Профессия – превращатели!

Глава 3. «Всяческая суета»

— Вставай, любимый! — нежно проворковала мне на ушко София, затем пару раз поцеловала, потерлась о плечо щёчкой… Её шаловливые ручонки прошлись по моему телу, и одна из них скользнула ниже пояса. Казалось бы, что может быть приятнее? Увы, я знал, всю обманчивость возникающих надежд.

— Ну, дайте же человеку поспать! Еще несколько минуточек хотя бы… — я сонно заворочался, пытаясь завернуться в одеяло, как в кокон. — Сколько ж можно-то?

— Понимаю, милый, но надо. Потом отоспимся, — её голос был полон сочувствия и одновременно — твёрдой решимости. — Заменить тебя некому! На, пей свой чай.

Слово «чай» — это опять шутка моего «внутреннего переводчика». Так, горячий отвар иван-чая и мяты, с добавлением глюкозы и сушёных листьев малины. По вкусу с чаем почти ничего общего, но главную функцию он выполняет — придаёт бодрости. Вот уже неделю мы с Софией вели странный образ жизни, который под силу вытянуть только юношескому организму. Она поднимала меня за час до рассвета, и мы при свете специально выпрошенных у деда с Гайком светильников решали задачи. Вернее, я решал, а она — записывала. И решения, и новые вопросы, возникшие по ходу.

Рассвет я встречал со жрецом Митры. Типа, обряд приветствия светила. Почему «типа»? Да потому что даже мне было очевидно, что жрец этот уже всё для себя решил. Все задаваемые им вопросы касались трёх вещей: «Что дают этому баловню судьбы и рода Русе?», «Что ещё можно получить с рода Еркатов?» и «Какие факты можно использовать для претензий, чтобы Еркаты откупались и не вякали?»

Эдакий классический коп-взяточник, коп-вымогатель из фильмов моего времени. Остальное ему было вообще неинтересно! Но при этом, что меня удивляло, свои обязанности жреца он исполнял «от и до», ни капельки не филоня. Такое впечатление, что он искренне верил, что «иначе Митра накажет». И при этом — что «до мелких шалости жрецов божеству дела нет!».

Вот второй жрец, из Храма предков, меня удивлял. Звали его Ашотом, родового имени он не называл, а храмовое прозвище переводилось как «Проникающий в суть вещей». Проницательный, то есть. Митер Проницательный, блин! Но мне казались более верными другие переводы — «докапывающийся до сути», «расследующий», «сыскарь», «следователь». Про себя я его и звал Следаком. Тоже, кстати, один из возможных переводов его прозвища-фамилии.

Заметно было, что приехал он, будучи изначально настроен очень благожелательно. И к роду, и к селу, и к местной пещере духов предков. Ну и ко мне, конечно.

Но вот чем-то я его настораживал, что-то «не билось с образцами». Но одновременно с настороженностью у него был и жгучий интерес. Несколько раз он повторял свои «подходцы» насчёт математики. Однако квадратные корни я без вощёной таблички извлекать «не осилил», да и квадратными уравнениями, кажется, поспешил… Кажется, их здесь решали как-то иначе[14]. Поэтому от бесед по геометрии, истории и географии я вежливо уклонился, сославшись на страшную занятость. Он же, насколько я понял, собирал все варианты «сказок про Сарката Ерката» и «Были о том, как Русу предки благословили». И мою всю родословную — про мать, отца, деда и бабку… Ну и так далее. Ей-богу, мне кажется, что если бы не вялотекущая война с колхами, он и туда бы съездил, про родню матери разузнал…

После расчётов был завтрак, развод на работы и — обучение. Да, всё это время я тренировал своих обходиться без меня в химических процессах. По системе, подсмотренной у деда: «Сержант, установить шест!»[15]

В смысле, я только наблюдал. Командовать предоставлял Тиграну-младшему, Кирпичу, Маугли или ещё паре мужиков — в зависимости от того, какую именно реакцию проводили. А София уже этих «Младших командиров» снабжала цифрами: чего и когда сколько клали раньше, да что из этого получилось. И записывала то, что делалось и получалось в этот раз.

Я же вмешался всего пару раз, когда иначе «были бы разрушения и жертвы». Ну, и проводил «разбор полётов» впоследствии.

