Конструктор живых систем: Преддверие войны

Глава 16 Военный лагерь

Вторая неделя пребывания в лагере оказалась для нас ещё более напряжённой, чем первая. Сказался эффект перенапряжения, плюс занятий стало больше, и они оказались насыщеннее. Мы практически валились с ног от усталости, к тому же, наступила жара, и солнце буквально пекло нас сверху. Ладно я, выросший на юге, мне жара не впервой, но тем, кто жил на северо-западе или дальше, становилось плохо.

Каждый вечер обязательными являлись построения на плацу, вытоптанном нашими ногами во время строевых занятий до каменной твёрдости. Строили для проведения вечерней проверки, да и вообще по любому поводу. Проверяли нас несколько раз в день, но общая перекличка происходила утром и вечером, и если утром пекло ещё не успевало наступить, то вечером уже ждала удушающая жара.

Солнце, скрывшись за линией горизонта, перестало донимать нас своими прямыми лучами, но утих и ветер, поэтому стояла страшная духота. Пот стекал тонкими струйками по лицу и спине, отчего пояс на брюках и вся гимнастёрка покрывались мокрыми тёмными пятнами, а к утру окрашивали ткань солевыми разводами.

— Арифмопеев?

— Я!

— Амбросов?

— Я!

— Биттенбиндер?

— Я!

— Городецкий!

— Я!

— Дегтярёв?

— Я!

Тут неожиданно для всех из строя вывалился кто-то из студентов и, сделав два шага вперёд, мягко стал валиться в пыль. Его еле успели подхватить у самой земли.

— Медика сюда! — заорал офицер, проводящий вечернюю поверку, и младший унтер сорвался с места и убежал в сторону медицинской палатки.

Вскоре пришел доктор, осмотрел обмякшего студента, вяло похлопал его по щекам, раскрыл свой докторский саквояж, выудил из него флакон с нашатырём и дал нюхнуть бедолаге.

— Агрх, апчхи.

— Тепловой удар, — констатировал врач. — Дайте ему воды и уведите в палатку, к утру оклемается, и не проводите долго вечерние проверки, многие непривычны и ослаблены в связи с пиковыми физическими нагрузками. Приедут обратно, кляузы начнут черкать. Окститесь, господа офицеры. Всё, если я больше не нужен, то заканчивайте, а то ещё кто-нибудь свалится в обморок.

Вечернюю проверку тут же быстро завершили и отправили нас по палаткам, где мы перед сном обсудили всё произошедшее с нами за день.

— Что-то у нас на сборах, что ни день, то либо стреляют в кого-то, либо сами без причины валятся в пыль, маменькины сынки, донер веттер! — возмущался Пётр.

— Да брось ты, среди нас разные есть, если ты родился на севере, то переживать жару тяжело, особенно испытывая такую резкую нагрузку. Все же, мы технари, а не ботаники.

— Ладно, Федя, толку об этом рассуждать, завтра опять рано вставать и снова идти на занятия. Эх, а если война и вправду начнётся, а мы уже здесь устали, а на войне всё ведь совсем по-другому окажется.

— Да… как на войне будет, никто из нас не знает, и лучше туда не попадать, — пробормотал я, уже засыпая, и тут же провалился в крепкий, без сновидений, сон.

Вся следующая неделя прошла в постоянных занятиях, стрельбах и робких попытках вождения. В нас пытались впихнуть сразу буквально всё, получалось, как обычно в таких случаях, не очень. К вечеру мы еле волочили натёртые мозолями ноги и без сил падали на свои койки, благо кормили нас отменно, и если не всегда вкусно, то почти всегда очень сытно, а большего нам и не требовалось.

Что касается любви, то я вспоминал о ней только на занятиях, и то, когда они случались на редкость нудными. Всё остальное время никакие амурные дела мою голову не посещали, и ни Елизавета, ни Женевьева мне по ночам не снились, да и вообще, почти ничего не снилось. Как только я закрывал глаза, тут же проваливался в крепкий сон, а открывал их по команде: «Подъём!». Тем временем практически незаметно подошёл сначала банный день, а вслед за ним наступило воскресенье.

— Пётр, поехали в город, — предложил я другу, — что-то мне уже здесь тошно. На следующей неделе выезжать смысла нет, там скоро и окончание наших сборов, сразу по домам разъедемся. А сейчас хочется хотя бы на людей обычных посмотреть.

