Право сильного

Глава 20 Алван-берз

…Родовое стойбище одного из местных вождей или, как его называли лайши, замок, было небольшим, ладным и абсолютно неприступным. Построенное на высоченной скале, торчащей из воды довольно крупного озера, оно царапало башнями небо и словно насмехалось над ним, Алваном: «Хочешь меня? Попробуй, возьми!»

Берз не хотел. Вернее, хотел, но брать не собирался. Во-первых, потому, что прекрасно понимал, какую цену придется заплатить за то, чтобы бросить под копыта своего коня десяток каменных юрт, прячущихся за этими стенами, а во-вторых, привел свои термены к этому замку только для того, чтобы в очередной раз обмануть Вильфорда-берза. Поэтому смотрел то на замок, то на его отражение и любовался делом человеческих рук.

А вот его спутники смотрели на стойбище совсем по-другому: Касым-шири, по обыкновению, занимавший место по левую руку от Алвана, хмурил брови и мрачно разглядывал отвесные стены скального основания замка, Даргин из рода Ошт пялился на участок тропы, видимый с холма, а Ирек, сын Корги, зачем-то пересчитывал бойницы.

— Мде… От воды до верха стен — локтей сорок пять… Камень — холодный. Там, где не покрыт льдом или снегом — влажный… — недовольно буркнул Шири. — С этой стороны не подняться… э-э-э… даже летом…

— Наковальня[76]… — угрюмо поддакнул Ирек. — Плетью не перешибешь…

Сомнение, прозвучавшие в голосе сородича, заставило Алвана нахмуриться: постоянное напряжение, в котором пребывала армия во время движения по лесным дорогам, начало подтачивать боевой дух и веру в свои силы. А это было недопустимо!

— Это не наковальня, а плод. Просто пока не спелый. Дайте ему немного времени, и он, созрев, сам упадет в мою ладонь… — намеренно выделив интонацией слова «пока» и «сам», сказал Алван. А когда увидел, что на лицах окружающих его воинов появляются глумливые улыбки, удовлетворенно хмыкнул: фраза, не так давно походя брошенная эрдэгэ, мигом вымела из душ его телохранителей всякие сомнения. И заставила вспомнить о воистину великой победе, одержанной над Лайш-араном.

— Ну да, этот замок — как орех! Маленький, твердый — но с мягкой и о-о-очень вкусной сердцевиной… — подхватил Даргин. — Я хочу его попробовать!

— Расколем — напробуешся! — ощерился Касым-шири и нетерпеливо стиснул пальцами рукоять своей сабли.

В глазах сына Шакрая горели дома, текли реки крови и высились курганы из голов. В глазах телохранителей — тоже. А ему, Алвану, было не до войны — он смотрел на замок, а слышал голос Гогнара, сына Алоя. И принимал сказанное сыном Субэдэ-бали всей душой:

— «О табунах могучих жеребцов, горах трофейного оружия и бескрайних толпах прекрасных рабынь могут мечтать безусые мальчишки, воины, не так давно пролившие первую кровь, и те, у кого всего этого еще нет. А ты, берз, обязан думать не о прахе под копытами твоих терменов, а о том, что оставишь своим детям. И делать все, чтобы земля, которую скоро накроет твоя кошма, никогда не загорелась у них под ногами…»

Эрдэгэ был мудр. Его советы — тоже. Только вот следовать им получалось не всегда: если курган из голов жителей Хоная мигом сломил сопротивление лайшаранцев, то попытка устрашения Вильфорда-берза привела к противоположному результату. Страна лесов в одночасье превратилась в одну огромную ловушку, каждое мгновение пребывания в которой обрывало чью-то жизнь.

Воины Вильфорда-берза были неуловимы и безжалостны: зная, что в открытом бою термены Алван-берза втопчут их в землю в считанные мгновения, они попрятались в непроходимых лесах и начали устраивать засады. Неутомимые, как волки, надгезцы атаковали его термены с раннего утра и до позднего вечера. А по ночам вообще творили все, что хотели — похищали часовых, пробирались в лоор-ойтэ и вырезали целые юрты или угоняли лошадей. Что самое обидное, от этих нападений не спасали ни усиленные дозоры, ни костры, ни ночевки в покинутых деревнях — бесплотные, словно духи предков, убийцы всегда возникали там, где их никто не ждал, и с легкостью собирали небольшую, но кровавую жатву. Расчетливо стараясь не убивать, а ранить. По-возможности, потяжелее, чтобы воина, вдруг ставшего обузой, добивали его же сородичи.

