Право сильного

Глава 29 Аурон Утерс, граф Вэлш

…Ерзида, умершего от ран под самое утро, похоронили между делом, чуть ли не на бегу: вырыли неглубокую, мне где-то по пояс, ямку, опустили в нее завернутое в холстину тело и забросали его землей. А затем, почтив павшего сородича угрюмым молчанием, попрыгали в седла и рысью двинулись к околице.

Нет, конечно же, на лицах некоторых Урешей читались и скорбь, и грусть, и желание отомстить, но в общем процедура показалась мне донельзя куцей и какой-то не слишком уважительной по отношению к усопшему. Впрочем, высказывать свои мысли по этому поводу я, конечно же, не стал, а сосредоточился на поддержании образа вождя, готовящегося молвить Последнее Слово.

Не скажу, что это было просто. Ведь вбитые в плоть и кровь привычки требовали смотреть по сторонам, выискивая малейшие признаки опасности, вместо того, чтобы хмурить брови, надувать щеки и глубокомысленно смотреть вдаль.

Смотрел. Упорно. Минута за минутой. И от безделья вспоминал все, что слышал об Атгизе Сотрясателе Земли, человеке, навязавшем ерзидам те самые традиции, на которых строился мой план.

…О том, как и чем жил будущий вождь вождей до побега из дому, допрашиваемые мною ерзиды ничего не знали. Да и сам побег из стойбища завуалировано называли первым шагом по «Великому Пути Багатура». Но у меня сложилось твердая уверенность в том, что жил он неважно. Иначе бы не бросил свой род и не ушел бы искать лучшей доли на север, в страну «мягкотелых лайши».

Где и как Атгиза носило первые годы, они тоже не имели представления, поэтому отделывались глубокомысленными фразами вроде «совершал великие подвиги», «поил Гюрзу кровью своих врагов» и «закалял свой дух в сражениях». На самом деле все было куда прозаичнее — если верить графу Андивару Фарбо, читавшему архивы Ночного двора Делирии, то в течение пары-тройки лет юный ерзид, сбежавший от скуки кочевой жизни в Большой Мир, скитался по королевствам, пытаясь найти применение своим невеликим талантам. Увы, оказалось, что умение держаться на лошади, бросать аркан да пасти овец не востребованы ни в Онгароне, ни в Вигионе, ни Монерро, ни в Челзате[90]. И мальчишка, оголодав, был вынужден начать воровать.

Сколько продолжался этот период его жизни, доподлинно не известно, но, скорее всего, недолго: одиночек, работающих без разрешения глав Серых кланов, находили и наказывали во все времена. Нашли и этого. Правда, по малолетству наказали не слишком жестоко — свернули нос, сломали пару ребер и отбили внутренности.

Обладавший весьма болезненным самолюбием, Атгиз попытался отомстить. И вероятнее всего, не преуспел, так как через некоторое время объявился в Делирии — оборванный, избитый и злой.

Следующий шаг по «Великому Пути Багатура» был продиктован все тем же самолюбием — не успев пересечь границу королевства, он тут же отправился на вербовочный пункт Снежных Барсов[91] и изъявил желание служить именно в этом подразделении. Имени сотника, сумевшего почувствовать в изможденном подростке дух воина, граф Андивар не знал. Да, в общем-то, оно мне было без надобности — главное, что Атгиз пришелся ко двору. И после вдумчивой проверки Ночного двора загремел в казармы. На долгие двенадцать лет…

…Скорости его продвижения по карьерной лестнице мог позавидовать любой коренной делириец: уже через четыре года будущий Сотрясатель Земли получил звание десятника, через семь стал сотником, а на одиннадцатый добрался до предела мечтаний любого простолюдина и получил под свое начало самую боеспособную часть своего подразделения — первую сотню. Естественно, такой стремительный взлет «чужака» не мог не вызвать зависти у местных уроженцев, и его подставили. Как именно, граф Андивар то ли не помнил, то ли никогда не знал. Слышал лишь, что после бичевания перед строем Снежных Барсов Атгиз поклялся страшно отомстить. После чего дезертировал и на несколько лет пропал из поля зрения Ночного двора. Кстати, дезертировал он не один, а с девятью подчиненными, не поверившими в вину командира.

