Право сильного

Глава 22 Шири Дангаз, сын Латрока

…Дангаз вцепился в рукоять сабли чуть ли не раньше, чем услышал еле слышный скрип петель внешней двери. Еще через миг, открыв глаза и отбросив в сторону нагретую за ночь попону, он вскочил на ноги, бесшумно скользнул к стене рядом с внутренней и мысленно помянул Хелмасты: ни один из воинов, ночевавших с ним в одной юрте, даже не пошевелился!

В это время в крошечной комнате, которую местные называли смешным словом «сени», заскрипели половицы.

— Кто там? — дважды щелкнув языком, негромко спросил шири и поудобнее перехватил саблю.

— Вы живы?! — донеслось из сеней, а через мгновение в комнату ворвался встревоженный ичитай Хагрен, шумно втянул в себя воздух, а затем зачем-то метнулся к очагу.

— Сколько? — заранее холодея от дурных предчувствий, спросил Дангаз.

Сын Укриша, успевший залезть в очаг чуть ли не до пояса и заглянуть в трубу, выбрался наружу, вытер о штаны испачкавшиеся в золе ладони и угрюмо буркнул:

— Три полных десятка и еще четверо…

— Как? — спросил кто-то из проснувшихся воинов.

— Первые — угорели. Вторых вырезали на постах… — ответил ичитай. Потом подумал и горько усмехнулся: — Ночевать в деревянных юртах ничуть не безопаснее, чем в обычных!

С трудом разжав сведенные челюсти, Дангаз потребовал подробностей.

Сын Укриша, успевший опуститься на колени, пожал плечами и с силой дунул на давно остывшие угли:

— Ф-ф-фу-у-у…

— Хагрен, я спросил, как они угорели! — побагровев от бешенства, рыкнул Дангаз.

— Заколотили окна. Заперли двери. Разожгли огонь. Легли спать… — не отводя взгляда от зардевшихся угольков, заговорил ичитай. — А когда уснули, кто-то из надгезцев влез на крышу юрты и заткнул дымоход…

Шири бросил взгляд на окно, заколоченное по его приказу, мельком отметил, что щели между досками чуть-чуть посветлели, и изо всех сил врезал кулаком в стену: здесь, в Над-гез, не было никакой разницы, где и как ночевать. Ведь воины Вильфорда-берза, тенями следующие за его терменом, были неутомимы, как волки, неуловимы, как ветер, и хитры, как степные лисицы. Они не давали покоя ни днем, ни ночью. И убивали, убивали, убивали. Причем совершенно безнаказанно: за шесть дней мотания по дорогам Над-гез термен Дангаза потерял без малого сотню человек убитыми и вчетверо больше ранеными, а эти твари — ни одного!

Что самое обидное, лучшие стрелки рода Уреш, способные на полном скаку всадить стрелу в глаз парящему в небесах орлу, их даже толком и не видели: надгезцы предпочитали атаковать под покровом ночи, в непогоду или из хорошо подготовленных засад. А, вырезав часовых или отстрелявшись, совершенно спокойно уходили в лес, который знали, как собственный айнур. И при этом, словно издеваясь, оставляли за собой хорошо читаемую тропу: «Преследуйте! Мы ждем с нетерпением…»

Такая «война» выводила Дангаза из себя. Да и не только его одного: воины, до смерти уставшие от постоянного напряжения, невыносимого холода и бесцельного мотания между заброшенными стойбищами, все чаще и чаще поглядывали на закат. А в их взглядах, кроме понятной тоски по родным степям, начали проглядывать безысходность и страх.