По итогу выяснилось, что серную и соляную кислоты без меня делать могут, как и соду с корундовыми тиглями. Обогащение руды вообще от нас давно «ушло», как и сварочные работы. Кислород получать тоже могли. С запуском печи на метане проблемы были, но тут я был уверен, что выдрессирую. А вот с подачей кислорода для получения «томлёной» стали справилась только София лично.

Но тут наткнулся на особенности местного менталитета: местные молодые мужики и подростки никак не могли понять, как же это так, бабе подчиняться? Да ещё моментально и безропотно. Пришлось команду кислородного конвертера целиком на молодых девчонок заменять.

А после обеда я готовил запасы, которые без меня не восполнить: цианамид, карбид кальция, стекло и химическую посуду, щелочь для «бумажников», твёрдое «натриевое» мыло на продажу, ацетон и спирт. Кроме того, сбацал ещё несколько типа, термометров и намагнитил несколько сотен шпателей. В планах было ещё производство товаров и диковин — деньги никогда не лишние, а в столице да во время сложного процесса — тем более. Собственно денег у нашего клана отчаянно не хватало, придётся «товаром» везти. Опять же взятки иногда лучше давать диковинками, годятся они и на подарки.

Голова шла кругом, хорошо, что София записывала идеи, систематизировала их и потом «с живого не слазила», пока мы не прорабатывали их и не включали в планы работ.

Под конец рабочего дня торопливо проглатывал ужин и снова — на совещание. Обсуждали с руководством клана наши планы, записывали вопросы «на подумать» и задания для расчётов на следующее утро, «выбивали» новые ресурсы.

Что оставалось неизменным, так это сказка на ночь. Правда, теперь послушать частенько приходили жрецы и старшие родичи, так что приходилось «думать, что говорю».

И лишь потом нас с Софией, наконец-то, отпускали. Тут я криво усмехнулся, как в первый вечер такой жизни попробовал, чисто из принципа, «не оставить даму разочарованной». Тьфу, позорище! Даже вспоминать не хочется.

— Ладно, красавица, что там у нас, начинай.

— Переделать расчёт «длинной печи». Гайк говорит, что лучше сделать дюжину печек «стенка в стенку», чем два ряда по шесть, совмещая и задние стенки.

— Это почему? Кирпича же меньше уйдёт!

— Он не согласен. Задние стенки, говорит, часто перекладывать приходится, когда топку ремонтируют.

— Тьфу ты! Ну, давай, поехали…

Ага, я попытался втюхать родне принципы «научной организации труда». Дескать, ну его нафиг, дюжину печей для «неправильных плавок» как попало разбрасывать, лучше их «стенка в стенку» поставить. В итоге и на кирпичах экономия, и процессом управлять удобнее.

Они поворчали для порядка, а потом, почти без перехода потребовали «советов предков» по оптимизации «прожарки» лимонита, магнитной сепарации и т. п.

Им-то хорошо, действуют в стиле «я просто спросить», а считать кому потом всё это? А записывать? Как мы держались, я даже и не знаю. Причём я говорю не только про нас двоих, но и про брата. Он на время отсутствия оставался моим заместителем, безо всяких скидок на возраст и прежнюю дурь. Так что голова у него, наверняка, трещала так, что тоже не до «сласти» стало.

— А ведь ваш внук, небось, думает, что «старикам легко — спросили и ждут себе ответа!» — мрачно усмехнулся Ваагн.

— Так молодой ещё, глупый! — поддержал тему Гайк. — Не понимает, что это им легко! Вопрос предкам задал, ответ продиктовал, а девчонка записала. Пришёл к нам, выложил, а обдумываем уже мы! Вопросы ему задаём, задачи ставим. А им снова просто — обсчитали, записали и снова предков спросили. Это нам над ответами снова думать, а они так, посыльными мотаются…

— Да хватит вам ворчать! — прервал их Тигран. — Что у нас там по товарам и подаркам? С чем парня пошлём?

— Да есть у него идеи, мне нравится, — честно сказал глава Долинных. — Посуда новая, как бы из яхонта, но плавится легче. И делать её может Кирпич, без него. Сегодня и попробуем. Потом украшения всякие из яхонта, тоже Кирпич делать сможет, Ломоносов наш ему только раз-другой покажет.