Следующий кусок «Великого Пути Багатура» покрыт мраком — ни граф Андивар Фарбо, ни допрашиваемые ерзиды не имели никакого представления о том, где обретался Атгиз после побега из Снежных Барсов. Зато рассказ о его деяниях с момента возвращения в родное стойбище я слышал аж в восьми вариантах. Отличающихся друг от друга только мелочами…

…В один из самых обычных летних дней мальчишки, пасущие овец неподалеку от стойбища рода Шавсатов, заметили десяток конных лайши. И, естественно, подняли тревогу. Чужаки остановились. А затем спешились и образовали Круг Выбора.

Традиции Шавсаты уважали. Поэтому ответили на вызов, выставили в Круг своего лучшего поединщика и проиграли. Еще бы — средненькому воину, за свою жизнь принявшему участие от силы в паре-тройке набегов, противостоял сотник самого элитного подразделения армии Делирии. Да еще и не выпускавший из рук меча на протяжении двенадцати лет.

Второй поединщик умер так же быстро, как первый. А вот драться с третьим Атгиз не захотел. И начал выставлять в Круг своих спутников одного за другим. Впрочем, все с тем же результатом — те, кто скрещивал клинки с его спутниками, умирали. Быстро и страшно.

Когда погиб последний, одиннадцатый противник, Атгиз вырвал из земли шест с волчьим хвостом и аккуратно положил его себе под ноги:

— За двенадцать лет моего отсутствия Шавсаты сильнее не стали. Тем не менее, я и мои побратимы готовы предложить вам свой Путь…

В этот момент девять его спутников вдруг перестроились в дугу, выхватили клинки и коснулись их остриями земли, а будущий Сотрясатель Земли поднял с земли другой шест, увенчанный уже не хвостом, а черепом. После чего обвел рукой своих воинов и торжественно объявил:

«Это — Круг Последнего Слова. Я, Атгиз-берз, проведу в нем девять поединков до первой крови. Проиграю хотя бы один — уйду. Нет — дам вам возможность выбрать свое будущее…»

Такой традиции у ерзидов не было, поэтому вождь Шавсатов попытался поднять Атгиза на смех. Тот равнодушно пожал плечами и изрек первую Великую Мудрость:

«Убеждает не Слово, а Клинок! Хочешь меня убедить — войди в этот Круг первым и скрести со мной свою саблю!»

Трусом алад Шавсатов не был. Поэтому вошел в Круг Выбора и проиграл.

«Ну, и куда может привести род мужчина, не умеющий держать в руке саблю?» — язвительно поинтересовался будущий Великий Берз. А когда вождь попытался что-то возразить, предложил ему вернуться в Круг еще раз.

Алад вернулся. Еще трижды. И был бит. А за ним были биты все пять его сыновей.

«Девять боев — девять побед! Все, как завещано Субэдэ-бали!» — торжественно объявил будущий Сотрясатель Земли, а затем рявкнул на всю Степь:

«Внемлите мне, Шавсаты, и не говорите, что не слышали: я, Атгиз-берз — плоть от плоти этой земли! Не Маалой, не Максуд, не Цхатай, а ЕРЗИД! Я слышу голос Первого Меча Степи и вижу путь, ведущий в Великое Будущее! Будущее, в котором моя кошма накроет весь Диенн! Тот, кто возьмет мою саблю, увидит, как горят каменные стойбища мягкотелых лайши, пригонит к своей юрте бескрайние стада тонконогих скакунов и приведет сотни белолицых и полногрудых лайш-ири. Тот, кто откажется — продолжит собирать и сушить кизяк, а вскоре проклянет день, когда пошел на поводу у своего мелочного самолюбия!»

Над толпой Шавсатов воцарилась тишина. Тогда Атгиз нашел взглядом самого молодого из своих бывших сородичей и… улыбнулся:

— Посмотри на оружие, коней и кольчуги моих побратимов. Хочешь иметь такие же или даже лучше?

