Конструктор живых систем: Преддверие войны

Глава 13 Женевьева и Лиза

Сессию я хоть и с большими трудностями, но всё же, сдал на отлично, помог декан факультета, и теперь предстояла летняя практика. Наступила вторая декада июня, и через неделю все студенты готовились выехать за город, на неизвестный мне полигон, где она, собственно, и пройдет, а пока оставалось свободное время, я решил заняться пистолетом.

В академии имелась своя лаборатория, студентов туда, конечно, пускали, но нехотя и редко. Впрочем, во время сессии и сразу после сдачи экзаменов она пустовала, и появлялась возможность, не оглядываясь на других, экспериментировать вволю, вот мы с Петром и начали там заниматься осуществлением своих планов по модернизации оружия.

Общее понимание того, что я хотел получить на выходе, у меня имелось, орудие для приложения своих титанических усилий, тоже, деньги на различные мелочи и несуразности также присутствовали, и мы начали.

Больше всего познаний в огнестрельном оружии продемонстрировал Пётр, которому оружие безумно понравилось, даже больше, чем мне. Я же рассказал ему идею, показал её, обосновал и указал примерный путь реализации направления. Примерно так мне это показалось.

Мне хотелось бы привлечь к этому проекту и Женевьеву, с её весьма интересным даром, ведь она могла придавать любому материалу совершенно новые свойства, и с её помощью можно изрядно облегчить оружие, в то же время, сделав его крепче. Но, увы, я с ней сейчас совсем не общался, да и не мог. Другой факультет, другой уровень, другие друзья.

Я несколько раз видел её издалека, даже порывался к ней подойти, но в последний момент меня что-то останавливало, может, её холодный взгляд или вечно крутящиеся рядом подружки, особенно Марфа, которую я про себя называл конопатым Пинкертоном. Был такой сыщик в одном детективном романе.

Эта Марфа вечно совала свой курносый нос, куда ни попадя, причем, чрезмерно, что иногда удивляло, а чаще раздражало. К сожалению, все это не дало мне возможности решиться и откровенно поговорить с Женевьевой, и я отложил разговор на время окончания полевой практики, а если не получится, то на следующий год. Пока решил так, хотя, если смогу, то поговорю и раньше.

Пётр заметил, что я перестал говорить о Женевьеве, и понял, что я полностью переключился на новую подругу. Лишних вопросов по этому поводу он мне не задавал, за что я ему был благодарен.

После долгих похождений в лабораторию нам удалось общими усилиями создать из второго пистолета весьма странный экземпляр, который теперь стоило опробовать в деле, но для этого нужно выехать за город или отправиться в тир.

— В тир опаснее, мало ли, как поведёт себя оружие, да и патронов я к нему ещё не придумал и не разработал, — объяснил я Петру, да он и сам это понимал.

Не успели мы реализовать свои планы по испытанию оружия, как совершенно неожиданно всех первокурсников вызвали в деканат и отправили на собрание в самый большой зал.

— Зачем мы здесь? — задал я вопрос Петру.

— Не знаю, наверное, сообщить хотят что-то очень важное.

— Ну да.

Все собравшиеся недоуменно переговаривались и ждали объяснений. Вскоре на кафедру вышел ректор академии, позади которого разместились деканы факультетов, где обучались первокурсники.

— Господа студенты, всем здравствуйте. Я уполномочен сообщить, что полевая практика, которую вы намерены проходить после успешного окончания первого курса, заменяется на военно-полевые сборы. Там за первые две недели вы пройдёте начальный курс солдата, и оставшиеся две недели посвятите обучению основам управления малыми подразделениями, в рамках подготовки нашей империи к возможной войне.

В зале тотчас поднялся возмущённый, недовольный, а в некоторых случаях и радостных, гул.

— Это не моё распоряжение, господа студенты, а распоряжение министерства образования империи. Так что, ни от кого никакие возражения не принимаются. Это практика является обязательной, более того, другие курсы также её пройдут, но в более усечённом виде.

