Право сильного

Глава 26 Шири Дангаз, сын Латрока

…Изменение своего статуса Аррон-алад[83] принял, как должное — не успело затихнуть эхо от троекратного вопля «Ойра!», как он спокойно вышел из Круга Последнего Слова и приказал Вайзарам отпустить его людей.

Воины, охранявшие пленника, не раздумывали ни мгновения. Видимо, понимали, что перечить аладу, признанному самим Субэдэ-бали, Рашват-алуг побоится. Те, кому поручили «беречь» «дар» Вильфорда-берза, оказались чуть менее расторопными, поэтому отъехали от надгезца только после гневного рыка своего ичитая. Ничего удивительного в этом не было — они, как и большая часть ерзидов, волею Субэдэ-бали собравшихся на перекрестке лесных дорог, этого приказа, скорее всего, просто не услышали. Так как во все глаза смотрели на воющего Карима и пытались понять, как боль в сломанной челюсти может превратить воина в кусок пересохшего кизяка.

Дангаз-шири этого тоже не понимал — один из девяти побратимов эрдэгэ, не раз доказывавший свою доблесть, просто не мог так унизиться! Однако унижался: не просто орал, а катался по снегу, то раздирая ногтями собственную шею, то выгибаясь дугой и содрогаясь всем телом, будто в агонии. Впрочем, никакого сочувствия его мучения не вызывали — человек, приказавший своему воину взять в Круг Выбора отравленное оружие, заслуживал и худшей участи.

Жаль, что это понимали не все — после очередного приступа конвульсий, во время которого на губах Карима запузырилась кроваво-красная пена, Хагрен с хрустом сжал кулаки и негромко поинтересовался:

— Может, его добить? Ну, чтобы не мучился…

Дангаз отрицательно помотал головой:

— Даже не думай! Если то, что он испытывает, результат удара, который мы не заметили, то ты оскорбишь Аррон-алада. Если это гнев Субэдэ-бали, то…

Договаривать предложение до конца шири не стал, так как заметил, что лайши поворачивается к нему лицом и набирает в грудь воздух.

— Я, Аурон Утерс, граф Вэлш, Клинок его величества Вильфорда Бервера и алад, признанный Первым Мечом Степи, хочу говорить с вождем твоего рода!

Надгезец был в своем праве, поэтому Дангаз склонил голову в жесте подчинения:

— Я тебя услышал, и девять моих лучших вои-…

Аррон-алад отрицательно помотал головой:

— Извини, что перебиваю, но Элирея и Степь — в состоянии войны, а мнение «девяти твоих лучших воинов» недостаточно весомо даже для Рашват-алуга…

— И чего же ты хочешь?

— Сопровождать меня должен ты и весь твой термен…

Шири почувствовал, что на его шее затягивается волосяная удавка — один вождь вождей в Степи уже был, и его реакцию на появление соперника Дангаз представлял слишком хорошо:

— Я — не могу: у меня приказ Алван-берза, и я обя-…

Надгезец равнодушно пожал плечами:

— Воля алада, несущего Последнее Слово, выше любых приказов…

Да, воля алада, несущего Последнее Слово, действительно считалась священной. Ведь когда-то ее изъявлял сам Атгиз Сотрясатель Земли, воин, сначала придумавший и навязавший ерзидам традицию выслушивать того, кто заслужил Право Голоса, а затем с ее помощью заставивший всю Степь держать свою саблю.

Аррон-алад Атгизом не являлся, но Право Голоса заслужил. Следовательно, имел полное право говорить с любым из вождей, включая берза. Или не имел?!

«Девяти поединков он не проводил!!!» — мысленно взвыл шири. — «Значит…»

— Если ты сомневаешься в моем праве Говорить, я могу вернуться в Круг и провести столько поединков, сколько воинов у тебя осталось. И не до первой крови, а до смерти… — невесть как прочитав его мысли, сказал Аррон-алад.