Термены роптали, жаждали крови, но преследовать стрелков даже не пытались, ибо знали, что большинство сунувшихся в эти заснеженные чащи остается там навсегда…

«Может, увеличить плату за взятую кровь?» — в какой-то момент мелькнуло в голове берза. — «Пообещаю брать не десять жизней, а три десятка. Или пять…»

В первый момент мысль показалась здравой. А еще через мгновение вызвала кривую усмешку:

«Если эти воины не уймутся, то Над-гез обезлюдеет. А зачем мне страна одних лишь лесов?»

Еще через десяток ударов сердца на него накатило раздражение:

«Мы сильнее, причем намного! И уже дали понять, что не разоряем покоренные земли. Неужели так трудно догадаться, что сопротивляться не выгодно?!»

Мысль, которая, на первый взгляд, должна была родиться у торговца, а не у воина, вдруг заставила почувствовать гордость: стараниями своего эрдэгэ он, берз, научился смотреть в будущее. И начал видеть не то, что нужно лично ему и прямо сейчас, а то, что потребуется всем ерзидам через десятилетия!

— Берз, посыльный… — прервал его раздумья кто-то из телохранителей, и Алван, до этого момента пялившийся на перевернутые башни замка, перевел взгляд на воина, во весь опор скачущего по берегу озере к уже поставленной Белой Юрте.

— Этого — ко мне! — негромко приказал Алван, дождался, пока телохранители выполнят его приказ, и вопросительно изогнул бровь:

— Говори!

— Берз, их в стойбище пусто! — не тратя время на славословия, выдохнул воин. А когда увидел, что брови Алвана грозно сдвинулись к переносице, начал докладывать, как положено: — Мне и еще четырем воинам нашего десятка приказали осмотреть опушку леса на полдень от лоор-ойтэ. Когда мы добрались во-он до того мыса, то увидели, что подвесной мост каменного стойбища опущен. Ичитай Зделар послал меня на разведку. Оказалось, что ворота в большой каменной стене открыты, обе решетки подняты, а в стойбище нет ни души…

— Касым? — жестом заставив воина заткнуться, рявкнул Алван.

— Да, берз! — тут же отозвался сын Шакрая.

— Возьми две сотни воинов и обыщи замок. Только поосторожнее — там могут быть ловушки…

Насчет ловушек можно было и не говорить: намедни один из воинов Касыма-шири, отойдя от лоор-ойтэ по нужде, умудрился не увидеть настороженный арбалет и схлопотал болт в печень. Впрочем, на подсказку родич не обиделся — кивнул головой и с места сорвал коня в галоп…

…В замке действительно не было ни души: стойбище, у стен которого можно было положить не одну тысячу воинов, оказалось брошено. Правда, брошено как-то странно: ни в одном из десятка каменных юрт, расположенных за его стенами, не оказалось и следа поспешного бегства, а комнаты в центральной юрте, которую местные называют донжоном, вообще выглядели свежеубранными!

— Они вывезли только оружие, золото, продукты и корм для лошадей… — тенью следуя за Алваном, ошарашенно рассказывал Касым. — А серебряная и стеклянная утварь, зеркала, дорогие ткани и даже женские платья остались на своих местах…

— Их вождь не торопился… — осторожно шагая по натертому до блеска, и потому очень скользкому полу, буркнул берз. — А его воины и их женщины?

— Порядок везде. От подвала до крыши… — пробормотал шири. — Если бы не следы от копыт и колес, я бы решил, что они просто исчезли!

— Непонятно… — остановившись перед огромной, в рост человека, картиной, изображающей всадника на могучем угольно-черном жеребце, задумчиво сказал Алван. — И это мне не нравится…

— Что тут непонятного? — ухнул из коридора голос эрдэгэ. — Бервер Скромный расчетлив, как мытарь, поэтому сделал все, чтобы его города было кому защищать.

— Н-не понял… — после нескольких мгновений раздумий признался шири.

Сын Алоя, неторопливо прогулявшись по комнате, провел ладонью по кружевной тряпице, зачем-то закрывающей столешницу, затем сел в широченное кресло и шлепнул ладонями по подлокотникам:

— Король Вильфорд всегда возмещает подданным ущерб, нанесенный войной, и его подданные к этому привыкли.

— Все равно не понял… — развел руками Касым.

Эрдэгэ насмешливо пожал плечами — мол, я сказал все, что хотел — а затем с интересом уставился на Алвана.