— Это хорошо, украшения ценятся, дорогая посуда тоже, — согласился староста.

— Стеклом он ещё займётся. Пока посуду для себя делает, но говорит, что успеет и на продажу изготовить.

— Должен успеть! Мы недаром время на сборы до самого окончания сева пшеницы выбили. Два месяца почти… Ещё что?

— Торфа он ждёт. Говорит, без него краску не сделать.

— Кра-а-аску?

— Ага, говорит, ткань можно будет в фиолетовый цвет красить. И лучше, чем цветами да ягодами, цвета сочнее, держаться будет дольше.

— Вот ведь… Хоть не отпускай его никуда. Но — не получится. Если добром жрецам не отдадим, так его царские войска силой уволокут. А торф… Пусть у нас остатки забирает, для такого дела — не жалко!

Недаром говорят: «Кому война, а кому мать родна!»[16] Вот и сейчас — колхи лишились земель по берегам Хураздана, с обеих сторон полегло немало народа, но нашлись и счастливчики: те, кто переселялся на возвращённые земли, купцы, продающие переселенцам разную всячину и скупающие у воинов ненужную им часть добычи… Ну и предприимчивые люди, вроде принявшего их хозяина. Здесь, на берегу Севана и возле истока Хураздана люди селились с незапамятных времён. И почти так же давно они принимали путников на ночлег или более длительный отдых, кормили их и поили за долю малую.

— Вот ваш ужин, гости дорогие! Лучший сыр, моё личное вино, такого ни у кого на много дней пути не найдёшь, лепёшки свежие, кебаб особый, такого нигде не попробуете — барашек молодой, мариновали по семейному рецепту, ещё прадед моего деда придумал! Овощи печёные, каша гороховая… Вы кушайте, кушайте, сил набирайтесь, видно же, что издалека идёте!

«Ох и плут, ох и враль!» — улыбнулся про себя Волк. — «Да мариновать мясо для кебабов только в прошлом году и начали!»

И он был уверен, что знает, кто всё это придумал. Руса Еркат, сын Ломоносов, кому же ещё, кроме этого умника. И вино лучшее, конечно же, теперь в роду этого парня делают, про то все знают. Но — такова традиция, все хозяева, принимающие путников, хвастаются древними рецептами своей семьи и лучшими блюдами и напитками. Но он промолчал, не с его колхским акцентом, пусть и легким, здесь и сейчас обращать на себя внимание. К счастью, его отряд включал людей разных народов и полукровок, так что сейчас говорить будет Боцман, он родом из айков, с побережья Восточного моря[17], даже прикидываться особо не придётся.

— Верно, издалека, от самого Восточного Моря. Деревенька небольшая, но известная, Меловой называется, слыхали, небось? — тут же охотно начал рассказывать Боцман. И, не давая хозяину времени ответить, продолжил: — У нас там самая известная дубрава предков на всем западном берегу. А тут слухи пошли, что в роду Еркатов предки так парня благословили, так благословили… Вот и послали нас всем миром разузнать, как дело было. Может, и нам удача улыбнётся.

— Ха, удача! — захохотал сидевший неподалёку старик. — От такого везения, парень, я бы бежал, смазав пятки салом!

— Да что ж там не так? Предки добра им отгрузили, только успевай в мешки складывать! — демонстративно удивился Рустам по прозвищу Полуперс, третий и последний член отряда, которого Волк прихватил в эту вылазку. — Ты, уважаемый, лучше к нам присаживайся, да расскажи толком, мы угощаем! Для такого человека не жалко, ты ж нам, считай, помогаешь с задачей справиться!

Тут же просветить путников возжелало ещё трое соседей.

— Поначалу-то нормально всё было, парни, врать не стану. Родню выкупили, железа доброго делать стали — как во времена предков. Да только меньше месяца назад жрецы на них глаз положили. Так что и Русу этого в столицу утащат, и налоги поднимут, вот увидишь!

— Погоди, ты толком рассказывай, не спеши, у нас весь вечер впереди.

Выслушав новости, путники «передумали» и договорились, что их снова перевезут через Севан.

