Забытые детские страхи вернулись ко мне. Страх неизвестного. Страх закрытых дверей. Страх обнаружить за дверью мрачное мохнатое чудище.
И в то же время свойственная юному возрасту игривость побуждала меня распластанной по стене тенью, вжавшись в стену спиной, красться на цыпочках. Стена кончилась. Я заглянул в приоткрытую дверь.
Ева сидела за моим столом. За моим компьютером. Оглянулась и не удивилась, увидев меня.
- Что ты крадешься, как ирокез? Входи, - сказала она. - Спать что-то стал подолгу.
Подолгу? Дольше только мертвые спят. Месяц выбыл из памяти, выбитый, словно скамья из-под ног, кем-то убит.
- Сколько... - Пришлось откашляться. - Сколько, по-твоему, я спал?
- Часов четырнадцать, - сказала она, взглянув на часы. Мои часы - браслет был слишком велик - болтались на ее запястье.
- За это время борода бы не выросла, - сказал я немного обиженно. За это время ты выучилась пользоваться компьютером, подумал я. Краткосрочный курс воспитания принес плоды? Что случилось за это время, что я не был в себе?
Клацнула клавиша под ее пальцем, вызвав новую порцию теста на мониторе.
- Что тут происходит? - спросил я. 'Мчать отсюда', - была мысль. - Что происходит, пока я сплю? Когда ты успела научиться всему?
Я не вдруг это выпалил. Приходилось искать слова, которые следовали друг за другом с заминкой.
- Я не знаю, - хмуро сказала она. - Я устала тебе повторять: я не знаю.
- Спасибо, - сказал я, - за исчерпывающе ясный ответ. Который я слышу впервые.
- Мы уже говорили об этом.
- Когда?
- Вчера. Ежедневно. Ты просто забыл.
- Я помню: когда уснул, было лето. А теперь - осень. И спал я месяц, а не каких-то четырнадцать часов.
Чем объяснить этот хронологический разрыв? Как сцепить эти петли?
- Ты спал и бодрствовал. Ел, гулял. Задавал вопросы. Выращивал бороду. Я задавала вопросы тебе. Разговоры, подобные этому, мы ведем каждый день. Но не можем прийти ни к какому выводу. Ни я, ни ты не знаем, что происходит.
- А что происходит? - повторил я.
- Присядь, - сказала она, разворачиваясь вместе с креслом. Вращающееся кресло. Не помню его. - Сюда садись. - Вот еще одно. Послушно сел. - В одну из наших бесед мое сообщение тебя так потрясло, что ты чуть на пол не грохнулся.
- Ну? - поторопил я, глядя на нее внимательно. Красивая девка. Брюнетка. И почему я раньше не замечал? Или замечал? Мы спали?
- Дело в том, что я - это ты.
Глаза черные, смотрят пристально. Наверное, считает себя умницей. Обычно таких долго приходится уламывать. Прилагать усилия. Разворачивать интеллект. Ева. Помню. Но откуда взялась?
- Повторите, пожалуйста, - вежливо попросил я.
- Однако, - она усмехнулась. - Сегодня ты реагируешь иначе. Регресс.
- Рецидив - чего? - не понял я.
- Я сказала: регресс.
- Разве? Я уверен, что - рецидив.
- Возможно. Не будем спорить. Мы с тобой и ошибаемся-то одинаково. На самом деле я имела в виду регресс. Потому что с тобой становится невозможно разговаривать.
- Ладно...
- Что?
- А ты - милашка.
- Я и сама любуюсь собой. Ведь я - это ты.
- Ты не мужчина.
- Но знаю тебя изнутри. Я - это ты.
Какая настойчивость. Какая устойчивая идея фикс. Эта женщина вызывает определенные сожаления. Хотя неопределенные сожаления вызывает тож.
- Да мы знакомы едва, - возразил я. - Ева, не ев два дня, скушала яблоко. Из-за чего весь сыр-бор, полагаю.
Нет, я мог еще связно мыслить и излагать. Но мне не хотелось. Легкость, легкость движений, вольный мысли полет. Один микрокосм, одна душа на двоих - чего непонятного? Дело отчасти нечистое, но что с того?
