Приключения в приличном обществе

Глава 21

Очнулся я не в холле на персидских коврах, где отключился, едва почуяв тепло, а на низенькой, но удобной кушетке, и в помещении гораздо менее просторном, чем упомянутый холл.

Потолок, первым делом, был весьма невысок над зеленой кушеточкой, а в противоположном конце помещения так вообще упирался в пол. То есть профилем помещения был треугольник, а не - как обычно принято - параллелограмм. Их чего я заключил, что никаких упоительных восхождений я не совершал, а был крепкий здоровый сон, сопровождаемый актуальными сновидениями с психоделической подоплекой.

Скошенный потолок, отсутствие окон, опять же кушетка фрейдистская, почти убедили меня в том, что нахожусь я все еще в сумасшедшем доме, в Никаноровой конуре, куда, перебрав на пиру свою меру пива, вполз.

Хотя с другой стороны, некое подобие такой конуры было и в моем мамоновском доме, помните? Я в нее садовника хотел вселить. Тело мое было укрыто одеялом, а не серым сиротским лоскутком - настоящим: воздушным, пуховым, легким. Я по-прежнему был в зеленой пижаме, но у кушетки стояли домашние тапочки носками к входной двери. Словно некий намек на то, что не стоит разлеживаться.

Следуя намеку, я встал. Дверь приоткрыл, выглянул, огляделся, ожидая увидеть остатки пиршества, заблеванный пол и, может быть, парочку трупов, отведавших Маргулисовых котлет. Но в помещении было чисто. Из окон струился свет. Пол был устлан теми самыми коврами, на которых я отрубился вчера наряду с голой графиней. Я тут же подумал, что в доме должен быть сильный мужчина: кто-то ж внес меня в эту узкую комнатушку, на кушетку взвалил.

Надо, однако, все это исследовать. Я ступил в холл, немного стесняясь своей пижамы, небритости и, вероятно, запахов, которые источал.

В холле пахло не только мной, откуда-то еще исходил аромат, гораздо более благоуханный. Классическая музыка лилась из каких-то щелей, не минуя моих ушей. Ароматы, музыка; соответствующая гамма чувств. Среди этих благовоний и благозвучий был я один - до тех пор, по крайней мере, пока где-то вверху не мелькнул мужской силуэт, облеченный в ливрею, донесся графинин голос. А через минуту и сама графиня, уже одетая и, вероятно, умытая, со свойственным ей великолепием появилась в начале лестницы, чтобы спуститься вниз.

На ней было длинное до полу платье, широчайшее, колоколом, возможно, с фижмами, так что вполне бы мог уместиться подвыпивший подпоручик под подолом, вздумай он туда влезть. В руках она держала букетик фиалок, вертя его так и сяк. Всё это вместе взятое: фиалки, вдова, музыка, аромат, подпоручик под подолом почему-то удручающе подействовало на меня. Я взглянул на свои руки в царапинах, в крови кое-где и в древесной зелени и спрятал их за спину.

- Рад вас видеть, графиня, - первым заговорил я, поскольку она только ахала, ни слова не говоря.

- Чу!.. Вам нравится этот пассаж? - Она вскинула пальчик палочкой и подирижировала им.

- Чертовски Чайковская музыка, - согласился я, ибо это было па-де-де из 'Щелкунчика', которое мне частенько приходилось слышать на похоронах.

- Чертовски... Вот именно, - сказала вдова. - Прислугу я не держу, только шофер. Он - шевалье, и служит мне из признательности, и поскольку не успевает за всеми моими распоряжениями, то приходится в чем-то ему помогать. Погуляйте немного один, осмотритесь, пока мы займемся обедом. Или вернее, ужином. Или хотите, вместе составим меню?

Дом был просторный, светлый, укомплектован котом. Точь-в-точь, что и мой по соседству. Только у нас, кажется, кошка была. Строили по единому типовому проекту в те еще времена, скопированному в свою очередь с особняка поручика Ржевского. Поэтому значительных архитектурных отличий искать не стоило. Только у Ржевского было три этажа, но при некотором усилии мысли можно было и здесь третий вообразить.