После этих слов зал загудел ещё больше, а ректор, между тем, продолжил.

— Но есть в этих новостях и более приятное известие, в частности, вам выплатят жалованье за этот месяц в размере месячной зарплаты начинающего инженера. Да-да, сто злотых для любого из вас станут не лишними. Кроме того, военное министерство организует для вас более комфортные условия, чем для обычных новобранцев, а обучением займутся не действующие офицеры, а офицеры запаса, что само по себе намного проще и комфортнее для вас. Прошу это учесть, если надумаете возмущаться.

Как только ректор академии сделал паузу, зал заполнил гул, но уже не возмущения, а одобрения. Каждый из собравшихся в зале студентов активно общался с соседями, обсуждая услышанную новость. Выкрики неслись самые разные, меня же это известие, скорее, обрадовало, чем огорчило.

Я хотел учиться на офицера-бомбардира, и вот нежданно-негаданно появилась такая возможность, да ещё и денег заплатят. Сто злотых для меня даже сейчас являлись весьма значительной суммой, да и для Петра тоже.

— Поедем, Пётр?

— Куда мы денемся, конечно, поедем, хотя и не хотелось бы.

— Господа студенты, я прошу вас заметить, что каждый, пройдя обучение в ходе военно-полевой практики, приобретёт соответствующую запись по окончании академии, что положительно скажется на вашем дальнейшем продвижении по карьерной лестнице. Не стоит забывать об этом. Каждый кует своё счастье заранее, господа… Не забывайте об этом, иначе впоследствии придётся о том горько пожалеть.

— Ну вот, есть ещё один полезный задел, — прокомментировал слова ректора Пётр, — мне, например, такая запись весьма импонирует, и я тоже рад, что пройду подобную практику.

— Ага, заодно и пистолет там наш испытаем на стрельбах.

— Гм, Федя, не стоит туда соваться с нашим оружием, тебе и так постоянно везёт, а уж с ним, так тем более, возможны приключения. Не буди лихо, пока оно тихо.

— Да, оно само по себе бродит постоянно где-то рядом.

— Да уж.

— Господа, — между тем продолжал ректор, — на всех факультетах деканатом составлены списки, с которыми каждый может ознакомиться уже сегодня, там же обозначены и места военно-полевых лагерей, их несколько, и вы сможете узнать, куда именно вам предстоит ехать. И последнее, о чём бы я хотел вас уведомить и предупредить. Тот, кто откажется от предстоящей практики, будет незамедлительно отчислен из академии, об этом есть соответствующий пункт в приказе министерства образования. Никакие отговорки по вероисповеданию или пацифизму неприемлемы, и не станут приниматься к сведению. Либо вы убываете в военно-полевой лагерь, либо также убываете, но домой. Приказ министерства образования. На этом у меня всё. Прошу после моего ухода обратиться в деканаты и там задать все интересующие вас вопросы. Срок на обдумывание и подготовку — два дня. Всего хорошего! — и ректор, деланно улыбнувшись, сошёл с кафедры, дал несколько распоряжений деканам, после чего быстрым шагом удалился, вызвав небольшой ступор у остававшихся в зале студентов.

После ухода ректора смятение у присутствующих длилось совсем недолго. Вскочив со своих мест, студенты галдящей, как стая ворон, толпой направились к столу, где сидели деканы факультетов и, окружив, принялись засыпать их вопросами, а получив ответы, отправились кто куда.

Общежитие и академия ещё кипели несколько дней, пока каждый не узнал, когда именно и куда ему предстоит отправиться. Нам с Петром повезло попасть в один полевой лагерь, расположенный в Орловской губернии, недалеко от небольшого, затерянного между оврагами, села с довольно странным названием Кунач.

— Когда едем, Пётр? — спросил я у него, когда мы узнали о распределении и сроках прибытия.

— Поехали послезавтра? Соберём вещи и поедем поездом.

— Согласен, я тоже так думаю, как раз время останется для закрытия всех дел здесь.