— Ну что ж, братцы, новости отличные! — сказал Волк, довольно потирая руки. — У нас месяца полтора есть, чтобы засаду подготовить.

— Командир, но как?! — поразился Боцман. — Нас в отряде всего дюжина, а там в каждом из храмовых отрядов — по столько же. Ещё десяток-другой родичей будет, не меньше. Опять же, они, наверняка, до Эребуни с торговым караваном пойдут, там тоже две-три дюжины охраны и купцов.

— Правильно! Вот поэтому мы их в Эребуни и встретим. Там караван разбредётся, жрецы и их отряды — по своим храмам отправятся, у родичей тоже дела найдутся. А Руса наш — парень молодой. Наверняка пойдёт по городу походить, на торг тоже заглянет…

— А охраны при нём не будет! — догадливо подхватил Полуперс. — Так, пара-тройка родичей. С этими мы справимся!

— Если правильно подготовимся — то справимся! — согласился Савлак. — Надо ведь не только охрану одолеть, надо ещё потом город покинуть, да так, чтобы нас не выследили. Вот для того мы туда и отправимся.

— Пора, Руса, лей! Лей, а то упустим! — азартно проорал Пузырь. Он, и правда, был похож на пузырь: низковат, полноват телом, руки и ноги коротенькие и пухлые. Но прозвище вовсе не носило обидного характера, наоборот, это был повод для гордости. Пока что этот молодой мужик, недавно принятый в род через свадьбу, был единственным нашим стеклодувом. И если он говорит, что пора, то надо действовать, а не сомневаться и не интересоваться, как он это определил. Ответ я и так знал: «видит» он, понимаете ли. Вот никто больше ничего не замечает, а этот… И объяснить ничего не может, что характерно!

— Осторожно!

Я приучил всех отдавать такую команду перед любой опасной операцией, и сам не стало этим пренебрегать, хоть рядом никого, кроме Пузыря и не было, а он был полностью в курсе.

Расплавленное стекло тонкой струйкой полилось на поверхность жидкого и подогретого олова. Увы, с первой пробой ничего не получилось, слишком велика была разница температур. Поэтому розлив стекла на подложку теперь проводили прямо в печи, а медленное остывание обеспечивали постепенным убавлением мощности горелки.

— Хорошее стекло выйдет, прозрачное! — довольно заключил напарник. Блин, а вот это он как узнаёт? Ладно с пузырьками я ещё понимал. Если правильно выдержать температуры плавки стекла, время варки и параметры его розлива на оловянную подложку, то старые пузырьки успеют выйти, а новые — не смогут проникнуть внутрь уже достаточно вязкой массы.

Но с чистотой-то как? Примеси вездесущего железа придавали стеклу зеленоватый или зелено-голубой оттенок, в зависимости от степени окисления. Так что красить стекло в зелёный, почти бутылочный, цвет мы уже умели. Именно мы, хорошие варки получались только с Пузырём на пару. Я правильно составлял шихту и управлял печью, а он точно определял, что творится со стеклом. Получался и «цвет морской волны». А соединения марганца могли придать стеклу разные оттенки — жёлтый, коричневый, фиолетовый. Тут уже получалась лотерея, точно предсказать результат не мог никто из нас.

Но самая мякотка была в том, что если марганца добавить точно в меру, то зеленоватый цвет железа исчезал, а вот желтоватый — так и не появлялся. И мы имели то самое прозрачное стекло, к которому я и привык.

Если наш главный (и единственный) стеклодув не ошибся, получим мы его и в этот раз.

— Готово!

Стеклянную массу я намеренно разлил не до конца. Стеклянная пластина медленно остывала, а мы ждали нужного момента.

— Всё, теперь я! — скомандовал Пузырь. Я отодвинулся ещё дальше, а он взял специально изготовленную стеклодувную трубку из железа, зачерпнул массу и принялся, аккуратно вращая трубку, зажатую между ладонями, выдувать очередной пузырь из стекла. Я зачарованно наблюдал. Когда «пузырёк» достиг примерно объёма гранёного стакана, он прекратил дуть, отдал команду об осторожности и начал раскачивать железную трубку, как маятник. Вместо шарика получился эдакий «огурец». Я только завистливо вздохнул. Да, трубки у него получались неровными и диаметром сантиметра в два, но ведь получались же!