— Да, берз! — восторженно выдохнул юнец. И стал первым человеком, присягнувшим будущему Сотрясателю Земли…

…Подмяв под себя Шавсатов, Атгиз сделал небольшую паузу, и вместо того, чтобы поспешить к стойбищу следующего рода, принялся делать из своих новых вассалов нормальное — по меркам просвещенной Делирии — подразделение. И сделал. А уже следующей весной повязал его кровью, сводив в более чем успешный набег на Морийор.

Возвращение Шавсатов в Степь было триумфальным. Еще бы — сотня с лишним воинов не самого сильного рода с легкостью взяла и сожгла два города. Причем не просто сожгла, но и основательно выпотрошила: обоз с награбленным, который они приволокли в стойбище, состоял из сотни с лишним телег, а число женщин, уведенных в полон, по разным данным, составило от семисот до полутора тысяч!

Четыре мелких рода упали под Сотрясателя чуть ли не в тот же день. А остальных пришлось заставлять. Кого силой, кого хитростью, кого обещаниями. Кстати, в процессе объединения Степи Атгиз показал себя на редкость расчетливой личностью: скажем, для того, чтобы подмять под себя самый сильный тогдашний род — Маалоев — он вызвал на поединок и убил мужа любимой дочери их вождя, а через какое-то время женился на вдове. Чтобы ускорить подготовку своей будущей армии, ввел понятие «багатур», после чего приволок в степь несколько десятков отставных сотников, способных выдрессировать самый тупой молодняк. А чтобы заручиться поддержкой служителей богов, каким-то образом протолкнул в орс-алуги преданного себе человека.

Кстати, появление Круга Последнего Слова и понятия «багатур» было не единственными нововведениями, появившимися при Атгизе. Стараниями Сотрясателя Земли ерзиды узнали, что такое железная дисциплина, научились считать себя частью единого народа, «заболели» культом клинка и т. д. Правда, большая часть «новых» традиций оказалась недолговечной. И ушла из жизни ерзидов сразу после гибели Великого Вождя Вождей.

При мысли о том, что к концу жизни Атгиза Сотрясателя Земли Великая Степь занимала практически весь Диенн, у меня испортилось настроение — найдись среди его наследников хотя бы одна личность, обладающая соизмеримой харизмой и силой духа, и восемнадцать лет ерзидского ига, под которым некогда стонали десятки королевств, могли легко превратиться в пятьдесят, сто или все двести!

«Идти вперед способны тысячи тысяч…» — всплыло в памяти одно из изречений Вождя Вождей. — «Вести за собой — единицы…»

«И слава Богам…» — подумал я, а затем криво усмехнулся, сообразив, что сталкиваюсь с такими «единицами» уж слишком часто. А затем вспомнил коротенький монолог Андивара Фарбо:

«Создавая силу, способную уничтожить Элирею, покойный граф Сарбаз не придумал ничего нового. По сути, он просто перечитал архивы, нашел толкового исполнителя, дал ему десяток хороших мечников и отправил всю эту компанию создавать нового Сотрясателя. Посудите сами — единственная разница в становлении берза Атгиза и берза Алвана заключается в том, что первый создал себя сам, а второго провели по уже проторенному пути…»

Вывод был очевиден, но неверен. Прежде всего потому, что Гогнар Подкова, найденный начальником Ночного двора Делирии, был не исполнителем, а той самой «единицей». Поэтому был так же опасен, как граф Сарбаз, Иарус Молниеносный или Атгиз Сотрясатель Земли. Кроме того, большую часть времени пребывания в Степи он оставался в тени, значит, умел не просто выживать, но и добиваться своих целей, действуя чужими руками.

«От него надо избавляться. И чем раньше — тем лучше…» — угрюмо подумал я, старательно отгоняя от себя мысль о том, что избавиться могут и от меня. В этот момент Вьюн, ехавший на чуть правее и позади меня, чуть пришпорил своего коня и негромко сказал:

— Судя по всему, сейчас свернем на Влар…

Задвинув мысли о Подкове куда подальше, я огляделся и утвердительно кивнул: дозорные, двигавшиеся в половине перестрела от основной части термена, подъезжая к очередной развилке, приняли чуть правее.

