Конструктор живых систем: Преддверие войны

Глава 15 Стрельбы

После интенсивных занятий по изучению стрелкового оружия, его разборке и сборке, нас, наконец, отправили на стрельбы. К сожалению, заниматься своим пистолетом мне пока оказалось некогда, он так и пролежал всю неделю в сейфе. Почти все студенты, прибывшие на полигон, обладали даром: кто-то совсем слабым, кто-то — посильнее, но у всех он имел свойства, если так можно выразиться, исключительно мирные.

За этот неполный год обучения в академии я уже понял, что дар с боевыми возможностями — огромная редкость, и большинство его обладателей приноравливались к нему, как могли, применяя либо в качестве защиты, либо, в совсем уж редких случаях, для нападения. Мне же, в некотором смысле, повезло, я мог применять свой дар и в качестве защиты, и в качестве нападения, но кратковременно.

Большинство студентов не распространялись насчёт свойств своего дара, либо сильно преувеличивали его возможности, ради хвастовства. Обладали ли каким-то даром офицеры нашего учебного батальона, я не знал, надеюсь, что да, но не факт. Поэтому все предпочитали воевать обычным оружием, а специальные разработки, которые осуществлялись на секретных производствах, в войска не поступали. Ими занимались люди, имеющие технический дар, как в прямом, так и в переносном смысле, и затраты на производство подобного оружия в десятки раз превышали стоимость обычного.

Конечно, оружие, работающее на эфире, обладало гораздо большими разрушительными свойствами, особенно машины, но не всякое государство могло потянуть производство и использование подобного вооружения долгое время. Войны скоротечными бывают редко, как правило, всё происходит быстро в борьбе со слабыми государствами. Склавская империя слабостью не страдала и, наученная горьким опытом предыдущих поколений, готовилась к войне заранее, отсюда и посыл.

Все эти мысли мелькали в моей голове, пока мы шли пешком до стрельбища. Идти пришлось немало, около десяти километров, по солнцепёку. Каждый, в том числе и я, нёс на плече винтовку, на поясе — длинный склавский штык от неё, плюс подсумок с лежащими в нём железными болванками от гранат. Дополнительно на поясе висела фляга с водой, а на спине лежала шинель в скатку, чтобы уж точно чувствовать себя настоящим солдатом.

Говорят, что такую амуницию надевал на себя при инспекции войск сам император, но врут, поди, слишком неудобно и тяжело, зачем ему это?

Мои мысли перебил шагающий рядом унтер, что постоянно подгонял отстающих, покрикивая на них, но делал это беззлобно, чисто для подбадривания.

— Это вам, господа студенты, наука на будущее, чтобы вы знали, каково это, солдату пёхом идти, а не на лошади ездить! Попробуете солдатского хлебушка, да потом своим обольётесь, всё лучше поймете простого воина. На склавском солдате все войны держатся, на нём да на воинском искусстве офицеров. Офицер всему пример, а командир, что солдата понимает, — умный и справедливый, а за таким солдат с готовностью в бой пойдёт, не бросит и не предаст. Запомните это, ребятушки. Наука побеждать тяжела, а солдатский хлеб горек и солён от пота, зато и пользы он приносит много. Как говорят доктора, витамины в ём есть скусные, от любой глупости и напасти предохраняют. Вот так… Мотайте себе на ус, хотя ус у вас больно жидкий ещё, но ничего, поживёте с моё, загустеет. Кхе.

Я слушал разглагольствования старшего унтера и только вздыхал. Пётр, который шёл рядом со мной, ругался вполголоса по-немецки, и самое простое слышалось «donnerwetter». Остальные студенты реагировали по-разному. Кто-то продолжал идти, как ни в чём не бывало, кто-то еле плёлся, а то и жаловался, как ему тяжело приходится, что устал, и винтовка ужасно тяжёлая, и как его тут мучают, а он на это не подписывался, он студент и не хочет быть офицером, и тому подобное. Всякие разговоры в строю ходили, но в основном, делились эмоциями и размышлениями, когда уже всё заканчивалось.

Между тем, мы подошли к стрельбищу, и строй стали разбивать на кучки, то бишь, отделения, для начальной стрельбы. Нам с Петром выпало упражняться в числе первых. Привычно скинув с себя винтовку, я получил обойму из семи патронов, загнал её в приёмник и, передёрнув затвор, дослал патрон в патронную коробку.