Через два дня мы стояли на железнодорожном вокзале, ожидая прибытия поезда, а я вспоминал встречу с двумя девушками, Лизой и Женевьевой. Перед самым отъездом я решил встретиться и с одной, и с другой. Не имея возможности заранее уведомить Лизу о своем визите, приехал к окончанию её занятий и встретил прямо у входа в музыкальное училище.

— Ой, Федя! А мы же не договаривались?

— Я уезжаю на военно-полевые сборы, министерство образования прислало приказ о привлечении к ним в обязательном порядке всех студентов. Думал, что смогу спокойно встретиться с вами в выходные и обсудить отъезд на каникулы, но, увы, придётся завтра уезжать.

— Ой, как жаль, я тоже хотела с вами поговорить. А вы когда вернетесь?

Лиза смотрела на меня своими прозрачно-голубыми глазами, ожидая ответа, и сильно волновалась.

— Не знаю, сборы, вроде, продлятся месяц, к тому времени наступят каникулы, возможно, что мы сможем увидеться только осенью.

— Как жаль, но может, вы найдёте время вернуться после сборов?

— Не могу ничего обещать, иногда обстоятельства оказываются сильнее наших желаний.

— Я бы очень хотела увидеться с вами ещё раз, — тихо произнесла Лиза и тут же смущённо опустила глаза.

— Я тоже этого желаю, но не могу обещать, чтобы не оказаться обманщиком. Я буду думать о вас, вот это я могу вам обещать совершенно точно.

— Я тоже. Проводите меня?

— Если вы позволите!

— Конечно. Давайте с вами просто погуляем до моего дома?

— Как скажете.

Я взял девушку под руку, и мы медленно пошли по улице, сначала молча, а потом разговаривая, и чем дальше, тем больше и оживлённее. До её дома мы шли два часа и, уже прощаясь, Лиза, неожиданно для меня, разрешила поцеловать её в щёчку.

— Это вам от меня подарок, чтобы помнили обо мне, — и, засмущавшись, юркнула в подъездную дверь.

Я немного опешил, но не стал стоять столбом, а повернулся и пошёл по улице, переживая свой первый поцелуй. На душе стало радостно и восторженно, а вокруг пахло летом. Стояла тёплая погода, свежий, чуть прохладный ветерок с Петровского залива обдувал моё лицо, раскрасневшееся от избытка чувств. Всё во мне пело и трепетало от первого поцелуя, и я бесцельно прошагал где-то с час, пока другие мысли не стали одолевать мою голову. Мне ещё предстоял разговор с Женевьевой, которую я намеревался увидеть завтра, перед самым отъездом.

На их факультете планировалось последнее собрание, не знаю, по какому поводу, кажется, какая-то ознакомительная лекция, после которой их распускали по домам, уж барышень точно, вот после неё я и собирался увидеть Женевьеву, конечно же, совершенно случайно. Так оно на следующий день и произошло.

Я стоял недалеко от выхода из учебного корпуса, где проходила лекция, и напряжённо ждал, стараясь не показать своих намерений. К назначенному времени лекция подошла к концу, и из здания начали выходить студенты и расходиться в разные стороны, кто группой, кто поодиночке. Вскоре вышла и заветная троица барышень-студенток, окружённая кавалькадой поклонников со своего курса.

Они неспешно шли по аллее, в конце которой стоял я, и в задумчивости смотрел по сторонам, избегая бросить взгляд на ту, ради которой сюда и пришёл. Меня заметили издалека и, неспешно подходя, как мне показалось, продумывали различное развитие событий, постепенно избавляясь от шлейфа поклонников, которые частично ушли сами, а часть увела подружка по имени Дарья.

Ко мне Женевьева и Марфа подошли втроём, один из поклонников никак не хотел убраться прочь и назойливо следовал за ними. Завидев их вблизи, я тотчас провернулся к ним и молча ожидал, когда они пройдут мимо, чтобы завязать разговор.