— Плохо… — через несколько мгновений так же тихо вздохнул Хогертс. — Стены там не чета Льесским или Кижерским…

— Разница в четыре локтя особой погоды не делает… — буркнул я. — Зато за стенами не только гарнизон, но и шестнадцатая и семнадцатая сотни Пограничной стражи…

— Хм… Они что, ушли с границы? — удивленно хмыкнул Вьюн, а затем стукнул себя ладонью по лбу: — Ну да, что им там делать-то? Ждать Золотую Тысячу, что ли?

— Графу Гайосу не до нас… — мрачно вздохнул я. — Он и его воины ловят ерзидов у себя в Онгароне…

— Да там ерзидов-то… — возмутился Хогертс, затем поскреб подбородок и недовольно сморщил нос: — Хотя, может, действительно много…

Ерзидов в Онгароне было не много и не мало, а ровно столько, сколько требовалось для того, чтобы Бадинету Нардириену стало не до нас.

«Гогнар — редкая скотина…» — злобно подумал я. — «Вроде, союз из двух королевств, а воюем порознь…»

Мысль о том, что еще недавно в союзе был еще и Морийор, заставила разозлиться еще сильнее — я с силой сжал правый кулак, почувствовал, как отросшие за время мотаний по королевству ногти впились в ладонь, и заскрипел зубами:

«Ничего, справимся. Если, конечно, у меня все получится…»

— Назир-аши Алван-берза… — донеслось откуда-то сзади, и я, вскинув голову, увидел, что к передовому дозору Урешей подлетает сотня ерзидов на отборных белоснежных лошадях.

— Кто такие «назир-аши»? — поинтересовался я у одного из «своих» ерзидов.

— Эта сотня — телохранители. А вообще так называют всех, кто служит лично Алва-э-э-э…

Дзар не только запнулся на полуслове, но и слегка побледнел. Сообразив, что его затрусило не просто так, я повнимательнее вгляделся во всадника, мчащегося во главе отряда, и на всякий случай уточнил:

— Этот, скачущий первым, Алван-берз, да?

Ерзид заторможено перевел взгляд на меня, а затем кивнул.

Вспомнив, что выбиваюсь из образа, я снова развернул плечи, чуть приподнял подбородок и надменно уставился перед собой. Правда, перед этим успел удостовериться в том, что Вьюн не опустил шест с волчьим черепом.

Тем временем Алван-берз и его телохранители окружили дозорных и о чем-то с ними заговорили.

«Сейчас услышат про Круг Последнего Слова и разозлятся…» — подумал я и вдруг почувствовал, что на меня снисходит ледяное спокойствие.

Я обрадовался. Затем загнал себя в состояние прозрения и, увидев, что Алван-берз поднимает коня в галоп, сложил пальцы правой руки в знак «Приготовились…»

Проверять, увидели его или нет, я не стал: смотрел в лицо приближающегося Алвана и… восхищался. Нет, не им, а Гогнаром Подковой. Человеком, выбиравшим будущего вождя в точном соответствии с требованиями Кузнечика.

«Человек, ведущий за собой, должен выделяться из толпы. И не только харизмой и силой воли, но и красотой. Да-да, именно красотой, ибо некрасивый человек вызывает жалость, а гордиться тем, кого жалеешь, невозможно. Не веришь? Зря! Вон, посмотри сначала на своего отца, а затем на барона Гранжа де Клади и скажи, за кем из них ты бы пошел в бой, не задумываясь ни на мгновение? О том, что граф Логирд умнее и сильнее, ты знаешь только потому, что являешься его сыном. А ты попробуй представить, что видишь их в первый раз. Все равно за отцом? Правильно. А почему? „Вызывает какую-то симпатию и уважение?“ Боги, какой же ты еще ребенок! Ладно, если ты считаешь, что слово „красивый“ к мужчинам не применимо, заменим его на выражение „вызывающий симпатию и уважение…“ И запомним на всю жизнь…»