- Человек - существо общественное, - продолжал я нести околесицу. - Общество для него существенно, вот.
Мы помолчали. Кажется, я ее озадачил. Собственно говоря, физических неудобств от своего состояния я не испытывал. Свежий кусок прошлого, пропавший по чьей-то вине, конечно, тревожил меня. Да была еще, правда, боязнь показаться смешным или сумасшедшим.
- Регресс, - вздохнула она.
- Ты сказала: регресс, - напомнил я, чтоб не вздумала взять это слово обратно. - А теперь объясни, к чему это слово относится.
- Частью твоего сознания, Дима...
- Я - Дима? Ты меня с кем-то путаешь.
- Частью твоей памяти, личности владею я, - продолжала она, уловив, может быть, в моих глазах искру разума. Хорошо. Обсудим этот абсурд. - Я не знаю, как это произошло. И продолжает происходить. Ты - все меньше становишься. Я - все больше. Ты теряешь себя, я тебя приобретаю. То, что помню и знаю я, не помнишь ты. И наоборот. К тебе это слово относится - регресс. И каждый день мы тем только и занимаемся, что пытаемся разобраться с этой проблемой.
Лучше бы мы сексом занялись. А идейка занятная. Мне тут же пришло в голову, как бы переселиться в нее полностью и совокупиться с кем-нибудь. Я попытался остатками своего Я вообразить себя дамой. Не получилось. Переселиться и полюбопытствовать. А потом обратно сей же момент.
- Беда в том, что сегодня ты теряешь чересчур стремительно.
- А нельзя ли ускорить этот процесс? - сказал я, тщательно пряча свою заинтересованность.
- Зачем?
Я не сказал ей, зачем, и возвращаться к вопросу не стал, решив не торопить события. Действительно, зачем? Раз оно и так все течет в нужном направлении.
- Ты какой-то сегодня ребячливый, - пожурила она, да я и сам это чувствовал.
- Хорошо, - сказал я, становясь серьезным. - Ты - это я. Но кто эта женщина - Ева? Вам там не тесно двоим?
- Нет, не тесно. Я... ты нашел этот домик пустым. Я не чувствую рядом чужого присутствия. Но подозреваю: то, что скачивает твое сознание - где-то во мне. В Еве.
Как это происходит? За счет чего? Должен быть путь, по которому оно движется. Должно быть то, что толкает на этот путь и приводит в движение... Я не знаю. Я не ощущаю даже пробелов в памяти. Просто в какой-то момент появляется новый фрагмент, как если бы что-то припомнил. Вот, - она взбодрила подушечкой пальца стопу бумаги. - В Интернете полно ерунды. Распечатано самое интересное. Почитать хочешь? Помнишь буквы?
Я протянул руку за бумагами, взял их. Зомби, сбежавшие клоны, искусственный интеллект. Амнезии, врожденный идиотизм, внезапные преображения личности. Ведовство, происки дьявола и спецслужб.
- Нет ли чего о чревовещании почитать? - спросил я. - Очень хочется о чревовещании.
Она не откликнулась. Наверное, подумала, что я шучу. Да я и вправду шутил.
Однако тут же в моем уме пронеслись различные варианты, один фантастичней другого, как к своей выгоде можно это психическое чудо использовать. Двое в одном. Нет, что это я... Наоборот. Психическое поле, чьим-то внушением и вмешательством - происками внеземного происхождения? - поделенное между нами в произвольной пропорции. Можно со сцены показывать фокусы. Разыгрывать друзей. Или податься в бизнес, политику, криминал. Шпионаж? Почему бы и нет? В голове весело играли воздушные пузырьки.
Я даже вскочил и забегал по кабинету, пытаясь сформулировать достаточно четко то, что легким вихрем вертелось в пустой башке. Что-то вертелось... вертелось.... Но что, я ухватить никак не мог. И сейчас не могу.
- Только не втягивай нас в spy-story, - сказало Ева.
- Ах, и это мы уже обсуждали с тобой?
- Увы.
А о сексе? Нет. Не буду спрашивать. Я приуныл, глядя на тень от оконной рамы, распятую на пыльном полу.