— Здравствуйте, ваша светлость! — проговорил я, как только Женевьева поравнялась со мной.

— Здравствуйте, господин барон! Вы меня ждёте?

— Да, хотел попросить вас уделить мне пару минут.

Женевьева посмотрела на меня из-под шляпки с холодным выражением лица, а потом, повернувшись к Марфе, произнесла.

— Марфа прошу вас пройти со своим кавалером на несколько шагов вперёд, господин барон хочет мне что-то сказать конфиденциально, я вас догоню.

Марфа искоса взглянула на меня и, схватив за руку опешившего студента, быстро повела его за собой, остановившись на расстоянии, при котором трудно было услышать разговор, и в то же время легко увидеть всё происходящее между нами.

— Я слушаю вас, господин Дегтярёв.

— Я сегодня убываю в военно-полевой лагерь, вы, наверное, уже слышали об этом, а сразу после него уеду на каникулы, чтобы вернуться уже осенью, на второй год обучения, — я замолчал, сделав паузу.

— Да я слышала, желаю вам успехов в обучении военному делу, вы же, помнится, хотели учиться на бомбардира?

— Да, у вас хорошая память, и вот моя мечта сбылась, только завуалированно.

— Что же, я рада за вас, — по-прежнему холодно разговаривала со мной Женевьева. — И вы остановили меня только, чтобы сказать об этом?

— Я хотел поговорить с вами, потому… — тут я осёкся и не знал, как продолжить своё предложение. Я уже тысячу вариантов перебрал, чтобы озвучить то, что чувствовал, но когда начал говорить, то слова буквально застряли у меня в горле.

— … потому? — заинтересовалась Женевьева, и на её губах заиграла лёгкая улыбка, глаза оживились и заблестели явной смешинкой, что развязало мне язык.

— … потому как я увижу вас совсем нескоро.

— Хм, и что? У вас уже есть на кого смотреть, судя по тому, что вы начали встречаться с какой-то девицей. Зачем вы меня остановили? Это с вашей стороны весьма нагло и неосмотрительно, но на первый раз я вас прощаю, ввиду вашей молодости и неопытности. А во второй раз потрудитесь сначала придумать вескую причину для разговора со мной, и при этом не встречаться с другими барышнями. Это, конечно, ваше дело, но если вы хотели увидеть именно меня, то и ведите себя соответственно. Вы больше не мещанин, а дворянин, причём получивший наследуемый титул, который передадите своим детям, если таковые у вас появятся, так что, подбором невесты вам следует озаботиться заранее, а меня попрошу не останавливать и не говорить бессмысленные фразы. Всего хорошего! — и решительно дёрнув плечиком, оскорблённая в лучших чувствах, графиня быстро пошла вперёд, провожаемая моим беспомощным взглядом.

Впрочем, ничего иного я и не ожидал, надеялся, конечно, но в глубине души понимал, что этот разговор ничего не принесёт, кроме расстройства. А вот о том, что ей известно о моих встречах с Лизой, для меня стало откровением. Я даже подумать не мог, что кто-то в академии знает об этом, кроме меня и Петра.

Может, это Пётр сказал кому-то, а тот передал другим, и информация пошла гулять по академии? Хотя, нет, Пётр мне друг, и рассказывать не станет. Я вздохнул, какая разница, откуда, но Женевьева уже знает, а значит, мои шансы на её руку и сердце ещё уменьшились. И если раньше они составляли десять процентов успеха, то сейчас явно стремились к нулю. Что же, я хотел, как лучше, а получилось, как всегда, но не поговорить с Женевьевой я не мог.

От воспоминаний меня отвлёк гудок паровоза, что показался на подъезде к перрону. Постепенно замедляясь, он буквально подкрадывался к нам, пока не привёз все вагоны, что толкал задним ходом. Вагоны лязгнули, останавливаясь, паровоз подал последний гудок, густая и плотная струя белого пара вырвалась из трубы, и он застыл на месте, пыхтя паровым котлом.

