта: либо он подходит ко мне, либо я — к нему. Но почему-то никто не двигается с места, и мы оба ждем, пока расстояние исчезнет само.

— Я звонила, — наконец, говорю. От слова "волновалась" я удерживаюсь с трудом.

Джо хмыкает, точно я сказала ему какую презабавную вещь, точно рассказала анекдот, то, над чем можно посмеяться. И он едва сдерживается от того, чтобы заржать — я чувствую.

— Я рад, — просто отвечает он и по-прежнему не двигается с места. Теперь понимаю: он ждет, пока именно я подойду к нему — и он почти уверен, что я вот-вот это сделаю. — Кесси, — покровительствующее добавляет он, немного склонив голову набок. Правда непонятно, зачем он это делает.

И вот так люди, которые вместе переубивали сотню человек, которые понимали друг друга без слов, без звуков, внезапно не могут ничего сказать друг другу. Как будто ничего и не было. Не было ни девушки в синтетическом свитере, ни меня — рядом с ним никого не было.

Я думаю о том, что это слабость — сделать в его направлении несколько шагов. И он, наверное, тоже так думает. И мы снова играем в игру, кто круче, Джо или Кесси. Джо, как всегда, чтоб его, выигрывает.

Я делаю шаг.

…

Я втягиваю носом горячий пар, и он обжигает все мои внутренности. Пытаюсь сосредоточиться, но почему-то выходит только не смотреть в сторону Джо.

Он сидит напротив меня, и меня отделяет от него всего пара футов. Перед ним тоже кофе — он делает вид, что отвык от пива. Но я не верю. Впервые в жизни я ему не верю.

В горле стоит неприятный ком, затрудняющий дыхание и не позволяющий мне выдавить из себя ни единого слова. Я не знаю, отчего мне так паршиво: оттого, что я уже отвыкла от нормального кофе или оттого, что мне просто нечего ему сказать.

— Как Жи? — спрашивает Джо. Тихо так спрашивает, как будто думает, что я никогда не услышу.

— Нормально, — киваю. Затем пересиливаю себя и поднимаю на него глаза. Он выглядит усталым, и мне даже кажется — постаревшим.

Кручу кончиками пальцев горячую чашку и жду, пока он еще чего-нибудь спросит. Не только про Жи — про меня.

Это так необычно: сидеть с ним в кафе, видеть вокруг себя живых настоящих людей и наблюдать, как за окном тоже спешат люди — кто на обеденный перерыв, а кто просто по делам. Не имеет значения.

Это так непривычно: быть рядом с ним и разговаривать не о том, куда он потащит мою задницу этой ночью, а просто о том, о чем привыкли разговаривать нормальные люди. Бессмысленные вопросы и такие же бессмысленные ответы для поддержания беседы.

— А как ты? — наконец, интересуется он, но таким тоном, как будто он заранее не хочет знать мой ответ. Снова эта игра: кто круче, кто первый проколется. Но Джо в этой игре несменный победитель.

— Устроилась на работу, — сообщаю, вновь опустив глаза в чашку и уставившись на то, как пар аккуратными кольцами отрывается от темной зеркальной поверхности напитка. — Хореографом в балетной студии.

— Ммм… — бормочет Джо, прихлебывая из своего стакана. Мне кажется, что он сейчас издевательски улыбается, но я не рискую вновь посмотреть на него.

И больше нечего сказать — ни ему, ни мне. Нет больше недосказанного, нет вопросов, на которые бы мне или ему хотелось получить ответ… Наверное, почти нет.

— Джо?

— А?

— Ну, мне просто интересно… — я заминаюсь, — …какое твое настоящее имя?

Он смеется, и, не открывая глаз, я пытаюсь угадать, какая эмоция сейчас изображена у него на лице. От моего вопроса он давится кофе, а затем я слышу только его хриплый голос (голос плохих парней):

— Ты действительно хочешь знать, Кесси? — с искренним любопытством интересуется он.