— Ночевать в юртах мы больше не будем… — почувствовав, что его молчание действует на воинов угнетающе, глухо буркнул он. — В избах можно развести огонь, согреться и обсушиться. Кроме того, их невозможно свалить нам на головы, а потом колоть через шкуры…

Лица воинов потемнели: они смотрели на Дангаза, а видели два десятка изуродованных тел тех, кто так и не успел выбраться из-под обрушившейся юрты…

— И правильно: в избах тепло и сухо… — мечтательно пробормотал Хагрен, подбросил в разгоревшееся пламя еще пару поленьев и вытянул руки над огнем. — А еще в них не дует…

Большая часть воинов покосилась в сторону окна и зябко поежилась — видимо, вспоминала двухдневную метель. А Яштар, сын Энлиха тяжело поднялся на ноги и, неловко прижав к телу раненую руку, исподлобья уставился на Дангаза:

— Скажи, шири, а что будет тогда, когда мы сожжем последнее стойбище надгезцев?

Сын Латрока непонимающе нахмурился:

— О чем это ты?

— Алван-берз пообещал Вильфорду-берзу предавать огню все, что увидит… — ничуть не испугавшись его гнева, сказал воин. — Значит, сегодня мы сожжем это стойбище, завтра — какое-нибудь еще, а через неделю-полторы стойбища закончатся…

— Послезавтра мы должны быть под стенами Влара… — буркнул Дангаз. — Возьмем его, потом — что-нибудь еще и Вильфорд-берз сломается…

Как ни странно, такое объяснение Яштара не удовлетворило:

— За последнюю неделю мы потеряли полную сотню, а половина оставшихся ранена. Послезавтра раненых станет еще больше, а телеги для их перевозки почему-то сгорают чуть ли не каждую ночь…

Шири заскрипел зубами: сын Энлиха, два дня назад собственноручно избавивший от мучений своего младшего брата, задал вопрос, на который у него, Дангаза, не было ответа!

— Думаю, раненых мы оставим во Вларе…

— Дорежете и сожжете нас на его пепелище? — язвительно уточнил Яштар. — Алван-берз дал слово. И отказываться от него ради нас он не будет!

— Ты держишь его саблю… — напомнил шири. — Значит…

— Держал… — перебил его воин, а затем сорвал с руки пропитавшуюся кровью повязку и продемонстрировал Дангазу загноившуюся рану. — Но больше не смогу, так как лекарей мы с собой не захватили…

— Обоз, да еще и зимой, двигается слишком медленно… — поднявшись на ноги и встав рядом с Яштаром, язвительно хмыкнул его единственный сын. — А местных лекарей мы убиваем для того, чтобы курганы из голов не казались слишком низкими…

…От огромного костра, в который превратилось стойбище, термен отъехал часа через два. Воины, подавленные картиной показательной казни Яштара и его сына, старались не встречаться друг с другом взглядами, поэтому вдвое старательнее, чем обычно, вглядывались в просветы между деревьями.

Дангаз тоже посматривал на обе опушки. Но крайне редко: закончившийся лишь под утро снегопад скрыл под толстой белой кошмой все следы, какие были, и портить себе зрение, вглядываясь в лес, искрящийся под светом Удири-бали, было бесполезно. Поэтому шири думал. О судьбе раненых сородичей, ходе войны и ближайшем будущем.

«Если надгезцы нападают на все остальные термены так же, как и на наш, то раненых должно быть очень много…» — покачиваясь в седле, мрачно размышлял он. — «Если раны не обрабатывать, то часть тех, кто еще в состоянии ехать в седле, в скором времени обессилеет и превратится в обузу. Добивать их нельзя: одну-две такие смерти еще как-то можно объяснить, а десять-двадцать — уже нет. Значит, раненых надо куда-то пристраивать. А куда? Во Влар или в любое другое надгезское стойбище с каменными стенами — нельзя: даже если забыть про слово Алван-берза, то для охраны пары тысяч воинов, не способных себя защитить, потребуется не один термен. Отправлять их в Лайш-аран? Можно, но ничем хорошим это не закончится — если направление движения армии, рассыпающейся и собирающейся в нужном месте, довольно сложно, то понять, куда едет здоровенный обоз, проще простого…»

Вывод, получившийся в итоге, заставил его зябко поежиться: получалось, что все тяжелораненые были обречены!