— Идём, Федя, вагон подан! — толкнул меня под локоть Пётр и, подхватив дорожные чемоданы, мы последовали к своему вагону.

Войдя внутрь и усевшись на свои места, мы осмотрелись. Вагон, по моему мнению, оказался выше всяких похвал, да и ехать нам предстояло совсем не долго. Сутки до Орла, а там добираться на перекладных до военно-полевого лагеря, а дальше… пока неизвестно, но уже интересно.

— Ну что, поговорил с Елизаветой и Женевьевой перед отъездом? — спросил меня Пётр уже вечером, перед тем, как мы собрались ложиться спать.

— Поговорил.

— И как?

— С Елизаветой всё хорошо, а Женевьева откуда-то узнала, что я встречаюсь с другой девушкой, и обдала меня таким холодным видом, что мне аж зубы заломило.

— Женевьева? Она может, это у неё в крови, но не думаешь ли ты, что это я ей сказал о ваших встречах с Лизой?

— Нет, друг, не думаю. Зачем это тебе, но интересно, каким образом она узнала.

— Это ей Марфа сказала, та постоянно суёт свой нос во все дела чужие, наглая купчиха. Тебя кто-то где-то увидел с Лизой, и рассказал в академии, а Марфа, она как удачливый рыбак, что ловит в свои сети каждый день много рыбы, вездесуща и знает чуть ли не всё о каждом первокурснике, вот и нашла о тебе информацию, о чём тут же уведомила свою старшую подругу. У барышень всё просто и без затей. Увидел — расскажи!

— Не знаю, наверное.

— Да точно так. Ладно, не переживай, Федя, ну сказала и сказала. Не думай о ней, думай лучше о Лизе, она обрадуется тебе.

— Да. Ладно, завтра приедем, и я смогу забыть об этих переживаниях хотя бы на время. Тебе проще, ты нашёл себе одну девушку, а я, получается, двух люблю.

— Ха, ну ты, Федя, даёшь, а по тебе и не скажешь, что ты многолюб, оказывается.

— Да, какой там, получилось, что полюбил сразу девушку, на которой не смогу жениться, а потом остыл. Ты же сам говорил, что никаких перспектив на неё у меня нет, даже с получением титула барона.

— Говорил, но любви не прикажешь, а природу не обманешь, вот ты и загорелся новой пассией, да это не в упрёк тебе, я сам такой, просто не случилось маркизу или княгиню полюбить, далеко они от нас с тобой. Вот только Женевьева и попалась, да и то, случайно. А видел, какой за ней хвост из поклонников тянулся?

— Видел, еле поговорить удалось.

— Ну, и как?

— Да я тебе уже говорил, пару слов сказала, холодом проняла и ушла, гордо подняв голову, хотя надежды у меня никакой и не имелось, но не смог уехать, не переговорив с ней.

— Понятно. Время покажет, чего ждать. Вдруг ты опять чего-нибудь совершишь, и император тебя облагодетельствует и даст следующий титул. Ммм, впрочем, после барона я даже не знаю, что он сможет дать, слишком рано, проще денег или награду вручить.

— Ага. Да мне лучше деньгами взять, а всего остального постепенно сам добьюсь.

— Блажен, кто верует. Ладно, завтра с утра уже прибываем, давай спать.

Утро застало нас умывающимися, и ровно через два часа мы подъезжали к станции назначения, городу Орёл. Выгрузившись с поезда и покинув вокзал, мы принялись искать извозчика, чтобы добраться до дилижанса, осуществляющего междугородние перевозки. Нам следовало ехать в сторону города Ливны, где-то на полпути к которому и располагалось таинственное село Кунач.

Впрочем, как гласил справочник, свой название оно получило по имени мелкой речушки Кунач, а уж что за слово такое интересное, то терялось в глубине веков, может, оно и не склавское вовсе, а татарское или ещё какое.