Соглашаться с требованиями лайши сразу после этих слов значило потерять лицо, поэтому Дангаз сделал вид, что озабочен совсем другим:

— Я не знаю, где сейчас находится Дзарев, сын Чарса…

— Зато ты знаешь, где он будет завтра или послезавтра… — уверенно сказал Аррон-алад. — Что меня вполне устраивает…

«Завтра или послезавтра он будет у Влара. Вместе с Алван-берзом!» — ужаснулся сын Латрока. — «Если я привезу лайши в лоор-ойтэ, меня сочтут предателем. Если откажусь — то проявлю неуважение к Субэдэ-бали…»

— Пусть едут с плотными мешками на головах! — подал голос Хагрен. Аррон-алад фыркнул:

— Идея хорошая, но только на первый взгляд…

— А на второй — плохая? — не удержался ичитай.

— Как вы, наверное, успели заметить, сейчас неспокойно на ВСЕХ дорогах Элиреи…

Дангаз невольно кинул взгляд на телеги с ранеными и с силой сжал зубы.

— То есть, наши воины следуют ЗА ВСЕМИ вашими терменами. Следовательно, особой необходимости завязывать нам глаза нет — куда бы вы ни поехали, информация об этом будет передана моему королю. Что касается «второго взгляда», то как только те, кто устраивает вам засады, увидят, что среди ваших воинов едут пленные в черно-желтых сюрко, вы начнете умываться кровью…

— А если вы будете ехать свободно, то нападений, конечно же, не будет? — поняв, куда клонит лайши, спросил шири.

— Вас не тронут вообще. Даю слово!

— А нас? — неожиданно для всех поинтересовался Рашват-алуг.

По губам лайши скользнула о-о-очень неприятная улыбка:

— А вам я ничего не обещал…

…Решение положиться на слово Аррон-алада оказалось верным — с середины дня и до позднего вечера из придорожных зарослей не вылетело ни одной стрелы. Мало того, изредка на опушках вдруг появлялись белые силуэты, обменивались с Клинком Вильфорда-берза парой-тройкой фраз и снова пропадали.

Каждое такое появление сказывалось на настроении сородичей — если после первого-второго воины еще до рези в глазах вглядывались в черные провалы между деревьями, то после третьего большая часть ощутимо расслабилась и сосредоточилась на борьбе со второй основной проблемой этой войны — холодом. Кстати, воспрянули духом даже тяжелораненые, и Дангаз-шири, до смерти уставший терять воина за воином, вдруг понял, что Аррон-алада ему послали боги.

Поздним вечером, когда термен разбил лоор-ойтэ в небольшом стойбище из полутора десятков деревянных юрт, это ощущение стало еще сильнее: в первый раз за полторы недели его люди без страха грелись у костров, ели горячую пищу и не боялись наступающей ночи. Чувство уверенности в своей безопасности было таким сильным, что Дангаз-шири, обычно ложившийся спать одним из последних, сразу после ужина ввалился в первую попавшуюся избу и провалился в глубокий сон чуть ли не до того, как коснулся головой брошенного на попону седла…

…Утро встретило его тишиной. Нет, не мертвой — за дырой в стене, затянутой бычьим пузырем и плотно закрытой ставнями, еле слышно всхрапывали кони. Однако гудения пламени, звона стали или гневных криков воинов, потерявших своих друзей, слышно НЕ БЫЛО!

В первое мгновение Дангаз даже задумался, не могли ли надгезцы вырезать его термен целиком, но потом услышал чей-то приглушенный расстоянием храп и успокоился — перевернулся на спину, закинул руки за голову и с интересом оглядел низкий потолок. Величайшая драгоценность степи — дерево — тут тратили, не задумываясь: мощные балки, зачем-то положенные чуть ли не через полтора локтя, могли выдержать вес доброй сотни лошадей, аккуратно оструганные доски, постеленные на них, нигде не прогибались, а лестница, ведущая в помещение под крышей, радовала глаз резными перилами.