— Студент Дегтярёв к стрельбе готов!

— Студент Биттенбиндер к стрельбе готов! — отрапортовал лежащий рядом мой друг.

Подпоручик Григорьев приставил бинокль к глазам и внимательно осмотрел мишени, ожидая доклада ещё от троих человек, что лежали сейчас на огневом рубеже, подложив под себя собственную шинель. Вот и пригодилась, родимая.

— Ну, раз все готовы, то начинаем стрельбу. Стрелять, пока не закончатся патроны, по своим мишеням, при попадании она упадёт и снова встанет. Тому, у кого больше всего окажется попаданий, по итогам сборов могут достаться именные часы от руководителя общеармейский студенческих сборов генерала Савельева. Огонь!

— Бах! — выстрелил Пётр. — Бах, бах, бах, — заговорили винтовки других студентов.

Приникнув к ложу винтовки, я тщательно поймал в прорезь мушки мишень и, затаив дыхание, плавно нажал на спуск.

— Ба-бах! — громко сказала своё веское слово винтовка и содрогнулась от выстрела.

— Щёлк! — клацнул затвор винтовки, загоняя в патронник следующий патрон. Быстрое прицеливание, и вновь прогремел выстрел, и так я стрелял, пока не закончились все патроны в обойме.

— Закончить огонь! К мишеням!

Подхватив винтовки, мы, трепеща от желания поскорее узнать результат стрельбы, заспешили к мишеням. Моя падала три раза, но не факт, что я угодил в неё только три раза, пуля могла попасть, но не свалить мишень, поэтому стоило проверить лично. Так и оказалось, я попал четыре раза, Пётр три, а все остальные — не больше двух раз.

— Дегтярёв стрелять умеет, но плохо, а остальные и вовсе, хуже некуда, господа студенты. Ну, да ладно, это всего лишь первые стрельбы, научитесь ещё. Всё, можете пока водички попить и отдохнуть возле вон той палатки.

Мы отошли, наблюдая, как на огневой рубеж направилось второе отделение. Расположились мы недалеко и хорошо видели, как они готовятся к стрельбе. Всё происходило, как и у нас: раздали патроны, улеглись, скомандовали «ОГОНЬ». Начались стрельбы, и тут у одного из студентов вдруг заклинило оружие. Он закричал об этом.

— Господин подпоручик, у меня патрон перекосило!

— Передёргивайте затвор.

Студент прилежно передёрнул затвор, патрон выкинуло, на его место встал следующий, и в этот момент студенту пришло в голову повернуть винтовку в сторону руководителя стрельб.

— А она стрелять будет? — спросил он, и дальше произошло то, чего никто не мог ожидать, и что периодически случалось непостижимый образом на подобных огневых мероприятиях.

Студент начал поворачивать ствол винтовки в сторону майора, руководящего стрельбами, и своего командира взвода, и одновременно при этом нажимать на спусковую скобу. Зачем он это сделал, он и сам не понял. Повернул оружие просто машинально, а зачем нажимал — объяснить потом не смог.

Унтер, что стоял недалеко от студента, попытался помешать ему, но опоздал. Сухо и громогласно треснул винтовочный выстрел, траектория пули совместилась с телом майора. А дальше время словно застыло и потекло густыми тяжёлыми каплями.

Всё произошло в считанные мгновения и абсолютно неожиданно для нас. Вот вроде мы спокойно стоим в тени палатки, с любопытством наблюдая за теми, кто сейчас стреляет. Пётр в это мгновение отвернулся и начал разговаривать с другим студентом из нашего отделения, я тоже хотел отвлечься и почти повернулся, но чувство осознания того, что сейчас что-то произойдёт, заставило меня не торопиться.

Момент выстрела я скорее почувствовал, чем увидел. Траекторию выстрела не отслеживал, просто не успел, и чисто инстинктивно поднял руки и задействовал дар нервным импульсом. Чистая энергия послушно потекла из моих рук, подняла с земли множество мусора и выставила щит на пути движения пули.