Поймав извозчика, мы доехали до станции дилижансов и, подождав около часа, разместились в одном из них, заняв места на его крыше, и стали смотреть по сторонам. Дилижанс располагал внутри сиденьями на десятерых человек, и ещё два имелись сверху, которые мы и заняли, по причине молодости и желания лучшего обзора.

Сверху открывался замечательный вид на всю местность, по которой мы проезжали. Ради этого мы и забрались на верхотуру. Мешал только ветер, но его мы старались игнорировать, так как погода стояла тёплая, настроение отличное, а вид открывался превосходный.

Дилижанс ехал неспешно, останавливаясь возле каждого крупного населённого пункта, встречавшегося по пути. Люди заходили, выходили, и дилижанс трогался дальше. Два кучера, один из которых имел при себе револьвер, управляли дилижансом крепкой рукой.

Оружие имелось и у меня, причём оба пистолета. Один наполовину переделанный, который я не захотел оставить в общежитии, твёрдо решив не возвращаться туда до осени, а второй целый Шварцлозе. Обещание, данное Лизе можно и забыть, да и отношения наши не зашли ещё настолько далеко, чтобы сломя голову мчаться к ней, а Женевьевы в Павлограде всё равно не будет, тогда зачем мучиться?

Между тем дилижанс набрал приличную скорость, отчего ветер буквально выдувал из наших голов все посторонние мысли. Мы тряслись на крыше, уцепившись за поручни, что ограждали её, и пялились во все глаза на красоты, что простирались по обе стороны дороги.

Пока ехали по городу, смотрели на барышень, постройки и остальных прохожих, за городом уже смотреть на людей не получалось, и мы наслаждались сменяющимися природными видами. Однако дилижанс ехал быстро и часа через два начал притормаживать.

— Тпру! — крикнул четвёрке лошадей кучер, благообразный мужик с усами вразлёт, — кто на Кунач ехал, приихалы!

— Мы ехали, а далеко ли до военно-полевого лагеря?

— Того не знаем. Вон речка, вон мост через неё, а дальше косогор, там лошадям трудно идти, поэтому остановка здесь, как раз отсюда разгонимся и преодолеем его. А само село — вона, справа, где-то за ним и лагерь ваш искомый. Вещи все свои забрали, ничего не забыли?

— Нет.

— Ну, тогда прощевайте! Ноо, пошли родимые!

Дилижанс тронулся и, постепенно набирая ход, поехал к недалёкому мосту, оставив нас глотать пыль на обочине, где мы слезли с него.

— И куда вот теперь идти? — спросил я, приставив к глазам руку козырьком и смотря в сторону, где белели и чернели маленькие отсюда домишки большого села.

— В село пойдём, сельские жители знают всё, спросим у первого попавшегося, лучше у старика, а то бабы бестолковые, только запутают, — ответил Пётр.

— М-да, ну идём.

Подхватив чемоданы, мы пошли в село. Довольно быстро наши ботинки запылились, а тропинка, что вела нас от остановки дилижанса, затерялась между высокой, до пояса, травой и небольшим перелеском, окружавшим с обеих сторон речку, мимо которой и пролегал наш путь. Примерно минут через двадцать, продравшись сквозь вымахавшие в человеческий рост здоровенные лопухи, мы оказались возле первого дома.

Никого там не застав, пошли дальше, прямиком к большому колодцу, возле которого стояла разноцветная стайка женщин. Разноцветная по одежде, а не по коже, если вы ненароком подумали о том, к ним мы и направились.

— Здравствуйте! А не подскажите, где здесь рядом находится военно-полевой лагерь, нам подсказали сюда идти?

Женщины, по большей части среднего возраста и пожилые, с интересом разглядывали нас ещё издали, а сейчас, быстро переглянувшись друг с другом, сразу же загалдели.

— Та какой лагерь, нет тут никакого лагеря.

— Да ты шо, Матрёна, не знаешь, что ли? На выселке, что рядом с домом бобыля Игната, копошится кто-то.