«Жили в достатке…» — подумал он, перевел взгляд на связки высушенных фруктов, свисающих с балок, затем на белоснежные куски тряпок, наполовину прикрывающие единственное окно, и вдруг поймал себя на мысли, что отказывается понимать тех, кто тут жил. Ведь, убегая от приближающейся армии, нормальные люди постарались бы унести все. И в процессе сборов перевернули бы юрту вверх дном. А эти ушли так, как будто надеялись вернуться. Или знали, что в их отсутствие из их изб не пропадет ни единой заячьей шкурки!

«Безумная страна… Безумные боги… Безумные люди…» — подумал он и, внезапно почувствовав раздражение, откинул в сторону одеяло из шкур, неторопливо встал, расправил съехавший на бок боевой пояс, проверил, как выходит из ножен сабля, а затем скользнул к двери и прислушался.

Снаружи негромко переговаривались часовые. Как ни странно, обсуждали не баб, а воинское искусство: Яштар, сын Оххата с пеной у рта доказывал, что обоерукие мечники опасны только в бою один на один, а его напарник, Узум, сын Ларса, не соглашался: по его мнению, хорошие рубаки одинаково хорошо действовали и в строю, и в одиночных схватках.

Вслушавшись в ритм их речи и убедившись, что ни один, ни второй нисколько не напряжены, Дангаз-шири толкнул от себя дверь и вышел на крыльцо. Вдохнул и почувствовал, что холодный воздух, ворвавшийся в легкие, вымораживает его изнутри.

— Морозно сегодня… — буркнул сын Ларса, старательно отводя в сторону взгляд, дабы не видеть слезинок, выступивших в уголках глаз шири.

— Угу… — поддакнул ему Яштар. — А этим — хоть по степи пешком[84]…

Проследив за его взглядом, Дангаз потерял дар речи — за соседним плетнем, обнаженные по пояс, тренировались Аррон-алад и его багатуры! Причем, судя по сосредоточенности на движениях, не видели в тренировках на ледяном ветру ничего особенного!

— И давно они так? — зябко закутавшись в бурку и стараясь дышать не очень глубоко, спросил шири.

— С самого рассвета… — не отрывая взгляда от надгезцев, ответил сын Оххата. — Двужильные они какие-то: я бы, наверное, уже околел…

— Угу… — кивнул сын Узум. — Но не от холода, а от нагрузок…

С последними утверждениями трудно было не согласиться — от тел Аррона-алада и его багатуров валил пар, а в движениях чувствовалась легкая усталость.

Кстати, первая же последовательность ударов, отрабатываемая надгезцами, вызвала у Дангаза живой интерес: судя по крайне экономным движениям, багатуры оттачивали технику боя в очень стесненных условиях. Вторая утвердила его в этой мысли. А третья заставила задуматься — при всей схожести движений, воины Аррона-алада двигались по-разному: здоровяк с угольно-черными волосами и перебитым носом чередовал удары клинком с ударами локтями. Его сосед, жилистый и подвижный парень с чисто выбритым лицом, предпочитал локтям колени. А коренастый и чудовищно сильный воин со шрамом поперек груди вообще работал только топором.

— Опорный шест — один. А шкуры — разные[85]… — задумчиво пробормотал шири через пару минут.

— Угу… — согласился Яштар. — А целиком всю юрту можно увидеть в движениях их алада…

Да уж, «юрта» у Аррон-алада была что надо — даже в тренировочном бою с тенью он с равной легкостью использовал как оба клинка, так и все ударные поверхности тела, включая внутренние сгибы локтей и голову. Что интересно, ни одно из выполняемых им движений не казалось лишним или не очень нужным — вне зависимости от типа атаки его воображаемые цели поражались предельно быстро, предельно жестко и предельно результативно.