Между тем он сунул кончик «огурца» в расплав, снова повращал там, давая налипнуть массе, и перенёс слегка утолщённый в нижней части цилиндр в пламя горелки.

Я досадливо поморщился. Увы, даже мне, заявки которого удовлетворялись в приоритетном порядке, не удалось оторвать медника от своих полей, чтобы изготовить мне новую горелку и насадку «ласточкин хвост», незаменимую для стеклодувов.

«Весенний день год кормит!» Эта поговорка дожила даже до времён моего детства. А тут она была законом. Какой бы ты ни был мастер, но кто-то должен сажать овощи, вскопать огород, а главное — высеять зерно. Заканчивался сев яровой ржи, но это не спасало, тут же начнут сеять местную пшеницу, при виде которой мне почему-то упрямо лезло на ум устаревшее слово «полба».

Блин, да за цену стеклянной посуды, которую мы не успеем изготовить, можно было кормить и самого мастера, и всю его немалую семью до самой смерти от старости! Но даже предлагать подменить его на поле — бессмысленно. «Не поймут-с, Азия-с!»[18]

Вот и приходится Пузырю возле самой раскалённой печи корячиться, хоть это неудобно и рискованно.

Уф-ф-ф! И на этот раз обошлось. Он вынул «подогретый огурец» и, всё так же вращая, снова начал дуть. Получилось нечто очень похожее на небольшую круглую колбу. Оп! А вот теперь, после того, как он сплющил дно о раскалённую железную пластину, и безо всякого «похоже». Она, родимая и есть! И, если наш мастер снова прав, то стекло выйдет чистенькое, прозрачное.

Нет, если присмотреться, особенно вооружённым взглядом, наверняка разглядим мелкие включения. Увы, так и не удалось найти идеально чистого песка. Сода у нас чистейшая, дважды переосаждённая, мел — тоже. И оксид марганца для стеклодувных дел я получил из очищенной двойной перекристаллизацией марганцовки. Так что все примеси теперь — только от песка. Ой, а что это он дальше делать собрался?

— Смотри, начальник, что я придумал!

И он ловким, хоть и неторопливым движением ножа, разрезал полученную колбу по горизонтали, точно по самой широкой её части. Нижняя часть, напоминающая небольшую стеклянную пиалу, осталась стоять на каменной подставке.

А наш ловкач потащил верхнюю часть снова к горелке. В этот раз он колдовал долго, примерялся, нагревая то нижнюю часть разрезанной колбы, то горловину кувшина из остеклованной керамики. Наконец, он решился, поставил сосуд на подставку и решительным движением присоединил к кувшину верхнюю часть колбы! Потом подождал немного и аккуратно подергал рукой в перчатке.

— Держится крепко! — довольно заключил он. — Теперь, начальник, я тебе таких хоть шесть десятков наделаю.

От полноты чувств я не нашёл, что сказать и только аккуратно, но крепко обнял его. Мастер, что и говорить, нашел решение мучавшей нас проблемы. Дело в том, что «пасту» для остекловывания керамики во внутреннюю часть сосуда приходилось наносить руками. И контроль качества потом проводить наощупь. Причём я пока не мог это доверить никому другому. Если честно, то я и в себе-то уверен до конца не был. Но тут хотя бы ясно будет, кто виноват.

Вот и получалось у нас, что относительно простые в изготовлении и дешёвые остеклованные кувшинчики имели диаметр горла, определяемый толщиной моего запястья. Такое пробкой заткнуть сложно.

А выдуваемые из стекла колбы имели небольшой объем, до полулитра где-то. И было их мало, мастер только недавно отыскался. А теперь у нас появятся сосуды литра на три-четыре, к тому же — к ним мы уже умели делать пробки. Что? Ну, хорошо, Пузырь умел. Наделаем, оплетем в корзинки с ручками — и милое дело будет для перевозки.

— Руса… — тут голос его дрогнул, нечасто я народ «обнимашками» балую. — Стекло упустим, убавляй пламя в горелке.

Да, стекло… Были у меня планы на ровное стекло, большие планы. Прав он, нельзя упускать.