Подошел к окну, открыл створку. Солнце, одетый в лохмотья сад. Отсвистело, отшелестело лето. Желтый осенний ветер гулял в голых ветвях. Вороны каркали да перепиралась пара котов, время от времени раздавался пронзительный визг, словно скрипку настраивали.
- Проголодался, наверное, - сказала Ева. - Пора тебя покормить. Спустимся? Или сюда принести?
Что это она за мной ухаживает? Право же, я не маленький. Сам ем.
- Неси, - сказал я.
Она ушла и вернулась минут через десять, в течение которых я пытался припомнить, как называется эта еда... Крылышко... Ножка...
Она внесла колбасу.
- Кухарки у нас с тобой нет, а готовить мы не умеем, - сказала она, извиняясь за колбасу.
Это ж я научил ее говорить и действовать. Лучше бы готовить научил.
- Кто ее покупает, ты?
Какая-то кошка, задрав мордочку, тактично ждала, пока и на нее обратят внимание.
- Ты, я. Эту купила я. Или купил? Как предпочитаешь?
- Как знаешь, - сказал я, жуя. И тут же спросил, пользуясь случаем. - Ну и каково же быть женщиной?
- Знаешь, не очень. Какие-то рези, регулы.
- А мы не спали с тобой? - Эта мысль, что загостилась в голове, вылезла таки наружу.
Она покраснела. С чего бы? Я ж не краснел.
- Идиот. Не забывай, что я твое ближайшее Я. Подобного инцеста не было и не будет.
Все время выпадает из головы, что теперь я един в двух лицах. Я в моем лице и в лице этой девицы. Ее лицо выражало досаду.
- Ах, извини, - сказал я.
- Ничего. Тут названивала одна дамочка. Машей звать.
Мимо, Мнемозина. Никакой Маши я не помнил.
- Позвонила - и?
- И приехала с твоего разрешения. Привезла аспирин.
- Мы спали?
- Еще как. С этой хорошенькой Машей вы так сплелись...
- Как? Сплелись?
- Самым тесным телесным образом.
Не помню. Жаль.
- Кто еще интересовался мной? - спросил, вспомнив о мэре.
- Мэр. Меня ты представил как секретаршу. И пообещал, что на решающем этапе его поддержишь.
- А когда этап?
- В ноябре. Ещё из Дворянского Клуба заезжали. Относительно серебра.
Эти своего не упустят.
- И?
- И мы отдали им всю посуду. Видишь, на чем едим.
Да. Пластиковые тарелочки. Удобно, по крайней мере. Не надо посуду мыть.
Я вспомнил о своих намерениях найти телефон психиатра. Позвонить ему, проконсультироваться. Без помощи медицины нам все равно не обойтись. Возможно, в его Саду уже есть и такие?
- Опять ты о нем, - сказала Ева. - Ты о деньгах забыл.
- Что, много берет?
- Не знаю. Заплатить ему у нас хватит. Ты забыл, как они к нам попали.
Где-то в глубине души встрепенулся, завибрировал камертоном самый тонкий и чуткий нерв.
- А как? - поинтересовался я. - Мы выпотрошили джек-пот?
- Вроде того. Ты, пользуясь случаем, кинул своих друзей и скрылся в этой дыре. Но все дело во мне. Вернее, в той, кого ты называешь Евой. Я не знаю, откуда взялась эта сумма, которую ты при ней нашел. Наверное, Ева тоже кого-то кинула. И скорее всего не успела позаботиться о том, чтобы укрыться так глубоко, как ты. Так что я здесь как бы инкогнито. Я таюсь.
Я путался. Я, ты. Кто в ней я, а кто та посторонняя нам обоим женщина, которая кого-то кинула, а, может, и похлеще натворила чего. Зацепила, бедная, лиха с лихвой. И что нам, мучимым одной тайной, теперь делать?
Последствия - это развернутая причина. Так что удары судьбы нами заслужены. А может, она, пользуясь помехами памяти, дурачит меня? Но продолжим собеседование с самим собой.
- Ты говоришь: то, что помню я, не помнишь ты. И наоборот. Но как же мы вот помним одно и тоже. Про психиатра, например?