Расстояние от стреляющего до его жертвы не превышало и десяти метров, а винтовочная пуля — совсем не пистолетная, поэтому мой щит, возведённый практически мгновенно и без подготовки, пуля разбила в прах и ударила точно в середину груди майора, откинув его назад. Ударить — то она ударила, но пробить ей уже силы не хватило…

— Хрясь! — и могучий удар кулака унтера сходу врубился в непутёвую голову студента. Тот смешно взбрыкнул ногами и отлетел в сторону, винтовка — в другую, дымясь от выстрела.

— Сука, майора убил!

— Стрельбу прекратить! — истошно заорал подпоручик Григорьев, а я молча бросился к майору, благо опыт наработал уже.

Как я и думал, майор оказался жив, пуля смогла пробить лишь его гимнастёрку, да, разорвав кожу, уткнулась в мясо, застряв на входе в грудину. Майор корчился от боли, пуля выбила дух из его лёгких, и он никак не мог вдохнуть воздух, разевая рот, как рыба, выброшенная на сушу.

Схватив его, я стал приподнимать, чтобы он смог сделать вдох.

— Всё хорошо, он жив, я успел выставить защитный барьер, — сказал я подпоручику Григорьеву, что прибежал вместе с остальными на помощь.

— Так это ты сделал тот вихрь?

— Да, так получилось.

Майора я отпустил, и ему стали оказывать первую медицинскую помощь, тем более, рядом находился доктор, что присутствовал на стрельбах, как предписывала ему директива. На стрельбище возникла непривычная суета, которая не прекращалась по мере того, как информация о происшествии начала распространялась на весь батальон.

Впрочем, поняв, что мы здесь более не нужны, и сейчас начнётся жёсткое разбирательство по произошедшему, подпоручик Григорьев отправил весь взвод обратно. Остались только непосредственные участники, меня тоже не стали задерживать, так как я всего лишь спас майора и более ничего не делал. Со мной всё понятно, и опросить можно меня и позже. Наше отделение успело отстреляться, второе — наполовину, а остальные три даже не приступили к упражнению, но сейчас это никого больше не волновало.

Стрельбы на сегодня решили остановить, и вскоре вслед за нашим взводом со стрельбища потянулись и остальные. Само мероприятие перенесли на следующий день, а меня, студента Василия Амбросова, стрелявшего в майора, подпоручика Григорьева и командира отделения унтера Пришибеева стали по очереди допрашивать.

Подобное мероприятие стало для меня уже привычным, но нудным и неприятным, хотя, если бы я не вмешался в процесс выстрела Амбросова в майора Поликарпова, то дело хоть меня и не коснулось бы, но всё равно принесло много неприятностей.

— Да, а как ты успел увидеть, что Амбросов стреляет в майора? — спросил меня Пётр, когда мы шли обратно.

— Скорее почувствовал, чем увидел. Не знаю, как точно.

— Да уж, ты, Федя, постоянно оказываешься в гуще событий, даже здесь.

— Да какая гуща событий, просто так получилось, я же не виноват в этом.

— Да, везёт тебе на приключения…

— Везёт, — не стал спорить я.

Остаток дня меня спрашивали, что да как, как сумел, но делали это скорее от удивления и для проформы, чем пытаясь узнать что-то существенное. Разбирались, в основном, с виновниками происшествия, а под конец дня меня вызвал к себе полковник.

— Барон Дегтярёв⁈

— Так точно, ваше высокоблагородие!

— Молодец, барон, не ожидал, что кто-то сможет таким образом спасти жизнь офицеру. Планирую представить вас к заслуженному поощрению. Медали не обещаю, но и без премии вы не останетесь, а также обязательно сделаю отметку в личном деле о вашем участии и отправлю похвальную грамоту в деканат академии. Дело того стоит, жаль, ничем иным в рамках своих полномочий я поощрить вас не могу, сами понимаете, вы здесь находитесь всего месяц, и статус ваш никак не закреплён. Но ничего, награда всё равно найдёт своего героя.

— Так точно, ваше высокоблагородие!

— Ну, ступай! Спасибо тебе за майора, не оставил его детей сиротами, — и полковник крепко пожал мою руку.

Весь следующий день лагерь гудел об этом происшествии, но прошло два дня, состоялись стрельбы для тех, кто не успел отстреляться раньше, и происшествие стало забываться.

Майор, получивший лёгкое ранение, вышел на службу и первым делом нашёл меня.