Я прикусываю губу и тут же чувствую во рту металлический привкус крови. Противные пятицентовики.

В голове почему-то больше не остается мыслей, не остается возражений, не остается предлогов, благодаря которым, я — как всегда — согласилась бы с Джо и больше никогда не задавала бы свой вопрос. Но в этот раз мне просто нужно знать, нужно не только чувствовать, слышать и даже видеть — мне нужно просто знать.

Я киваю и жду его реакции, и после еще нескольких минут обоюдного молчания мне уже кажется, что, несмотря на любой мой ответ, он все равно бы не ответил мне. Ни сейчас, ни когда-либо прежде. Это была карточная игра, где он заранее знал все мои карты, а сам сидел и поигрывал джокером. Он всегда знал. И это его единственная привилегия.

— Наверное, мне пора, — сообщаю я и, снова стараясь не смотреть на него, поднимаюсь из-за стола, так и не сделав ни единого глотка кофейного напитка.

Рывком хватаю сумку и покидаю сомнительное заведение. Место, где мы с ним никогда прежде не бывали и больше не будем — слава небесам.

…

Что чувствует девушка, которой не позвонил парень? Горечь, обиду?

Что чувствует девушка, которую бросил парень? Все ту же горечь? Обиду?

Но что чувствует девушка, у которой никогда не было парня? Горечь, обиду?

Она чувствует всего лишь свободу от того, что могло бы произойти. Он мог бы не позвонить, бросить, изменить. А теперь все это невозможно.

И я чувствую себя немножко счастливой оттого, что на самом деле ничего не было. Ни между Кесси и Джо, ни между Кесси и Кимом. Я чувствую радость оттого, что никто из них никогда ни о чем не узнает.

Передо мной со скоростью света проносится какой-то автомобиль, и я слышу, как недовольный водитель сигналит мне вслед. Заторможенная реакция, притупленная чувствительность. Но притупленная не маленькими гранеными таблетками, а всего лишь отстраняющими от жизни мыслями.

Городской ветер треплет мои волосы и, вдоволь наигравшись, скрывается дальше в переулках. Бретелька легкого топика съезжает куда-то гораздо ниже плеча, но мне почти все равно: я привыкла, что, соприкасаясь с кожей, воздух всегда жжет голое тело, — теперь это почти что приятно.

Я вновь чувствую себя опьяненной, но уже не алкоголем — ненужными чувствами. И мне кажется, что, зажатая между двумя кирпичными домами с многочисленными подъездами, я могу открыть любую дверь и увижу там Джо с очередной девушкой в синтетическом свитере (или без него).

Мне кажется, что не ко мне должно относиться это дежа-вю. Не ко мне, чистой девушке из грязного дома с синими стеклами. Нет.

Но от этих дверей веет холодом, и создается уже другое ощущение: на какую бы ручку я ни нажала — все двери окажутся закрытыми. Лабиринт с фальшивыми выходами.

В этом проулке темно и грязно, хотя именно в таких местах находишь ту самую летнюю прохладу, за которой бегут все городские жители. На улице — ни души. И я не знаю, где я, как попала в это сырое место. Не знаю и не хочу знать, как отсюда выбраться. Действительно не хочу.

Внезапно боковым зрением я цепляюсь за свое отражение в одном из окон заброшенной квартиры на первом этаже. Окно разбито, и в еще оставшихся в живых осколках я вижу тысячи своих маленьких копий. Тысячи маленьких Кесси, которые смотрят на меня и качают головой. Которым всем поголовно все равно. Маленьким бесчувственным отражениям.

Я не знаю эту девушку, не могу признать эти тысячи как две капли воды похожих на меня копий.

Внезапно я слышу какой-то подозрительный звук позади себя и оборачиваюсь. Они тоже там, вокруг меня, передо мной, надо мной. Это начинает походить на очередной малобюджетный хороший фильм ужасов.