Да, Алван-берз был красив. Естественно, по-мужски: правильное, чуть скуластое лицо с высоким лбом и твердым подбородком дышало уверенностью в себе, мощная шея, широченные плечи и развитые предплечья создавали ощущение ничем не скрываемой мощи, а в движениях тела чувствовалась великолепная пластика. А еще в нем чувствовалась цельность. Или, говоря словами все того же Кузнечика, вождь вождей ел, когда ел и сражался, когда сражался. Правда, применительно ко мне эта его цельность «работала» не очень приятно: берз гневался. От всей души. И, судя по сузившимся глазам, уже видел меня трупом.

— Что это такое?! — выдохнул Алван, осадив кобылку в шаге от моего коня и показав пальцем на волчий череп.

— Традиционный знак, который положено везти за аладом, собирающимся молвить Последнее Слово… — предельно спокойно ответил я.

— Ты — лайши!!!

— Ага… — согласился я. — А еще багатур и алад, признанный Субэдэ-бали…

В какой-то момент мне показалось, что Алвана хватит удар — его лицо побагровело, а жилы на шее вздулись так, как будто собирались прорвать кожу:

— Что значит «признанный»?! У ерзидов уже есть берз, и этот берз — я!!!

Его рев не произвел на меня никакого впечатления — оглядев его с головы до ног, я равнодушно пожал плечами и поинтересовался:

— Ты — Дзарев, сын Чарса?

— Нет, я Алван, сын Давтала, вождь вождей ерзи-…

— Я приехал не к тебе…

Берза затрясло, как при лихорадке. А правая рука потянулась к рукояти сабли и наполовину вытащила ее из ножен:

— Скажи свое имя, лайши!!!

— Для тех, кто живет в Элирее, я Аурон Утерс, граф Вэлш, Клинок Вильфорда Бервера… — не повышая голоса, ответил я. — Для рода Уреш — Аурон-алад, сын Логирда из рода Утерс, воин, который заслужил право называться багатуром и нести Последнее Слово Дзареву, сыну Чарса…

Алван-берз с силой вогнал саблю обратно в ножны, затем обвел налитыми кровью глазами ближайших Урешей и рявкнул на весь лес:

— Дангаз?!

— Я, берз…

— Кто это такой?!

— Аррон-алад, сын Логирда из рода Утерс. Воин, заслуживший право называться багатуром и нести Последнее Слово Дзареву, сыну Чарса… — почти дословно повторил за мной шири. Правда, сделал это отнюдь не так спокойно, как я.

— Вот оно, значит, как?! — процедил вождь вождей, привстал на стременах и… нехотя сел в седло, услышав негромкий голос одного из своих спутников:

— Он в своем праве, берз! Пусть едет и говорит, а мы подождем…

Я с интересом вгляделся в лицо говорившего, наткнулся взглядом сначала на родинку на правой ноздре, затем на светлую прядь волос, выбившуюся из-под кольчужной бармицы, и внутренне подобрался: судя по всему, передо мной был никто иной, как Гогнар Подкова…

…Не знаю, что Алван-берз услышал в словах своего эрдэгэ, но свой гнев обуздал. И даже радушно улыбнулся — мол, езжай, «алад», и говори. Беседовать с ним мне было пока не о чем, поэтому я пришпорил коня, проехал между злыми, как цепные кобели, назир-ашами и направил коня к повороту дороги, из-за которого доносился стук топоров и многоголосая ругань.

Доехал. Окинул взглядом нескончаемые ряды юрт, выстроившиеся на огромном поле, и мысленно присвистнул — раз лагерь располагался в прямой видимости со стен, значит, с едой и фуражом в армии ерзидов было совсем плохо, и Алван-берз решился на прямой штурм.

Настроение, и без того не особо хорошее, начало стремительно ухудшаться: судя по количеству юрт, в лагере уже собралось не менее пятнадцати тысяч ерзидов. А ведь прибыли еще далеко не все!

