Повелительница пустыни

5

Принц Роул Ивэз в гневе являл собой зрелище, вселяющее леденящий ужас приближенным.

В такие моменты никто не осмеливался приблизиться к нему ни с мольбой, ни с пустяковой просьбой.

Даже в минуты кажущегося спокойствия в его присутствии ощущалось липкое, гнетущее беспокойство, словно благодушие принца лишь тонкая маска, скрывающая бушующий ураган внутри.

Именно этот ураган сейчас вырвался на свободу. Роул Ивэз стоял у огромного окна в своих покоях, выходящего в сад.

Буйство зелени, и красочные переливы цветов скользили мимо его невидящего взгляда — внутри бушевал огонь.

Пальцы, обычно с уверенной грацией сжимавшие эфес меча, теперь судорожно комкали воздух.

Красивое лицо с лёгким загаром сменилось землистым оттенком, и в глазах, словно в омуте, плескались отблески испепеляющей ярости.

— Ничтожество! Как он посмел восстать против меня? Против будущего Повелителя! Вы все — моя собственность! Вы рождены рабами и рабами умрёте. Я ваш будущий Повелитель! Я! Я взял лишь то, что принадлежит мне по праву. Вы заплатите за это! — процедил он сквозь стиснутые зубы, обращаясь к безмолвным стенам кабинета.

Ярость его была направлена на брата девушки, с которой он разделил ночь, ставшей его наваждением.

Впервые увидев ее в саду, он застыл, сраженный наповал. Ее походка, легкая и воздушная, казалось, соткана из лунного света.

Движение руки напоминало безмятежную рябь на глади озера, а красота затмевала собой даже самые дивные цветы в саду дворца.

Какой же испуганный, робкий взгляд метнула она в ответ. Беззащитный и застенчивый.

«Как такое неземное создание до сих пор не украшает мой гарем? Почему о ней не доложили ему немедленно?» — промелькнула тогда в голове мысль.

Он намеренно повёл отряд сквозь бушующую грозу, ведомый единственной мыслью — укрыться в доме, где жила Амия.

Он знал, она ждёт лишь обряда, чтобы переступить порог своего законного супруга. Он знал об этом.

Но этот дивный цветок был рождён украшать не дом бедняка, а блистать в его гареме, затмевая собой прочих.

Дождавшись, когда сон укутает дом непроницаемой тишиной, он проскользнул в её спальню, словно тень.

В призрачном свете луны, робко пробивавшемся сквозь неплотно сомкнутые шторы, её красота казалась нереальной, сотканной из лунного шелка и звездной пыли.

Словно темный ангел, склонился он над ней, над чистым полотном её покоя.

Дыхание его замерло, а рука, словно боясь спугнуть видение, невесомо коснулась прядей, рассыпавшихся по подушке темным шелковистым водопадом.

Его взгляд скользнул вниз, очерчивая изгибы её плеч, прикрытых тонкой тканью ночной сорочки.

Сердце бешено колотилось, словно птица, бьющаяся в клетке.

Пальцы его осторожно обвели контур манящих губ, стремясь навеки сохранить в памяти их совершенство.

Девушка распахнула глаза, и немой крик застыл у нее на губах, словно бабочка, приколотая иглой.

Принц бросил свои чары на девушку, окутывая ее магией, словно шелком.

Она замерла, превратившись в статую, и лишь в широко распахнутых глазах плескался первобытный ужас.

— Тише, тише, — прошептал он, и в голосе его сквозила сталь. — Один твой крик, и смерть ворвется в этот дом. Их жизни в твоих руках. Ты достойна стать жемчужиной моего гарема, и я возьму то, что по праву принадлежит мне. Я сниму эти путы, но ты должна вести себя тихо и покорно, отдаваясь мне, как своему господину.

Он развеял магию, словно дым, и коснулся ее тела. Под пальцами кожа вздрогнула, трепеща то ли от ужаса, то ли в предвкушении наслаждения.

Его взгляд, до этого холодный и отстраненный, потеплел, словно уголек, раздутый внезапным порывом ветра.

В нем промелькнуло что-то похожее на жалость, но эта искра тут же погасла, сменившись твердым намерением. Он не отступит. Не сейчас.

Она затаила дыхание, чувствуя, как его прикосновение прожигает ее насквозь. Это было не просто касание, это было вторжение, похищение ее воли, ее самой сущности.

Он провел пальцами по ее щеке, затем опустился к шее, задерживаясь на пульсирующей жилке.

Он чувствовал ее страх, ее стыдливое желание, все переплелось в единый клубок противоречивых эмоций.

Он знал, что она подчинилась, но еще не сломлена. И именно этот тонкий рубеж между поражением и капитуляцией распалял его еще больше.

Его губы коснулись ее губ. Легкое прикосновение, словно бабочка крылом. Она вздрогнула, попыталась отвернуться, но он не позволил.

Углубил поцелуй, настойчиво, требовательно. Ее губы дрогнули в ответ, приоткрываясь навстречу.

В этот момент она перестала сопротивляться. Она утонула в его прикосновениях, в его взгляде, в его власти над ней.

Магия рассеялась окончательно, оставив лишь первобытное влечение, которое было невозможно, да и не нужно было сдерживать.

Она принадлежала ему. Сейчас и навсегда.

Если бы не дерзкая выходка её брата, она давно бы уже благоухала в его цветнике, затмевая своей красотой все остальные цветы.

Злоба, подобно ядовитой змее, искала выход и нашла его в жестоком решении: Амия ответит сполна за наглость брата.

Но он никак не ожидал, что эта покорная, дрожащая от страха девушка осмелится на поступок, который разожжет в нем неукротимую ярость.