«Если эта странная война не закончится в ближайшее время…» — торопливо успокоил себя он, а затем в сердцах сплюнул под ноги своему коню: судя по тому, что последние дни нападения надгезцев стали происходить намного чаще, Вильфорд-берз сдаваться не собирался.

«А с чего ему сдаваться?» — вдруг мелькнуло в голове. — «Все его сородичи попрятались за стенами каменных стойбищ и спокойно ждут, пока их армия, рассыпавшаяся по лесам, дорежет наши термены!»

Эта мысль заставила его вскинуть голову и оглядеться. Головной дозор, двигающийся в половине перестрела впереди, как раз сворачивал за очередной поворот, первая и вторая сотни, выстроившиеся в колонну по трое, неторопливо рысили следом, а третья, четвертая и пятая охраняли чудом сохранившиеся телеги с ранеными.

Оглядываться, чтобы посмотреть на остальную часть термена, шири поленился — потрепал коня по холке, поплотнее запахнул плащ и… схватился за рукоять сабли, увидев, что последний дозорный подает знак «внимание».

Через мгновение термен пришел в движение — первая сотня, подняв коней в намет, унеслась вперед, последняя, развернувшись, перекрыла дорогу сзади, воины, охранявшие раненых, спешились и стащили телеги с проезжей части, а все остальные подоставали из саадаков луки и принялись натягивать на них тетивы. А когда натянули — тот же дозорный, привстав на стременах, вскинул над головой правую руку, дважды описал ею круг, а затем стукнул сжатым кулаком по нагруднику!

Дангаз опешил, удивленно посмотрел на ехавшего рядом Хагрена, убедился, что тот видел то же самое, и жестами потребовал у дозорного повторить доклад.

Тот снова вскинул правую руку, изобразил тот же круг, а затем шваркнул себя по нагруднику. После чего показал знак «чужаки», «свои» и «немного»…

Такое «уточнение» запутало шири еще больше — если верить жестам дозорного, то там, за поворотом, их ждал Круг Выбора, кто-то свой и группа желающих получить алую подкову на запястье[77]!

Пока он пытался понять, откуда надгезцы могут знать о Круге, дозорный подал знак «опасности нет», развернул коня и… нагло скрылся за поворотом!!!

— Удавлю! Собственными руками!!! — выдохнул взбешенный Дангаз и, взглядом приказав полной руке[78] охраны двигаться следом, бросил коня вперед. А уже через пару десятков ударов сердца вылетел на огромную поляну, образовавшуюся вокруг перекрестка двух лесных дорог…

…На первый взгляд, картина, которую шири увидел за поворотом, полностью соответствовала докладу дозорного. Но только на первый: девять Дзаров[79], выстроившихся вокруг вытоптанной в снегу площадки, стояли не полным кругом, а дугой. Их сабли, вместо того, чтобы мирно покоиться в ножнах, касались остриями земли, а шест, вкопанный за их спинами, венчал не волчий хвост, а волчий череп. Группа чужаков в черно-желтых накидках поверх кольчуг тоже стояла не там, где надо: вместо того, чтобы выстроиться за спинами тех, кто будет за них говорить, девять воинов заняли места для багатуров, десятый — место Голоса главы рода, а еще двое вообще стояли на опушке!

Хагрен, увидевший эту картину одновременно с Дангазом, возмущенно зашипел:

— Ш-шири, это не Круг, а…

— Это Круг… — жестом заставив его заткнуться, буркнул сын Латрока. — Только не Выбора, а Последнего Слова…

Ичитая аж перекосило:

— Круг Последнего Слова Атгиза Сотрясателя Земли?!

— Да… — кивнул шири, с интересом разглядывая воина, не побоявшегося взяться за лезвие сабли[80].

Воин был молод, если не сказать, юн. Но при этом высок, на редкость широкоплеч и жилист — накидка, надетая поверх кольчуги, не скрывала ни мощной шеи, ни широченной груди, ни мечевых предплечий. А вот оружия у него почему-то не оказалось — на поясе парня висел один лишь кинжал, а там, где должны были находиться сабля или меч, было пусто.