— Барон Фёдор Дегтярёв, — остановил он меня возле столовой.

— Так точно!

— Я майор Поликарпов, тот, кому вы спасли жизнь на стрельбах. Спасибо вам за это, не знаю, как вы смогли успеть, но я очень благодарен, и надеюсь, что смогу вернуть вам долг!

— Вы мне ничего не должны, господин майор, спасти жизнь — это человеческий долг каждого, и я рад, что исполнил его в полной мере.

— Тогда вы спасли две жизни или, вернее сказать, две судьбы: мою и этого бестолкового студента Амбросова, специально он это сделал, или случайно, но его жизнь не осталась бы прежней, и каторгу он себе обязательно тем самым заработал. Вы должны это знать, надеюсь, что Амбросов сам поймёт, что вы сделали для него, и сделали не специально. Впрочем, это его нравственное дело, а я сейчас говорю за себя. Спасибо вам ещё раз, прошу обращаться ко мне с любой просьбой в любое время дня и ночи. Всегда к вашим услугам! — и, склонив голову передо мной, майор щёлкнул каблуками, приветствуя, как равного себе.

— С удовольствием воспользуюсь вашим предложением, господин майор.

Поликарпов крепко пожал мне руку и ушёл, не оглядываясь, а я встал обратно в строй студентов. На душе как-то сразу потеплело, а мир вокруг стал мягче. Чувство удовлетворённости своим поступком посетило меня, даря радостные эмоции. Что же, значит, не зря я сюда приехал.

Пришло воскресенье, но мы с Петром остались в лагере и никуда не поехали, просто не захотели. Да и куда? В Орёл слишком далеко, а мы уставшие, не до поездок, решили пока остаться здесь, поесть вкусного. Крестьяне с окрестных деревень и сёл навезли еды на продажу, у них мы и накупили домашних продуктов, устроив праздник живота и наевшись вволю.

А вот на следующей неделе можно и сходить куда-нибудь, прогуляться или даже съездить в те же Ливны, находящиеся от лагеря в пятидесяти километрах. Прогуляемся, на барышень городских посмотрим, а то уже забывать их стали.

Потратив небольшую сумму, мы с Петром оказались обладателями различной съедобной всячины. Полевой лагерь на время опустел, студенты разбрелись: кто-то поехал в город, кто-то отдыхал, как и мы, а кто-то отправился бродить по окрестностям. С какой целью — не знаю, может, грибы собирать либо девок крестьянских склонять к греху за деньги. У некоторых студентов подобное называлось «ходить в народ».

Вечером мы с Петром на ужин не пошли, а с разрешения командира отделения организовали небольшой костерок на краю площадки и начали поджаривать на нём картошку и кусочки копчёного сала и колбасок. Дразнящий запах поджариваемых копчёностей стал распространяться вокруг, выманивая на костерок всех окрестных обитателей палаток.

Вскоре к костру подтянулся почти весь наш взвод, и каждый, поняв, что можно спокойно посидеть и поговорить у костерка, нёс с собой еду. Не пришли лишь несколько человек со взвода, в том числе и студент Василий Амбросов.

— А Амбросов где? — спросил Пётр у одного из наших сослуживцев.

— В палатке сидит, никуда не выходит, горюет.

— Чего он горюет? Сам чуть человека не застрелил и сидит теперь, горюет, да повезло ему, если бы не Федя, уже в полицию отправили, хотя, наверное, и не посадили.

— Так это суд бы решил, сажать или нет, а так согласен. Я и не думал, что можно пулю остановить.

— Я не смог остановить, я её всего лишь задержал, но и этого хватило, — вмешался я в разговор.

— Главное, что всё получилось, остальное — неважно, — философски заметил наш товарищ и, сняв кусочек шипящего от огня сала с прутика, принялся его смачно жевать.

Все с ним молча согласились и принялись болтать о разном. Вскоре объявили вечернюю поверку, после которой все разошлись по палаткам. Амбросов так и не пришёл, и, собрав остаток еды, я отдал её его товарищу по палатке.

С понедельника мы опять полностью окунулись в военную учёбу и целыми днями шагали, бегали, разбирали и собирали оружие, изучали работу артиллерийских орудий и даже брали уроки вождения военных автомобилей, последнее, кстати, мне понравилось больше всего.