«Такие воины в чужие рода не входят…» — неожиданно для себя подумал шири. — «Они создают новые…»

Тем временем Аррон-алад завершил очередную атаку, на мгновение замер в неподвижности, затем забросил мечи в ножны, подхватил с земли полные ладони снега и… принялся им обтираться! И если бы только он один — остальные багатуры, не долго думая, последовали его примеру!!!

— На них холодно даже смотреть! — потрясенно выдохнул Узум и зябко поежился. Не один — вместе с ним поежилась и вся та толпа зрителей, которая «совершенно случайно» собралась вокруг тренирующихся лайши.

— Не смотри… — без тени улыбки заметил его напарник, а затем мрачно добавил: — Знаешь, о чем я думаю?

— Откуда?

— Они работали не в полную силу. И наверняка показывали нам только то, что у них умеют даже дети. Значит…

Сообразив, что напрашивающийся вывод можно расценить двояко, сын Ларса замолчал. На всякий случай возложив ладонь на рукоять сабли и воинственно выпятив подбородок. Впрочем, внешняя готовность сразиться с кем угодно не обманула бы даже безусого мальчишку — воин чувствовал, что не в состоянии противостоять ни одному из этих лайши и с ужасом думал о том, что таких может быть много.

Как ни странно, мысль Узума вызвала у Дангаза не злость, а непонимание: глядя на обтирающихся снегом лайши, он пытался понять, почему Дзарев-алад[86], возвращаясь из Высокой Юрты Алван-берза, рассказывал не о багатурах Аррона-алада, а о всякой ерунде вроде подземных ходов, ведущих за стены больших каменных стойбищах, дорогах, на которых невозможно потеряться, и колодцев, не пересыхающих даже самым засушливым летом.

«Во время войны в Лайш-аране мы знали все. Имена самых удачливых шири, количество воинов, которые держат их сабли постоянно, и воинов, которые берут их только на время войны. Тут, в Над-гез, мы не знаем ничего. А ведь Гогнар-эрдэгэ — и сын Субэдэ-бали, и лайши! Значит, он должен знать все не только о Лайш-аране, но и обо всех королевствах поблизости от него! Или не должен?!»

«Должен!» — после короткого раздумья ответил себе Дангаз. — «Иначе какой смысл начинать войну в преддверии зимы, да еще и после двух плохих предзнаменований?»

— Шири! — негромко позвал сын Ларса. — Аррон-алад. Идет. К тебе…

«Итак, если он не знает, то никакой не сын бога. А если знает, но не говорит, значит, преследует какие-то свои цели…» — угрюмо подумал сын Латрока, затем не без труда оторвал взгляд от кучи факелов, заготовленных часовыми в течение ночи, и подобрался: Аррон-алад, успевший не только одеться, но и перемахнуть через плетень, был уже совсем рядом.

— Доброе утро, Дангаз-шири! — радушно улыбнувшись, поздоровался шири.

— Доброе утро! — буркнул Дангаз. — Смотрю, мороз вам не помеха?

— Разве это мороз? — искренне удивился воин. — Зима-то еще толком и не наступила! Опять же, мы сейчас в долине, а вот в горах, скажем, у нас в Вэлше, значительно холоднее…

Представить себе еще более холодный ветер шири был не в состоянии, поэтому ужаснулся. И сдуру поинтересовался:

— И как вы там живете?

Глаза лайши на мгновение потемнели. Однако на тоне его ответа это никак не отразилось:

— Хорошо. Нам нравится…

«Нрави-ЛОСЬ! До тех пор, пока мы не пришли в Над-гез…» — мысленно уточнил Дангаз и натянуто улыбнулся:

— Мда. Вопрос неудачный…

— Ничего страшного, слыхал и не такое… — пожал плечами Аррон-алад. — Кстати, у меня тоже есть вопрос. Столь же неудачный: ты уверен, что хочешь сжечь и эту деревню?