— Да это не те, то нанятые работники, — вмешалась другая, — что у помещика бывшего работают. Он новую траву какую-то заморскую решил посадить, вот и нанял их, они там целым табором стоят.

— Аааа! Тады не знаю, може, другие какие, в отдалёчке.

— А воинская часть здесь поблизости есть? — вдруг осенила меня мысль, после десяти минут бестолкового обсуждения.

— А как же, есть, но далёче от нас. Это вам нужно с Дормидонтом поговорить, он всё в округе знает, так он и отвезёт вас, куда надобно, да и подскажет, если мы вас запутали совсем. Кто тут у нас рядом из мальчишек шастает? А, вон Степан бегает. Степан, а ну, подь сюда!

На крик одной из женщин мигом примчал босоногий мальчишка лет семи-восьми.

— Отведи господ к Дормидонту, да никуда не сворачивай и ничего не проси.

— Ага, — шмыгнул носом загорелый до черноты пацан и, призывно махнув нам рукой, отправился куда-то вперёд, а мы за ним, подхватив свои чемоданы.

Идти пришлось довольно далеко, и минут через двадцать мы стояли во дворе крепкого бревенчатого дома. Больше всего меня поразил не сам дом, а отсутствие возле него забора. Как-то непривычно, у нас на юге даже возле самой захудалой хаты имелся прочный и высокий забор, как минимум, живая изгородь из колючего и непролазного тёрна или, на худой конец, густого переплетения веток и стволов ползучей ежевики. А тут ничего!

Дормидонтом оказался худой и долговязый мужик лет сорока, чинивший в это время во дворе подпругу. Мальчонка глянул на нас, потом на дядьку, к которому нас привёл, и безапелляционно заявил.

— С каждого по грошику.

Я пошарил в кармане и, выудив оттуда монету в три гроша, протянул её пацану.

— Спасибочки! — выхватил он у меня деньги и был таков.

— Чего пожаловали? — глянул на нас из-под густых, выгоревших на солнце, бровей Дормидонт.

— Ищем военно-полевой лагерь, — бодро сказал Пётр, — и вот никак найти не можем. Бабы, что у колодца, не смогли ответить на наши вопросы и снарядили мальчонку, чтобы он отвёл к вам.

— Это тот, что возле воинской части сделали?

— Не знаем, нам предписание дали явиться туда на сборы, и адрес указан — село Кунач.

— Понятно, видимо, вы первые приехали, не знают о вас. Идти туда далеко, да и заблудитесь ещё, я довезу, если хотите.

— И сколько будет стоить?

— По гривеннику с каждого, и продуктов с собою дам, пообедаете, а то пока вас на довольствие поставят, пока то, пока сё, проголодаетесь. Можете и у меня поесть, еда вкусная, сытная, по алтыну возьму за обед, и поедем.

Я взглянул на Петра, тот пожал плечами. Есть, действительно, уже хотелось, глупо отказываться, да и недорого.

— Согласны.

— Идите в дом, сейчас жёнка накроет.

Обед и вправду оказался очень вкусным и сытным, да и вообще, нам понравился этот дом.

Чистая хата с выскобленным до белизны столом, покрытым льняной скатертью, окна, забранные стёклами, сейчас распахнутые настежь, икона в углу, занавешенная чистыми белыми рушниками в серебряном окладе. Всё свидетельствовало о том, что хозяин дома отнюдь не бедствовал.

— Поели, ну, тогда поехали! — дождался окончания нашей трапезы хозяин и махнул рукой, указывая на двор.

Когда мы вышли из дома, во дворе уже стояла запряжённая одинокой, но очень сильной лошадью тачанка, или возок, не знаю, как точно назвать его. С одной стороны, он казался простецким, сделанный из дерева, без всяких новомодных штучек, а с другой стороны этот возок имел колёса с рессорами, да и колёса сами каучуковыми оказались.

— Садитесь и едем.

Как только мы уселись, Дормидонт тронул поводья, и коляска выкатилась со двора.