Комфортабельно, комильфотно. Много керамики: ваз, чаш. В простенках - подлинники местных мастеров живописи, портреты пианистов, антикварные зеркала. Везде, где возможно - музыкальные инструменты - от балалаек до фортепьян. А так же ноты, пюпитры, дирижерские и барабанные палочки, смычки. Позже выяснилось, что холл, где мы вырубились, назывался Акустический зал. Он мне, еще увидите, доставит хлопот.

Сад тоже своей планировкой был схож с моим. Только флигеля не было, да вместо пугала возвышался на постаменте конный каменный гость. Человек, посаженный на коня, был в обычной городской шляпе, плаще и очках, сжимавший в правой руке поводья, а в левой - порядочных размеров книжный том, на котором по латыни было что-то начертано. И если человек изображал собой ум, совесть и честь, свойственные интеллигенции, то конь - неудержимый порыв к истине. Рассудок и чувство гармонично слились, так что и просвету не было. Я подошел, колупнул - гость был не каменный, а чугунный. Я догадался, что это и есть покойный интеллигент, графинин муж, тот самый, который (по одной из версий) пошел выбрасывать мусор, да и выбросился вместе с ним. Задница всадника плавно переходила в лошадиный круп (крупнее, чем у графини). Налюбовавшись командором вдоволь, я повернулся к нему спиной.

Разумеется, Древа Свободы в саду не было. И даже той ветви, что изображала собой аллегорический мост между нынешней свободой и вчерашней необходимостью, по которой мы, собственно, и приползли, не было. Вы спросите, где он есть, если есть, этот мост, и почему при свете дня он не виден? Полагаю, скрыт куполом неба. Это добрейший Кузьма (хвала ему) открыл нам глаза.

Так что и вам, читатель, предлагаю не гнуть свое, мол, этого не может быть никогда, а принять всё, как есть, пойдя на сделку с действительностью, интересы которой я представляю.

Впрочем, несколько ветвей свешивалось через бетонный забор. Минутное дело - взобраться по одной из них и заглянуть за ограду, что я и проделал с обезьяньей ловкостью.

Дом мой выглядел нежилым. Сад бесповоротно запущенным. Меня удивило отсутствие флигеля в моем саду. На том месте, где ему надлежало быть - лишь руины фундамента. Из руин, впрочем, вился дымок, да выглянула пару раз чья-то коричневая шляпа. 'Засада', - с досадой подумал я, и пока меня в свою очередь не обнаружили, спустился вниз.

Я совершенно забыл про пистолет Макарова (а теперь мой), подаренный мне Кузьмой. Хотя он постоянно напоминал о себе, оттягивая пижамный карман и мешая двигаться. Я вынул его, осмотрел. Пистолет был в полной боеготовности, хоть сейчас открывай стрельбу по коричневым шляпам. И даже заряжен был, как я всегда заряжал - третья пуля трассирующая. Хороший пистолет. Я его немного попестовал и водрузил на место.

Флигеля у графини тоже не было. Это еще более сближало наши дома. Со временем, подумал я, избавившись от засады и легализовавшись, можно будет дружить домами. Но это позднее, когда охладеет между нами страсть.

Тут кто-то ткнул меня в бок, я оглянулся. Это был человек в ливрее, тот самый, по всей видимости, шевалье, он же Шувалов, он же шофер - среднего роста, довольно широк в плечах, смугл, сед. Лицо простое, доверчивое. В руках - распахнутый дубленый полушубок с чьего-то плеча.

- Графиня беспокоится, - кивнув, что означало полупоклон и одновременно приглашение одеться, сказал он.

Я понятия не имел, как обращаться с дворянами на побегушках. Может быть, чаевые дать? Но вместо чаевых, которых в карманах все равно не было, я фамильярно хлопнул его по плечу:

- Как жизнь служивая?

- Слушаюсь! - сказал шевалье, и снова кивнув, с достоинством удалился.