Намек был понятен. Поэтому берз внимательно огляделся, затем подошел к узкой бойнице, за которой виднелся кусок заснеженной стены, оценил размеры юрты для воинов и прозрел:

— Этот замок невелик. И воинов в нем наверняка было немного. Если бы Бервер не пообещал возместить убытки, хозяин этого стойбища, скорее всего, попытался бы защитить свое добро любой ценой…

— И бессмысленно погиб бы вместе с вассалами… — удовлетворенно кивнул сын Алоя. — А так он со спокойной душой отправил часть воинов в Арнорд, а сам вместе с оставшимися отправился защищать столицу своего баронства. Или туда, куда его отправил Бервер!

— Вильфорд-берз мудр… — уважительно хмыкнул Касым-шири.

Глаза Гогнара полыхнули сдерживаемой яростью:

— Мудр. И поэтому ОЧЕНЬ опасен!

…Оставаться ночевать в замке Алван не собирался: да, мощные стены донжона выглядели намного надежнее тонких стенок его юрты, но уверенности в том, что в толще камня не скрываются потайные ходы, у него не было. Поэтому, поужинав в невероятно роскошной комнате, все стены которой были увешаны потрясающе красивыми картинами, он встал с кошмы, в последний раз огляделся и в сопровождении телохранителей, эрдэгэ и Касыма-шири отправился к своим терменам.

Стараниями сына Алоя дорога от надвратной башни и лоор-ойтэ охранялась парой сотен воинов, поэтому через какое-то время берз вломился в свою юрту, дождался, пока телохранители вернут на место шкуру пардуса и раздраженно сплюнул себе под ноги: на его ложе беззастенчиво спала «мишень»!

С трудом справившись с желанием прервать гулкий храп ударом сапога, берз зашел за ширму и вслед за сыном Алоя нырнул в черный зев подземного хода. Пригнулся, пробежал по доскам, брошенным на мерзлую землю, взлетел по ступенькам приставной лестницы, ощутил еле заметный запах благовоний и почувствовал, что начинает злиться.

— Доброй ночи, мой повелитель… — донеслось с ложа, а через пару ударов сердца куча шкур разлетелась в стороны, открыв взглядам Алвана обнаженное тело лайш-ири лет пятнадцати от роду.

Чтобы понять, чей это подарок, хватило одного взгляда на излишне полную грудь и по-мальчишески узкие бедра:

— Зачем она мне, Гогнар?

— Свободны… — негромко рыкнул беловолосый, а когда телохранители выскользнули наружу, еле слышно поинтересовался: — Сколько дней ты не был с женщиной?

Берз вскипел:

— Это МОЕ дело!!!

Глаза эрдэгэ плеснули холодом:

— Тебе так надоела мать твоего первенца?

Алван гневно нахмурился:

— Ты о чем?!

— Скажи, что подумают твои жены, узнав, что после отъезда Дайаны ты спишь один?

Вождь вождей нахмурился и… виновато склонил голову:

— Я не подумал…

— Зря! — в голосе сына Субэдэ-бали лязгнула сталь. — Одна твоя ошибка — и она умрет!

— Я проведу с ней ночь… — мотнув головой в сторону испуганной лайш-ири, выдохнул Алван.

— Не ночь, а пару месяцев. А потом столько же — со следующей…

«Прячь песчинку в пустыне, а человека — среди толпы…»— вспомнил берз и благодарно улыбнулся:

— Спасибо, Гогнар! Она будет стонать до восхода!

— Боюсь, до восхода не получится… — ехидно ухмыльнулся эрдэгэ. — Десятки факельщиков вот-вот выедут. А тебя я подниму через час после полуночи…

…Безумная скачка по ночным дорогам сохранилась в памяти Алвана рваными обрывками: желтые пятна света, летящие сквозь метель, черные тени, стремительно скользящие по белой пелене под копытами, жуткие изломанные силуэты деревьев, изредка выхватываемые факелами из тьмы, топот копыт, снежные осы, нещадно жалящие в лицо, шею и кисти рук. Нет, особой усталости он не ощущал. Неги тоже — лайш-ири не умели ничего из того, что положено уметь наложнице вождя вождей и могла лишь дарить ему свое тело. Просто его душа, изнывая от тоски по Дайане, заставляла его раз за разом представлять себе миг, когда он перешагнет порог родовой юрты и заглянет в глаза его адгеш-юли.

А вот миг, когда его кобылица пролетела мимо последнего факельщика и перешла на шаг, запомнился надолго: именно в этот момент он поймал себя на мысли, что вождю вождей, саблю которого держит вся Степь, негоже бояться интриг собственных жен.

— Гогнар! — оглядевшись по сторонам и найдя взглядом силуэт своего эрдэгэ, позвал он.

Сын Алоя тут же оказался рядом и вопросительно мотнул головой.