Передо мной стоит девушка. У нее рыжеватые, похожие на мои волосы, длинная прямая челка, пышная смешная юбка и легкий топик, у которого левая лямка съехала намного ниже положенного. Она похожа на меня, но это не я, потому что у нее — завязаны глаза бежевой широкой распушенной по краям лентой. И, тем не менее, эта девушка знает, что я здесь, иначе бы не улыбалась мне, иначе бы не протянула свою полупризрачную ладонь. Она кажется мне телевизионными помехами: все ее тело вибрирует, колышется, в любой момент готовое испариться.

Мне одновременно хочется и не хочется коснуться протянутой мне ладони. Хочется дотронуться и определить, настоящая ли эта девушка, существует ли она на самом деле или только в моей голове.

И все же мне кажется, что я знаю эту полупризрачную девушку уже много лет, как будто она не просто мое расплывчатое отражение в луже — как будто она моя настоящая сестра. Мне хочется ей верить, но я не могу. Не привыкла.

Она стоит всего в футе от меня и ждет. Такое ощущение, будто бы уже прошло несколько бесконечных часов, дней, лет, как мы вот так стоим друг напротив друга и чего-то ждем. Ожидаем. Выжидаем.

Мне хочется спросить ее: "Как ты чувствуешь меня?", — но вопрос кажется неуместным. Вопрос из разряда тех, на которые не дают ответа даже люди, совсем не похожие на Джо.

В голове снова звучит музыка, но эта мелодия мне не знакома, и прежде я никогда не слышала ее. Но потом — понимаю, это не музыка, это слезы глухо капают на асфальт. Не мои — слезы моего отражения.

У девушки напротив меня соленая влага проступает сквозь шелк, и я могу видеть, как слезы в бешеном потоке стекают по ее щекам, на секунду замирают на подбородке и, отрываясь от лица, ритмично капают вниз. Как дождь, который никак не может прекратиться.

Она плачет, но я могу определить это только по слезам, потому что ее лицо не выражает больше никаких эмоций. Ни горя, ни раздражения, ни радости, ни возмущения — ровным счетом ничего, что я могла бы каким-либо образом идентифицировать. Она как фарфоровая кукла. Молчит.

Когда-то давно Ким говорил, что у меня все эмоции на лице написаны, но сейчас я понимаю — он лгал. Лгунишка Ким — так бы я назвала его, если бы он сейчас был рядом со мной. Ким хотел, чтобы я верила в это — в то, что он по моему лицу он может прочитать все мои мысли, узнать все, о чем я думаю. Ким хотел, и я верила. Переживала из-за того, что он с такой легкостью мог меня раскусить. А на самом деле он просто блефовал. Это была карточная игра, где у него была всего лишь шестерка.

Одним резким движением я срываю с себя шелковую ленту (шелк, уже не похожий на шелк) и, посильнее замахнувшись, швыряю ее в небо. Лента легкая — с легкостью сопротивляется воздушным потокам и уже через мгновение послушной змеей ложится у моих ног.

Я закрываю лицо руками и, больше не в силах держаться, спиной прислоняюсь к прохладному покрытому плесенью зданию и замираю.

Отгораживаюсь от всего постороннего и пытаюсь услышать. Пытаюсь определить среди всей этой бесконечной какофонии городского шума обнаружить хотя бы один знакомый запах, хотя бы одну здравую мысль. Пытаюсь не обращать внимания на отдающиеся в голове звонким эхом чьи-то грузные шаги.

Предпочитаю думать, что это не он сейчас рядом, и это не я сейчас сползаю вниз по стене.

— Как ты меня нашел? — хрипло спрашиваю и всем телом прижимаюсь к нему, льну, как скучающий по ласке маленький рыжий котенок.

Он не отвечает, и я предполагаю, что это один из тех вопросов, на которые он скажет: "Ты действительно хочешь знать, Кесси?"

Другой вопрос, хочу ли я услышать от него этот ответ.

— По GPS, — смеется он, и я тоже смеюсь.

Что чувствует девушка, которая может чувствовать? Я знаю ответ. Наверное.