— Я согласен, едем, только куда?

— Не знаю, — пожал я плечами.

— Предлагаю в Ливны съездить, город небольшой, уездный. В Орёл далеко и устанем быстро, пока туда доедем, пока обратно, уже и спать ложиться, а впереди новая тяжёлая неделя.

— Давай, как раз сможем посетить самое шикарное кафе в городе, оно наверняка дешевле окажется, чем в Орле.

— Точно! Поехали!

Утром возле нашего лагеря уже стояло множество крестьянских, и не только, телег и экипажей самого разнообразного вида и назначения. Объединяло их возниц только одно — желание заработать. Выбрав одну из телег, мы осведомились, сможем ли доехать в Ливны, оказалось, что нет. Пришлось искать тех, кто отвезет нас. Таковых сначала не нашлось, большинство желало добросить нас лишь до дороги Орёл — Ливны, а дальше, как хотите, часть извозчиков на каретах могли докинуть до Орла, а вот в Ливны никто из них ехать не собирался.

Поискав желающих нас туда отвезти, и не обнаружив их, мы наняли какую-то телегу и поехали до дороги Орёл — Ливны, минуя село Кунач. Нас довезли, высадили у дороги, и мы остались ждать. Мимо нас время от времени проносились разные автомобили, по большей части паровые, изредка попадались бензиновые, проносились извозчики или частные экипажи, и ни одного эфиромобиля. Ни одного! Вот, что значит провинция…

В конце концов, нам улыбнулась удача, и нас подобрал извозчик, что ехал порожняком в Ливны. Он забрал нас вместе с ещё одним студентом из другой роты, что успел прибиться к нам, пока мы ждали попутку. Вот втроём мы и помчали в уездный городишко, посмотреть на местные красоты и, особенно, на местных красоток.

— Куда вам?

— В центр! — взял на себя роль старшего Пётр, — в самый центр, желательно остановить возле самого лучшего кафе или ресторана.

— Шоб какава в нём имелась, или молодым господам по нраву больше коньячок? — уточнил извозчик.

— Нет, коньячок нам не с руки пить, а вот если кофе или какао, то это лучше всего.

— Ну, тогда вам в трактир Яръ. Там и какава есть, и кофе арапский, а какие блинчики, ммм, пальчики оближешь. Хошь с красной икрой, хошь с чёрной, хошь гуся тушёного по-тамбовски принесут, хошь медвежатину, жареную с луком, или поросёнка молодого в сметанном соусе. На любой вкус и цвет, там и музыку играют желающим, но за то отдельно платить нужно. Хотите, цыган станцевать пригласят, но не советую, больно красть они падки, особливо их бабы, тем только того и надобно. Грудь чуть обнажат, чтобы мужик в неё смотрел, а сами шасть, шасть лапами своими смуглыми по карманам, и раз, денюжка-то и тю-тю, пока мужик естество их рассматривает. Ух и шалавы…

— Не, музыку нам не надобно, цыган тем более, а вот поесть вкусно, в самый раз. А пиво есть тевтонское у вас в городе? — перевёл Пётр разговор на свой любимый напиток.

— Тевтонское? Нет, не видал, своего хватает, да и кто его тут пить станет? Ладно бы помещиков тевтонских здесь навалом обитало, так нет же никого. Они все южнее земли от императрицы в своё время получали, а здесь ихних покамест не видал я. Местное тоже ничего, да и привозное есть, даже со столицы везут сортовое да особенное. Да мы по пиву не мастера, нам бы мёда хмельного или водки хлебной, а остальное здешнему люду не скусно. Пустое всё да слабое. Пробовал я как-то винище с Крыму, кислятина, какую Бог не видывал, а ежели сладкое, тож рассказывали, так то больше барышням да девкам взрослым нравится, а мужику такое пить срамота одна. Но это я свои мысли кажу, вам то городским оно не интересно будет.

— Ага, понятно, ну тогда кофе и какао хватит.

— Ваше дело, господа, моё дело — рассказать, а вы уж сами с усами, коли захотите, так попробуете, коли нет, так и нет. А я вот в свой трактир заеду, там всё намного дешевше, а сытность не хуже, да и кормят почти также в разнообразии, рыбы много. Есть и котлеты щучьи, и берш запечённый, и судак в яйцах обжаренный, караси в сметане, да и просто рыбья жарёха. А особенно скусно у них получается уклейка, что в муке обвалена, вроде и рыбка мелкая да обычная, и мука мелкого помола всего лишь, а как куснёшь, так сладостью весь рот заполняется, аки росинку нектарную проглотишь. А ещё сбитень хорош, но в вашем трактире лучше, хозяин сам варит, дока в этом деле, захожу, бывало, к нему, обязательно чарку-другую опрокину, особливо в жаркий день, и как прохладой всё тело обдаст, да на сердце легко-легко становится. Эх, хорошо!