- Милый мой, ведь мы не первый раз с тобой дискутируем. И обмениваемся воспоминаниями в том числе. Ты мне сам о нем позавчера рассказывал.
Не так-то просто ее уличить.
- Я думаю, - продолжала она, - у Евы было то же самое с кем-то, что теперь с тобой. Тот, кто был с ней... в ней, - поправилась она, - или та, прибрал чьи-то деньги и смылся. Но потом по каким-то причинам этот чужой из нее исчез. Испарился. Слинял. Ева стала той беспомощной куклой, какой ты ее нашел. Но ищут ее. То есть меня. Понял?
Я не помнил, какой я ее нашел. Я еще помнил, что была Ева-ребенок, но забыл, откуда взялась.
- Ты и меня кинешь? - спросил я.
- Кто - ты? Все претензии предъявляй себе. Если кину - значит, таким ты себя воспитал.
- А где деньги, кстати?
Она сказала. Но я тут же об этом забыл, а переспрашивать счел неудобным.
Надо было это обдумать. Но не думалось. Память отняли, а теперь и мысль? Я выразил намерение спуститься в сад.
- Только за калитку не выбегай, - предупредила Ева.
Сад наш выглядел просто отребьем по сравнению с соседними. Словно был неизлечимо болен. Те соответствовали текущему сентябрю. Хранили элементы лета. Странно, что наш так быстро увял, словно опередил их на месяц.
Вечерело. Свет мерк. Пахло осенью, плесенью.
- Ты помнишь?
Я вздрогнул.
- Это я.
Объект стал субъектом, и теперь сам присматривает за мной. Тоже вышла, мол, ноги размять.
- Я о Леопольде хотела спросить. Это тот, что тебя ищет.
Я покачал головой. История, произошедшая не со мной.
- Совершенно ничего? Расскажи, что ты помнишь.
Мне показалось, что, проснувшись, я помнил всё, кроме последних трех-четырех недель. Теперь же припоминалось только самое отдаленное - детство, отрочество, юность. Непреложные очаги очевидности, за которые могу поручиться вполне. Но я совершенно не помнил, как, по завершении этой трилогии, вошел во взрослую жизнь. Более позднее прошлое вытравлено. Не знаю, что происходило в мире, в стране.
Я привел ей пару далеких событий, причем настолько отчетливо, словно были вчера. Вслед за ними еще множество фрагментов, цепляясь один за другой, всплыли вдруг из глубин. Словно память сошла с ума.
- Я могу в хронологическом порядке восстановить свою биографию лет с пяти, - уверенно заявил я. - И лет до 16-и.
- А еще?
- Школьную программу наук. Вот, вспомнилось, лет до семи я каждое лето жил в деревне. Родители считали, что у меня слабые бронхи.
- Вчера ты об этом не говорил. Сегодня ты ближе к своему началу. В самый нижний слой памяти влез. Боюсь, что скоро исчезнешь совсем, будешь витать в виртуальности. Я витала, и ты витай.
- Что? - спросил я, недоумевая, когда мы успели вернуться в кабинет. И почему за окном такая темень. Новая лакуна? Но и о ней я тут же забыл.
- В конце концов, мы лишь условно действительны - при наличии абсолютного небытия.
Я ни слова не понял из ею сказанного, тем более что вдалеке взмыл вверх и распустился, а потом распался на струи изумительной красоты хвостатый цветок, полностью поглотивший мое внимание.
- Это фейерверк, - сказала Ева и продолжила, начатую, видимо, уже здесь, тему. - Я ведь помню, ты трогательно заботился обо мне. Я тебя не брошу. И ты меня не бросай. Может, и выпутаемся как-нибудь.
Фейерверк растаял. Сгустилась тьма. Звезды на месте, от луны - как и не убыло, и блестела она ярче, вызывая необъяснимый восторг. И кто это всё, на ночь глядя, выдумал?
Я, наверное, что-то сказал.
- Да, я думаю так же, - сказала она. - Но чувствую иначе.
Мне показалось, что, закрывая окно, я спугнул в саду чью-то тень.
Кто б мог предвидеть, кто бы мог знать, что нынче ночь принесет такое, о чем и не ведало утро.