В один из дней к нам в полевой лагерь пригнали сразу три автомобиля: локомобиль старой модели, автомобиль с бензиновым двигателем и эфиромобиль, тоже одной из самых первых моделей, из тех, которые и списать жалко и ездить уже зазорно. Все три годились в качестве учебных машин для нашей оравы бестолковых в военном отношении студентов, да и не только в военном. Все первокурсники, молодые, активные, бесшабашные, так что, ломай — не хочу.

— Кто умеет ездить на автомобилях? — спросил, построив взвод, подпоручик Григорьев.

В ответ поднялись всего две руки.

— Плохо, будем учиться. Поручик Самойлов расскажет вам устройство и правила, и проведет несколько уроков вождения.

Поручик Самойлов, среднего роста, худощавый, с ехидным, как у старого лиса, лицом окинул всех деланно-суровым взглядом и возвестил.

— Учиться будете недолго, учить стану аккуратно, кто начнет тянуть свои ручонки без спроса, тот получит по ним вот этим жезлом! — и поручик предъявил всем короткую резиновую дубинку странной чёрно-белой расцветки в шашечку. — И не думайте на меня обижаться после этого или жаловаться на меня в суд, или, тем паче, приплетать дворянскую честь. Я сам потомственный дворянин, и у меня есть соответствующее разрешение бить по рукам людей, кто не понимает человеческого языка после предупреждения, ведь на кону стоит жизнь, и не только ваша. Я слышал о случае на стрельбище, так вот, запомните, автомобиль может оказаться гораздо опаснее ружья. Оружие стреляет одной пулей, а автомобиль может снести зараз несколько человек, а то и сам опрокинуться. Так что, делайте выводы, господа… Не себя, так технику угробите, потом не расплатитесь. Думаю, что все здесь взрослые люди и меня поняли, потому что предупреждать больше никого особо не собираюсь.

Все студенты выводы сделали, в ответ даже шёпота не прозвучало, слишком нагляден для многих оказался упомянутый пример, да и вообще, оно нам надо? Дальше началось вождение, точнее, показ, рассказ и тренировка старта. Когда до меня дошла очередь упражняться, то мне достался сначала локомобиль.

— Вот, смотри, это педаль газа, это тормоз, нажимаешь, переключаешь, крутишь руль. Всё просто! Заводить вот здесь, вот датчики давления пара и наличия воды, если одно или другое выходит в красный сектор, то котёл взрывается, а вместе с ним и автомобиль. Давай, трогай!

Тронуться я с первого раза не сумел, как и со второго, но хоть какие-то навыки приобрёл. С автомобилем и эфиромобилем всё повторилось с незначительными вариациями. Самым безопасным, по моему мнению, оказался автомобиль, он не требовал никакого контроля за своими системами, в том смысле, что они не собирались в случае чего взрываться или выходить из строя с явной угрозой для жизни своего владельца.

Бензиновый автомобиль тоже, конечно, опасный, но намного меньше, чем два других. Что касается эфиромобиля, то его эксплуатация оказалась весьма сложной, а сам эфир — таким же взрывоопасным, если не контролировать всего один датчик. Эфиромобиль не прощал неопытного вождения, и в случае неправильной эксплуатации и не вовремя проведённого технического обслуживания грозил выйти из подчинения, мгновенно увеличивая скорость, или наоборот, сбрасывая её до минимума.

— Ну что, студент, понял, какой сложный агрегат перед тобой? — спросил у меня поручик Самойлов.

— Понял, а можно прокатиться?

— Нет, сломаешь машину, сможешь лишь посмотреть, как им управлять, а сам, да и все остальные, за руль не сядут. Вот купишь себе подобный, и катайся, сколько хочешь.

— А сколько стоит?

— Новый?

— Любой.

— Новый стоит тысяч пять злотых, а старый можно и за тысячу купить, но с ним мороки… Зато все барышни твои, а уж крестьянские или рабочие девицы в очередь станут вставать, лишь бы прокатиться на нём. Если есть деньги, то бери кабриолет, в самый раз девиц катать. Что покраснел? Девицы, они такие, от восторга всё забывают, тут их и надо за, гм, жабры хватать. Ладно, вылезай, следующий!