Мы только плечами пожимали, слушая рассказы словоохотливого извозчика о секретах кулинарных заведений мелкого городка, а вскоре и сами доехали до пресловутого Яра. Самый центр города оказался почти пуст, прохожих мало, девок, то есть барышень, ещё меньше, да и одеты все по-простому. Только возле местного Свято-Сергиевского кафедрального собора толпился по воскресному дню народ, а остальные улицы оказались пусты.

Поблагодарив извозчика, мы сначала подошли к собору, окрестясь на его кресты. Сам собор формой своего главного здания чем-то напоминал большую пасху с пятью бирюзовыми куполами, да впереди на воротах размещалась звонница, привлекая окрестный люд на службу нежным, но громким треньканьем небольших колоколов.

Пётр остался за воротами, а мы с другим студентом зашли внутрь, любопытствуя. Вместе с другими простояли десяток минут, купили и поставили свечки за здравие и упокой, и развернулись на выход. На нас оглядывались, но ничего не спрашивали, да мы и не старались привлечь к себе внимание и, помолясь, вышли. Здесь мы расстались со студентом, который решил пойти по своим делам, и направились с Петром в трактир.

Завидев нас, дежурный половой тут же встретил, словно дорогих гостей, и, усадив за понравившийся нам столик, сразу же начал перечислять имеющиеся яства. А мы внимательно слушали.

Пётр прошёлся по мясным блюдам, заказав себе кулебяки и расстегаи, ну и блины с икрой, я взял блины с икрой и гуся тушёного и тушеного же поросёнка, ну и кофе. Спиртное брать не стали, нужно назад ещё возвращаться, а во хмелю только приключений новых искать, а с моей интересной энергетикой лучше этого не делать вовсе, они сами меня найдут и без катализатора.

К сожалению, трактир оказался наполовину пуст, а женского пола в нём и вовсе не оказалось, зато мы вкусно поели в тиши и прохладе, а выйдя после еды на улицу, пошли неспешно гулять, рассматривая горожан. Часа через два, обойдя весь центр и не найдя ничего интересного, мы стали искать возможность отправиться обратно, прибегнув опять к помощи обычного извозчика.

В общем-то, ничего необычного с нами в тот день не произошло, только добирались обратно долго, извозчик довёз нас только до села, а дальше ехать не захотел, пришлось уговаривать и давать дополнительно деньги, насилу уговорили, а приехав, легли пораньше спать. Всё же, поездки хоть и насыщают душу впечатлениями, в нашем нынешнем положении этих впечатлений и без них хоть отбавляй, так что, лучше поспать.

Со следующего дня началась третья неделя нашего пребывания в военно-полевом лагере. И вновь занятия, копание окопов, изучение армейских премудростей и, конечно же, стрельбы. На этот раз нам дали пострелять из пулемёта, а на следующий день провели учебный бой друг против друга, но оружия не выдавали, во избежание несчастных случаев.

Кроме того, наше начальство понимало, что мы студенты инженерных факультетов, и почти каждый из нас обладал каким-то даром, а это, по сути, золотой генофонд нации, и разбрасываться им никто не позволит, да ещё таким максимально глупым образом.

Нам о том не говорили, но видимо, сверху пришёл приказ, и количество офицеров, контролирующих и проводящих с нами занятия, резко увеличилось, как и охраны, несущей службу по периметру лагеря. Оружие им выдавали боевое, да и при ближайшем рассмотрении формы солдат, оказалось, что нас охраняли не абы кто, а гвардейцы. Правда, мы не сразу это поняли, а когда поняли, удивились. Мало ли, почему так сделали, главное, что не мы сами себя охраняли, а то, чувствую, мне пришлось бы каждый день кого-то, да спасать.

Начальник отдела контроля учебных заведений по линии отдельного корпуса жандармов Склавской империи полковник Живоглотов положил трубку телефона. Он только что вызвал к себе ротмистра Радочкина, и сейчас пролистывал дело Фёдора Дегтярёва, поневоле дивясь, сколько за год с тем произошло резонансных приключений, определённо, что-то с этим юношей не так.