«Странно… — удивленно подумал Дангаз. — Если он знает про Круг Последнего Слова, то должен понимать, что право Говорить надо заслужить…»

В это время подал голос онемевший от возмущения Хагрен:

— Шири, я его сей-…

— Заткнись… — негромко рыкнул сын Латрока, а затем перевел взгляд на остальных черно-желтых и мысленно хмыкнул: в отличие от своего предводителя, эти воины были мужчинами. Рослые, мощные и наверняка очень опасные, они знали себе цену и… нисколько не боялись воинов первой сотни, взявших их на прицел!

Поизучав их лица еще некоторое время и не найдя на них печатей порока, шири пришел к выводу, что служить самовлюбленному мальчишке эти воины, скорее всего, не будут. Поэтому снова перевел взгляд на юнца и вдруг заметил за его плечами рукояти парных мечей.

«Хм… Он еще и обоерук?»

В этот момент воин, словно отвечая на его мысленный вопрос, едва заметно склонил голову и снова превратился в статую.

«Обоерук?!» — снова спросил себя Дангаз и заметил, что в уголках глаз мальчишки появилась тень улыбки.

«Что ж, посмотрим…» — нехорошо прищурился шири и заговорил. В точности повторяя полузабытые слова древнего вопроса:

— Я, Дангаз, сын Латрока, шири Алвана, сына Давтала, Великого берза из рода Надзир, спрашиваю тебя, лайши: что привело тебя в Круг Последнего Слова?

— Я, Аурон Утерс, граф Вэлш, Клинок его величества Вильфорда третьего, Бервера по прозвищу Скромный, требую права Голоса!

Дангаз не поверил собственным ушам, ибо быть клинком Вильфорда-берза должен был воин постарше и поопытнее! Тем не менее, лица он не потерял, а произнес следующую традиционную фразу:

— Право Голоса надо заслужить!

Мальчишка равнодушно пожал плечами:

— Я готов…

— Его воины стоят на местах багатуров! — не выдержав, зашипел Хагрен. — Значит, я могу вызвать любого из них!

«Действительно…» — мысленно согласился с ним шири и решил изменить ритуал:

— Прежде, чем даровать тебе Право Выбора, я хочу ответить на ваш Вызов. Но прежде, чем вызвать твоих воинов в Круг, я бы хотел убедиться, что они действительно багатуры! Прикажи им показать Знаки!

Мальчишка нахмурился, стрельнул взглядом сначала на своих воинов, потом очень нехорошо посмотрел на одного из Дзиров и оскалился:

— Ты их УЖЕ видишь! Если для вас, ерзидов, знаком багатура является алая подкова на запястье, то для нас, уроженцев Элиреи, им служит черно-желтое сюрко!

— Ты хочешь сказать, что каждый, кто носит эту накидку, багатур? — стараясь не расплыться в мстительной улыбке, уточнил Дангаз.

— Да, именно так!

На лицах воинов первой сотни появились злорадные гримасы.

— Получается, что ты тоже багатур?!

Мальчишка оглядел себя с ног до груди, затем удивленно выгнул бровь и уставился на шири:

— А что, не видно?!

— Что ж… Тогда я, Дангаз, сын Латрока, шири Алвана, сына Давтала, Великого берза из рода Надзир, спрашиваю вас, воины севера — готовы ли вы испытать себя в поединке с лучшими сынами рода Уреш и принять предначертанное вашей Судьбой?

— Если я не ошибаюсь, то право Голоса даруется чуть-чуть по-другому… — без тени страха в глазах отметил мальчишка. Затем склонил голову к плечу и хмуро поинтересовался: — Ты уверен, что в Круг должны выйти все девять моих воинов?

— Они выбрали место… — усмехнулся шири. — Значит, любой из моих воинов может бросить им вызов…

— Что ж, я тебя услышал! Пайк!!!