Еще через пару минут, когда я сообразил, что топоры при сборке юрт не нужны, и понял, что ерзиды рубят фашины и сбивают штурмовые лестницы, оно испортилось окончательно и бесповоротно. В это время со мной поравнялся Дангаз-шири и сообщил о том, что второго термена Урешей и, соответственно, Дзарев-алада, еще нет, следовательно, нам следует ехать на место, выделенное для юрт их рода.

Я равнодушно пожал плечами — мол, никуда не тороплюсь, поэтому поеду куда угодно — перевел взгляд на надвратную башню, над которой реяли разноцветные вымпелы, и прикипел взглядом к бело-зеленому пятнышку, трепещущему на ветру.

Увы, обдумать причину его появления не получилось: не дождавшись моего ответа, тысячник Урешей недовольно хмыкнул и зачем-то довел до моего сведения правила пребывания в лоор-ойтэ во время осады.

Я выслушал их без особого интереса, ибо успел оценить как дисциплину в лагере, так и строгость взаимного расположения юрт, поэтому догадался, что Гогнар Подкова, выпестованный военной машиной Делирии, вел в армии ерзидов точно такие же порядки.

Шири моя реакция почему-то здорово задела и он счел нужным уточнить, что за попытку подъехать к стенам осажденного города меня ожидает смерть от удавливания арканом или закатывания в ковер.

— Понимаю… — кивнул я. — А еще знаю, что следить за мной будут в разы внимательнее, чем за кем бы то ни было. Ибо без веской причины убивать меня нельзя, а с веской — можно…

Уреш заиграл желваками, но отрицать очевидное не стал — помолчал эдак с минуту, а затем задал тот самый вопрос, ради которого подъехал:

— Там, на перекрестке, ты сказал, что единственный воин в твоей свите, который не носит черно-желтые цвета — дар твоего берза нашему. Ты говорил с Алваном, но дар не передал. Почему?

— Ты считаешь то, что сейчас было, разговором? — «удивился» я, дождался понимания в глазах ерзида и пожал плечами: — Я тебе не солгал: это действительно дар. Просто передавать его надо не как дань…

…Термен под предводительством Дзарев-алада добрался до военного лагеря где-то за час до заката. Дангаз-шири тут же унесся на доклад, а я, «полюбовавшись» на озлобленные лица вновь прибывших и на длинную вереницу телег с ранеными, немножечко подумал и… устроил себе тренировку.

Для Пайка, которого я попросил поработать с собой в паре, такое решение оказалось неожиданностью, поэтому он начал учебный бой со знака «почему».

— Послать меня куда подальше вождь Урешей не решится, так как обязан всячески демонстрировать, что чтит традиции… — атакуя в половину скорости и краем глаза поглядывая на слоняющихся неподалеку ерзидов, негромко объяснил я. — Выслушивать сразу — тоже, так как побоится гнева Алвана. Значит, достойный выход у него только один: сослаться на усталость и перенести нашу встречу на утро…

Шевалье сначала непонимающе нахмурился, а затем кивнул:

— А-а-а, понял: а ночью он сходит к Алван-берзу и выяснит, как именно себя вести…

— Угу… — кивнул я, уклонившись от удара в горло и легонечко ткнув левым мечом в открывшуюся подмышку.

— А если завтра штурм? — чуть запоздало разорвав дистанцию, спросил Пайк.

— К штурму они не готовы… — последовательно достав до его правого колена, левого запястья и левой ключицы, буркнул я. — Впрочем, даже если бы он и планировался, мне бы об этом сообщать не стали. Опять же, штурм — это достаточно уважительная причина, дабы перенести встречу еще на некоторое время…

— Что ж, значит, эту ночь мы проведем в тишине и спокойствии… — удовлетворенно хмыкнул он, показал атаку в лицо и попробовал подсечь мою переднюю ногу.

— Я бы на это не надеялся… — шлепнув по его бедру боковой поверхностью правого меча, вздохнул я.

Не знаю, что Пайк услышал в моем голосе, но он тут же разорвал дистанцию и остановился:

— Почему?

— Мое появление угрожает планам Гогнара Подковы. Значит, ночью нас придут убивать…