Нет, вины в этом его, конечно же, нет, просто обстоятельства складываются таким образом, что он оказывается в гуще приключений.

— Что-то там в нашей лаборатории с ним начудили и внесли в его дар непомерные флуктуации, — невольно выразил полковник своё мнение вслух. В это время послышался аккуратный стук в дверь.

— Войдите!

— Господин полковник⁈

— Входите, ротмистр, рад вас видеть.

Радочкин вошёл с каменным выражением лица, по которому невозможно было понять, доволен ли он тем, что его вызвало начальство по неизвестному поводу, или тем, что начальник рад его видеть. Это уже профессиональное.

— Вызывали, Геннадий Петрович?

— Вызывал.

— А по какому поводу, позвольте узнать?

— По поводу твоего подопечного, Фёдора Дегтярёва.

— Он что-то опять натворил?

Уж насколько полковник Живоглотов привык к неожиданностям, а тут не выдержал и усмехнулся.

— В точку, ротмистр! Именно, что натворил, но не в минус, а как обычно, в плюс. Удивительный, всё же, этот юноша, жаль, что ты так и не довёл до конца его вербовку.

— Нет смысла. Агент не должен нести за собою постоянный шлейф приключений, он должен работать тихо и незаметно, как его бывший товарищ по комнате в общежитии. Вот тот настоящий агент, а здесь мы имеем дело с исключительно удачливым в плане приключений юношей. Но нашей службе не нужны его приключения, нам важны его достижения на благо империи, и в этом смысле мы сделали всё, что могли. Хороший бы из него получился жандарм, но не тот характер.

— Да, характер у него весьма оригинальный. Вот переслали по нему бумагу из военного министерства. Начальник военно-полевого лагеря полковник Илларионов ходатайствует о его награждении медалью «За спасение», а лучше боевой медалью.

— Вот как⁈ А за что, интересно?

— Да, у меня самого возник тот же вопрос, когда я открывал портрет, и вот ответ: «За спасение руководителя учебных стрельб майора Поликарпова». Суть дела: один из студентов ошибочно направил ствол винтовки в сторону майора и выстрелил в него, а оказавшийся поблизости Дегтярёв создал воздушный щит с помощью своего дара и ослабил действие пули, в результате чего она не смогла пробить грудь офицера. За это полковник и просит его поощрить. Во-первых, Дегтярёв не растерялся, во-вторых, вовремя среагировал, а это случается нечасто. Бумага уже легла на стол военному министру, и он, скорее всего, её подпишет, так что, ещё один камешек драгоценный в копилку этого юноши.

— А не было ли злого умысла у этого студента?

— Возможно, сейчас с ним разбирается отдел местных жандармов, пока с их стороны никаких сведений о злом умысле не поступало.

— Понятно. Что прикажете делать с данной информацией, и какие меры принимать в отношении Дегтярёва?

— Никаких мер в отношении его принимать не нужно, просто вам для сведения, а также вложите данный листок в его личное дело. Юноша весьма перспективный, нужно отслеживать все его деяния. Вы, помнится, докладывали, что он пытался переделать купленный пистолет?

— Да.

— И каков результат?

— Насколько я понял, результат неудачный.

— Смотрите, чтобы он не застрелил сам себя в процессе работы, а то, знаете, оружие, оно такое, может и ствол разорвать ненароком.

— Знаю, но тут я бессилен.

— Надо отправить его в техническую лабораторию, чтобы там он узнал основные моменты при работе над проектированием оружия, а не делал абы как, а то Кулибин, понимаешь, новый выискался. Студент-недоучка.

— Учтём-с.

— Учти. Ладно, внимательнее относись к работе, чувствую, неприятные события не за горами. Император ведёт напряжённый торг с тевтонцами, поэтому и войны пока нет, но с другой стороны их тоже обрабатывают, а воевать с объединённой Европой — ещё то событие, поэтому за каждого человека нужно биться, а то, не ровен час, и в строй поставить никого из достойных не найдётся. А в студенческой среде сейчас превалируют пацифистские настроения, их активно продвигает некая группа товарищей. Разбирайся в первую голову с этим, а остальное приложится.

— Слушаюсь, ваше высокоблагородие!

— Ступай, работы невпроворот.

— Есть!