Приключения в приличном обществе

Глава 23

Выборы, таким образом, состоялись, и все, связанные с ним хлопоты, тоже, казалось, должны были подойти к концу. Тут бы и зажить нам в доме вдовьем вдвоем - так, как мы оба того заслуживали. Тем более, что Шувалов, занятый тяжбой по поводу сбитой собачки, большую часть времени пропадал в судебных инстанциях, и его как бы не было. Но то и дело приходилось отвлекаться на телефонные звонки, которыми соратники графини по проигравшей партии нас непрерывно тревожили, и она собиралась и выезжала по их требованию, невзирая на время суток. Так вся неделя у нее прошла - в разъездах и хлопотах.

Графиня и меня пыталась привлечь к политической деятельности, не очень, впрочем, настойчиво, я несколько раз выезжал с ней, неохотно.

А когда однажды, выехав на стрелку с представителями конкурентов в компании виконта, Галицкого и князя С., в ополчении оппонирующей стороны я увидел знакомых нам братцев, я без объяснения причин от всяких последующих вылазок решительно отказался.

Графиня не настаивала - видимо, и ей было так удобнее, и я даже почувствовал укол ревности, когда она безмятежно отправилась в Дворянский Клуб одна.

- Вам надо писать, - убежденно заявила она, торопливо натягивая перчатки, перед тем, как сесть за руль своего 'Пежо'. - Он все время что-нибудь писал. И вы пишите.

Таким образом, кабинет командора окончательно стал моим - с благословения самой графини. Я его постепенно перекраивал по своему вкусу, избавляясь от признаков присутствия командора, но так, чтобы это не бросалось резко в глаза.

Насчет братьев я нисколько не обольщался. Они узнали меня, это было очевидно, и даже минутой раньше, чем я их. Стрелка происходила в кафе 'Кураж', по ее окончании, садясь вслед за Галицким в 'Пежо', я увидел обоих, топтавшихся у 'БМВ' их хозяина.

Кстати, машин этого сорта много появилось в последнее время на улицах. Словно из подполья повылезли. Да оно и было на самом деле так. Наши оппоненты, решив, что со сменой власти и время дворян истекло, затевали большой передел. Мы их пренебрежительно называли немцами, они - презрительно - французами нас, но мне все казалось, что и те и другие интуитивно чувствовали, что новая администрация, поселившаяся за кремлевской стеной, приняв дела у Старухина, вникнув в обстоятельства и войдя во вкус, левой подошвой придавит французов, правой - немцев, и все приберет к своим рукам. Это даже по тому было видно, как вяло велись переговоры, словно ни та, ни другая сторона не принимали друг друга всерьез. Надо же было что-то предпринимать, вот друг о друга и терлись.

Так вот, Паца воссиял, увидев меня первым, так, что на расстоянии полусотни метров, разделявших 'БМВ' и 'Пежо', каждая черточка, каждая крапинка круглого его лица стала видна так же отчетливо, как кратеры на лунной поверхности в телескоп. Он ткнул локтем Пецу, они воссияли вместе, и так сияли до тех пор, пока виконт не срулил за угол.

Весь обратный путь от кафе до клуба я размышлял о том, поделятся ли они своим открытием с немцами, или станут действовать автономно. Скорее второе, решил я, являющийся их основной в этом городе миссией. А работа у немцев, это так, временно, надо же было приткнуться им куда-нибудь, покуда я отыщусь. И как только они меня вытрясут, так тут же вытряхнутся из города.

Я принял меры самозащиты. Они сводились к тому, что время от времени я разряжал пистолет, щелкал впустую курком, затем вставлял обратно обойму и заглядывал в дуло. Рано или поздно, они выяснят, где я живу.

Деньги я решил оставить в тайнике за стеной, тем более что они, как я поначалу считал, находятся под надежной охраной.

Однако, наблюдая за коричневыми шляпами в течение нескольких дней, я разуверился в их добросовестности. То, что засада была ментовская, это я вычислил. Но заседали они лишь по утрам, с семи до одиннадцати, после чего покидали руины флигеля, собрав окурки сигар и заметя следы. Позже я рассудил, что так, возможно, и к лучшему. Забрать свои деньги из тайника не составило бы труда, буде возникнет в них необходимость.

Но всё это волновало меня не так остро. Более чем угроза, исходящая от преследователей, более чем обоснованная вероятность расстаться с деньгами - более всего этого меня занимала графиня. Шалил, играл моим сердцем проказливый Эрот.

Несмотря на наши признания друг другу, там, на пиру, несмотря на ответное чувство, все мои робкие попытки узнать ее ближе получали легкий отпор, что-то мешало ей дать волю чувству любви

Во-первых, ее круглосуточная востребованность, предполагал я. Эти несколько дней, что мы были вместе, я почти не видел ее. Она откликалась на первый же утренний звонок и мчала в свой клуб, сословные интересы ставя выше всего. Может быть, размышлял я, изменив сословию с командором, она испытывает теперь чувство вины, и сейчас лихорадочной политической деятельностью пытается как-то загладить это. Или командор, не вполне забытый, стал стеной между нами. Сидя в своем кабинете, разбирая свои письмена, я действовал почти машинально, перенося их с простыни на бумагу, в то время как мысли мои были заняты любовью к графине. Поэтому, господа, если что-то в этой повести покажется вам странным или нелепым, не судите строго меня. Не ум мой водил пером, не я отсеивал плевелы, тот, кто жал на клавиатуру, был не вполне я. Но, может быть, господа, так и рождается истина?