Глух, как пень, почему-то с облегчением подумал я.

Я вдруг вспомнил про простыни - по аналогии с пистолетом Макарова, наверное. Скорее всего, я их вместе с графиней на ковер выронил, а потом? Чего доброго, этот образцовый слуга сдал эти простыни в прачечную. Беспокойство гнало меня в дом. Да и - несмотря на полушубок - ноги в домашних тапочках все равно мерзли.

Однако узел мой оказался на месте, то есть в клетушке под лестницей. Я сунул его под кушетку как можно дальше - до тех пор, пока у меня не появится собственный кабинет, где я мог бы, не спеша, с ним разобраться.

- Ах, вот вы где, - сказала графиня, обнаружив мой торчащий из-под кушетки зад. - Ванна для вас уже готова. Пожалуйте мыться.

В ванной был белый кафель, и зеркало, и бритвенные принадлежности, и халат, в который я, смыв с себя грязь и нездоровые больничные запахи, облачился. Был он явно кем-то уже ношенный, мужем, наверное. Вот, жил человек, халаты носил, действовал, что-то писал. Любил ея. В кармане я обнаружил смятый бумажный лист, вероятно, черновик стихотворного произведения, озаглавленного по примеру А.С. - 'К вельможе', с единственной одической строкой: 'Сияй, прекрасная вельможа ...'. Прекрасным, должно быть, поэтом был ее муж. Поистине девичья доверчивость у этой вдовы. Всё прочее, подвергнутое мучительной правке, разобрать было невозможно. На обратной стороне листа он пытался изобразить нечто лирическое. 'Ваша дельта клином вниз...'. Упоминались омеги. На полях был рисунок обнаженной женщины с омегами. Охват обоих - передней верхней и задней нижней - примерно соответствовал графининому стандарту (90), из чего я заключил, что стихотворение было обращено к ней.

Позже, гуляя с графиней, мы не могли не вспомнить о нем.

- Ах, маркиз, слово интеллигент нынче в устах народа звучит предосудительно. Да и в устах кого угодно тоже. Все, все буквально уже через месяц забыли о нем. - Она отвернулась, чтобы не выдать вдовьих слез. Я обратил внимание на то, что нигде не было его портретов. Пианисты были. Усатый Мопассан. Император Александр Третий. Ни в гостиной, ни в его кабинете, ни даже простенькой фотографии в будуаре вдовы, где мы, в конце концов, очутились. - Вы, вероятно, обратили внимание на этот памятник. - Она откинула штору, глянула вниз. - Каким он здесь представлен исполином! Он вначале на площади стоял наряду с Ржевским. Мэр был не против и даже настаивал. Но позже, едва миновала первая скорбь, сам же и распорядился его убрать. И тогда мы перенесли его в сад. Я часто смотрю на него отсюда. Советуюсь с ним. Знаете, маркиз, так бывает необходимо иногда опереться о плечо приличного человека.

Она действительно оперлась на мое плечо. Каменный командор, оседлав своего Росинанта, и думать забыл о нас. Рогоносец, наверное, подумал я. Вряд ли он что-либо потерял, став статуей.

Я, раз уж приняли меня за приличного, вынужден был заявить:

- Я Мамонов, сударыня, а не маркиз. Прошу вас меня извинить за то, что невольно ввел вас в заблуждение.

- Ах, вы шутите, - сказала она. - Наговариваете на себя. Мамонов был мой сосед, странная неприятная личность. Кажется, он чьи-то деньги украл, и его застрелили. Или он куда-то сбежал. Кажется.

Такой аттестации, признаться, я не ожидал. Конечно, Мамонов не идеал, но и женщинам нравился.

- Интересно, - пробормотал я. - Так его не нашли?

- Нет, я не знаю. Но имейте в виду, даже если вы и Мамонов: я вас именно как маркиза хочу, ясно?