— Найди мне еще две жены…

— Именно жены, не наложницы? — как обычно, сын Субэдэ-бали ухватил самую суть.

— Да, именно жену. Желательно, из каких-нибудь родов послабее… Они будут греть мое ложе месяц… Или даже два… А потом ты сделаешь так, чтобы одна из них захотела отравить другую…

Эрдэгэ усмехнулся в усы:

— Ты жестоко казнишь виновную и, тем самым…

— Я вырежу ее род… — перебил его Алван. — Целиком…

Сын Алоя вскинул голову к ночному небу, несколько долгих-предолгих мгновений, окаменев, слушал своего отца, а затем расплылся в зловещей улыбке:

— Их вырежешь не ты, а их соседи: к этому времени все ерзиды, начиная от безусых мальчишек и заканчивая старейшинами, будут знать, что ты и члены твоей семьи носите благословение Субэдэ-бали. А любая попытка вам навредить вызовет его гнев…

У Алвана пересохло горло:

— Я… я не ослышался?

— Ты держишь ЕГО саблю, ведешь ЕГО народ. Какие могут быть сомнения?

…Пока термены стягивали кольцо вокруг обреченного города с непроизносимым названием Льес, берза трясло, как при лихорадке. Он то вскидывал голову к ночному небу, пытаясь, как Гогнар, увидеть лик Субэдэ-бали, то вслушивался в тишину леса, надеясь услышать рык Дэзири-шо, то закрывал глаза и старался почувствовать свою избранность. Поэтому смог сосредоточиться на том, что творится вокруг, только тогда, когда осознал, что стоит в каком-то овраге, а в шаге перед ним темнеет черный прямоугольник.

«А вот и подземный ход…» — удовлетворенно подумал он и почти в то же мгновение услышал негромкий шепот Маруха, сына Нардара:

— Ну, что стоим? Пошли, пошли, пошли…

Лес тут же ожил — между двумя корявыми стволами по правую руку от берза сгустились тени и, слившись в узенький, но стремительный поток, потекли в зев подземного хода.

Одна, две, десять — тени двигались налегке, и от них, разгоряченных ожиданием будущей схватки, ощутимо тянуло жаром.

«Льес — один из символов неуязвимости Элиреи…» — тут же вспомнил он. — «Запад королевства захватывали раз двадцать. Юг и восток — чуть реже. А Арнорд, Льес и еще пяток городов — ни разу. Поэтому его падение будет тем самым ударом в подбрюшье, после которого Бервер уже не оклемается…

— А ты уверен, что мы сможем его захватить?

— Хм… Как ты думаешь, зачем мы скачем к Оршу?

— Чтобы Вильфорд-берз решил, что мы решили взять именно его…

— Не только. На самом деле причин две. Во-первых, стены Орша намного ниже, чем Льеса. И воинов там обычно меньше. Поэтому, узнав о нашем приближении, барон Гралиер Орш обязательно попросит помощи у соседей. А его соседи — это Китц, Кижер и Льес. А во-вторых, в Льесе уже две недели развлекается полный десяток наших багатуров. И не ерзидов, а таких же лайши, как и я…»

— Не маловато людей-то? — негромко спросил он у сына Алоя, когда последняя тень скрылась под землей.

— Достаточно… — уверенно ответил эрдэгэ. — Хватит и на ворота, и для захвата казармы, и на всякие непредсказуемые случайности…

— А… — начал было он, и тут же заткнулся, так как знал, каким будет ответ.

— Даже не думай!!! — прошипел Гогнар. — Ты не воин, а средоточие Духа Степи!

— Средоточием Духа меня еще не называли… — хмыкнул Алван. И нарвался на недовольное шипение:

— Когда убиваешь ты — убиваем и мы! Если убивают тебя — убивают и нас!

Мысль, высказанная сыном Алоя, была интересной и очень глубокой. Действительно, любая победа вождя поднимала боевой дух его воинов на небывалую высоту. А рана, полученная от любого, даже очень слабого, врага, ввергала их в уныние. С другой стороны, вожди, прячущиеся за спины своих солдат, быстро теряли уважение, а за ним — и жизнь…

— Хм… — ухватив за хвост не дающуюся мысль, хмыкнул он. — Получается, что я должен убивать, но только тогда, когда уверен, что смогу?

— Именно! И никогда не подставляться под удар…

— Ойра… — оценив Дар Мудрости, вложенный в его сердце, выдохнул Алван, затем прикоснулся к груди правым кулаком и, не оглядываясь на яму, зашагал к опушке. Туда, где готовились к штурму его воины…