Путь в спальню графини лежал через будуар. Однако дверь самой спальни постоянно бывала закрытой. Уезжая, торопясь, нервничая, она, тем не мене, не забывала запереть ее на ключ. Из девичьей застенчивости? Или муляж своего мужа прятала от моих глаз? Хотя скоре всего, предполагал я, некоторый беспорядок ввиду ее занятости смущал ее и не предназначался для посторонних глаз.

В будуар же - пожалуйста. Я входил. В этой небольшой, по-женски уютной комнатке, было всего понемногу. С продуманной небрежностью были расставлены куртуазно: диванчик, софа, кресла. Зеркало блестело в стене. Портреты Моцарта, сам Моцарт, незримо присутствующий. Портретов Мусоргского она не любила - не так красив, хотя и напевала иногда что-нибудь из 'Хованщины'. Или, может быть, эти напевы принадлежали Римскому-Корсакову? 'Хованщину', по мнению графини, Мусоргский не сам написал. Кроме Моцарта и Равеля на стене висели старинные инструменты: флажолет, фистулы, флейты. Позже, когда возобновились музыкальные вечера, а будуар вновь стал открыт для избранных, кто-нибудь из гостей непременно брал в рот фистулу и свистел. У меня, господа, как у змеи, шея вытягивалась.

Тут же меж будуаром и спальней помещался графинин клозет. Ванна, опять же, зеркало, полочки. В форме сердечка туалетный стульчак. Я представил, как прекрасная от натуги, она касалась его этим неинтеллигентным местом. Я ради интереса, тоже присел. Очень удобен. Так изящно мне еще никогда не было.

Все попытки проникнуть в спальню, когда она отходила ко сну, пресекались, едва я подходил к Бетховену, бюстом вставшему у ее дверей. Словно у кровати ее звоночек звучал, или же сам композитор подавал ей сигнал. Нет, я не верю, что 'Оду радости' он написал. Графиня немедленно выглядывала, накинувши пеньюар, белый, пенный - вот где кипенье сладострастья. Она усаживалась в какое-нибудь кресло и вступала со мной в вербальные отношения, мы беседовали, вместо того, чтоб заняться любовью друг к другу.

В первый раз, как я был перехвачен, темой служили политические новости.

С тех пор, как власть захватили чужие, эта тема занимала графиню всецело, более, чем музыка или муж. Уже неделя почти прошла с того воскресенья, а на люди они до сих пор так и не вышли. Журналистов не подпускали. Сами никаких заявлений не делали. Порой возникало впечатление, что за кремлевской стеной вообще пусто. Площадь была безлюдна. Народ, любопытствуя, собирался на прилегающей улице, но и к народу никто не выходил. А сами на площадь ступать почему-то боялись. Видно было, что у ворот всегда стоял неновый 'Фольксваген', неизвестной системы джип и принадлежавший Старухину белый 'Пежо'. Возможно, и первые два автомобиля остались от старой администрации, просто владельцы их боялись забрать.

Вечерами видно бывало, как светится третий этаж - все окна сразу. Первые два были скрыты стеной, а возможно, их уже и вообще не было.

Эта пустынность, этот 'Фольксваген', этот парящий в пустоте третий этаж нагоняли мистический ужас на горожан. Мотыгинские затаились, замышляя бунт. Красные ушли в подполье. Анархисты, собрав узелки, совсем вышли из города - их скульптурно-физкультурный ансамбль замер группой соляных столбов в двух километрах от Ржевска, и только французы с немцами, привычные к риску, еще старались что-то предпринимать.

Дворяне, по обычаю, забили стрелку, но администрация игнорировала их вызов. Послали делегацию, но у самых ворот, услышав характерный щелчок взводимого автомата, остановились, а голос с персидским акцентом, словно нехотя, вопросил:

- Щто ходищь так близко, а? Стрелять буду.

Выстрел действительно прозвучал. Кто-то говорил, что в воздух. Кто-то видел, как этим выстрелом была подстрелена одна из собак, которых на площади развелось во множестве. Так что дворяне, погрузившись в 'Пежо', отбыли ни с чем.

Попытки найти Старухина ни к чему не привели. Родственники сказали, что сдает дела, и из-за стены его не выпускают.

Я попытался выяснить о судьбе своих бывших содомников, обиняками, так как опасался, что лишнее напоминание о них может травмировать графиню. Но сообщить она мне могла очень немногое. Пациенты и их заложники оказались предоставлены сами себе, пока власть переходила в другие руки. По-видимому, у них начинался голод. Родственникам врачей, создавшим комитет по их вызволению, удалось вытащить только двоих - в обмен на карты картофельных полей. Освобожденные сообщили, что паёк сильно урезан. Во множестве развели мышей. В целях борьбы с ними отловили в парке и запустили котов, но коты и мыши сдружились и грабили стремительно пустевшие кладовые сообща. В общем, неустройство и неразбериха жуткие, в бане нагажено, как часто бывает после революционных событий. Кроме того, какие-то канальи открыли краны, и вода почти вся вытекла. Выдают по два стакана в день. Как бы они там не сожрали друг друга.

Мы все это прилежно выслушали, я и мой член, пребывавший в состоянии нормали. А потом, навербавшись вдоволь, покинули будуар, вернее, были вежливо выпровожены безо всякого сострадания к нашей страсти.

Ночью она мне приснилась: мол, отдамся по вокзальной цене. Я возразил: я же ваш муж, а не клиент. Муж, сказала она, мне жизнью заплатит. Мне часто снилось, что вот, я на ней, а, проснувшись, лишь опять убеждался, что в знаменателе пусто.