Зря я, наверное, вылез с Мамоновым. Хочется ей маркиза - буду маркиз. Если эта вдова не выдаст, то и Леопольд не съест. Хотя, господа - все не было случая вас предуведомить - Леопольд к этому времени был стопроцентно мертв.

- Он умер, он выбрал свой путь. - Ах, это она всё о муже своем. - Но мы с вами, маркиз, пойдем другим путем. Отличному от пути смертных.

Ужин, по-видимому, был из ресторана доставлен. Шевалье, подав туески, исчез, и я попытался сменить тему. Но как назло ничего кроме секса в голову не приходило. Помимо того, что рядом с графиней трудно было думать о чем-то другом, еще и Маргулис в последнее время своими выкладками порядочно мне голову задурил. Я чертыхнулся.

- Да, нелепая смерть, - сказала графиня. Она прикрыла ладонью глаза. Но взяла себя в руки. - Ведь вы уже знаете, маркиз, что завтра у нас выборы.

- Догадываюсь, - сказал я, припомнив Утятина с урной.

- Мы выдвинем, наверное, князя Галицкого. Да, тот самый. Побочная ветвь. И не в столь дальнем родстве с Ржевским. Нам с вами надо будет его поддержать.

- А разве агитация в день выборов не запрещена? - спросил я, не желая по ряду причин высовываться. Да и на мой аполитичный взгляд разницы между князьями города не было. Да и надоели мне выборы. Выбери себе начальника, выбери себе Сад.

Она не ответила, думая о своем. Возможно, пока я пребывал в изоляции, законы на воле сменили? Или в этой провинции другие принципы?

- Нынешний мэр, Старухин, всё надеется на новый срок. И может быть не напрасно, шансы его велики. Интеллигенция - мужа нет - молчит. Народ злобно безмолвствует. А он все полномочия под себя гребет. Скоро жаловать дворянством станет. Кстати, ваша Маша, известная своей внешностью, на одном из его участков будет делать толпе стриптиз. Народу нужны положительные эмоции.

Я представил - не стриптиз, нет! - я представил, как часто они с мужем за ужином сидели вот так, как сейчас со мной, обсуждая политэкономическое будущее. Вероятно, и сам ее муж был побаллотироваться не дурак.

- Ах, нет, - сказала графиня. - Отказался, потому что все козлы. А я не смогла уговорить. Баллотироваться? Никогда! Это ж сколько нужно времени, денег, людей? А справку о политическом весе? Или вы думаете - он меня на вы называл - что вопреки здравому смыслу и политэкономии из ничего возрастут сады?

- А если все-таки нынешний мэр финиширует? - попытался отвлечь ее я.

- Не финиширует, - сказала графиня. - А если случится так, то мы все четыре года будем марши протеста отсюда играть.

Так разговор благодаря моей ловкости скатился на музыку.

- Эти глаза напротив ... - задумчиво промурлыкала графиня. - Вы знаете, сейчас всё попса, попса. Моцарта никто не слышит уже, - сказала она в полной уверенности, что 'Эти глаза' - Моцарт.

Мы посидели еще с полчаса, пока эти глаза напротив не стали смыкаться, да и мои тоже.

- Есть у вас паспорт? - спросила вдова, когда мы вышли из-за стола. - Я вам мужев дам. В конце концов, им-то какая разница.

Вот и документы мне выправились. И муж остался при своих гражданских правах. А знаете, дорогие, мне стала нравиться эта жизнь с чужого плеча. Полушубок, паспорт, халат. Будуар?

Вы уже проворно вообразили, наверное, как врата этого рая распахнулись передо мной, как графиня, прекрасная от стыда, сбросит с себя свои фижмы. - Не извольте беспокоиться, торопливый читатель. Позвольте мне. Вам из своей недействительности даже при максимальной эмпатии не сравниться со мной как участником этих событий.

- Да, - сказала графиня, останавливаясь в дверях будуара. - При стечении народа и благоприятных обстоятельствах возможен вооруженный переворот. Вы возьмете со мной пистолет?

И услышав, что да, возьму, захлопнула передо мной дверь.