Её слова, словно плевок в лицо, опалили его слух: «Я никогда не оскверню себя с насильником! Никогда!.. Будь ты проклят…»

Ярость запеленала разум, застила глаза багровой пеленой. Такого унижения он стерпеть не мог.

За оскорбление ответит вся семья — заплатит своими жизнями.

— Убить всех! Сжечь этот дом дотла, чтобы и пепла не осталось! А эту — ко мне! — прогремел приказ, сотрясая воздух.

Ромхат беспрепятственно вошел в распахнутые ворота поместья. Джемат его знали и не стали его останавливать.

Он пришел, чтобы в последний раз помочь этой семье, ставшей для него местом, где он мог отдохнуть душой.

Помочь погрузить вещи и взобраться на арбу, которая увезет их в опасное место, откуда многие не возвращаются.

Кара ничего не знала об их судьбе, что притаилась под крышей этого благородного дома.

Но вместо долгожданного отъезда его взору предстала кровавая резня. Ромхат никогда бы не поверил, что Амия в порыве отчаяния способна на такой безрассудный шаг, что своей опрометчивостью обречет на смерть всех, кто ей дорог.

Он не ожидал такой жестокости, такого леденящего душу хладнокровия от принца.

Слёзы застилали глаза, когда он видел, как один за другим, словно скошенные колосья, падают члены семьи, чья вина была лишь в том, что они были слишком добры, слишком гостеприимны.

Их смерть была незаслуженной, их кровь — несправедливой платой за милосердие.

В голове Ромхата пронеслась вереница воспоминаний: теплые улыбки, ласковые слова, тихие вечера за кружкой чая.

Эта семья приняла его Кару, как родную, окружила заботой и любовью, которых они оба были лишены.

И теперь все это было растоптано, уничтожено, превращено в кровавое месиво. Гнев и отчаяние вскипели в его душе, затмевая разум.

В его глазах долго плясал отблеск багрового зарева — огненный сполох над домом, ставшим погребальным костром для этой семьи.

Ромхат брел по дороге, не чувствуя, как горький поток слез обжигает щеки.

Что он скажет Каре? Какими словами можно залечить её кровоточащую рану, когда его собственная душа изнывает от невыносимой боли?

Где отыскать утешение, способное заглушить этот оглушительный вопль потерь?

И как, скажите на милость, потушить этот всепоглощающий пожар несправедливости?

Он вошел в дом, калитка проскрипела, словно предчувствуя беду, и он тихо прикрыл ее, оттягивая неминуемый миг встречи с женой.

Слова, как осколки льда, застряли в горле, он не знал, как сообщить страшную новость, какие найти слова утешения.

Но тщетно. Повернувшись, он столкнулся с ее встревоженным взглядом — предчувствие уже поселилось в её сердце.

Кара по одному лишь виду Ромхата поняла: случилось непоправимое. Её сердце то замирало в ледяном оцепенении, то бешено колотилось, отзываясь на приближающуюся беду.

Она прижала руки к груди и, словно подкошенная, пошла навстречу мужу.

Остановившись напротив, Кара хотела выдохнуть вопрос: «Что случилось?», но слова застыли на губах, немым криком застыв в душе.

В каждой морщинке, в каждой складке на лице любимого затаилась боль, бездонная пропасть несчастья.

Ромхат едва успел подхватить ее обмякшее тело.

Когда Кара открыла глаза, он сидел рядом, держа ее руку, прижавшись щекой к ее ладони.

Морщины вокруг его глаз стали глубже, словно высеченные топором.

— Ромхат… — тихий шепот сорвался с её губ.

— Их больше нет, — ответил он, не поднимая взгляда, голос его едва был слышен, словно эхо в пустом склепе. — Их убили.

Кара закрыла глаза. Время замерло, превратившись в бесконечную мучительную пытку.

Когда она вновь открыла их, Ромхат увидел в них лишь бездонную пустоту, черную дыру, зияющую болью утраты.

И понял, что теперь ему предстоит заполнять эту пустоту своей любовью, крупицей за крупицей, день за днем, пока не забрезжит свет жизни в её глазах.

Предрассветный полумрак в комнате затаил дыхание, словно предчувствуя рождение нового дня.

Взгляд, скользя в полумраке, едва улавливал причудливые изгибы мебели, но даже в этой неясности сквозило безошибочное величие, достойное особы королевской крови.

Была ли это опочивальня принца? Не знаю. Но то, что здесь покои для богатого господина, мне стало ясно с первого взгляда.

Спустив ноги с постели, я ощутила, как стопы утопают в нежной ласке ковра. Легкий шаловливый ветерок трепетал занавесками у распахнутой балконной двери, возле которой я замерла.

Сад за окном играл призрачными тенями, растворяясь в предрассветной дымке.

Вдохнув свежесть утра, я ощутила, как мои мысли, словно полноводная река, срываются с плотины молчания.

Я стояла на распутье, не зная, как поступить: мои чувства метались, как эта занавеска от ветра, скатываясь от ярости до ледяного спокойствия.

Воспоминания о прошлом терзали грудь болью и потерь, и мыслью, что ничего нельзя исправить.

Последовать ли примеру Ольги, всегда хладнокровно раскладывающий всё по полочкам, или же поддаться панике, дрожа от страха, словно осиновый лист, как это делала Олика?

Ведь она была так хрупка, словно нежный цветок: малейшее прикосновение — и рассыплется на тысячи осколков.

Необходимо разобраться, распутать этот клубок, где две жизни оказались трагически переплетены.

Я помню до мельчайших деталей последние мгновения земного бытия Ольги.

Отчаявшийся взгляд Сергея… Выжил ли он? И если да, то как он живет с мыслью, что лишил жизни ту, которую любил?

В его глазах в те последние секунды бушевал ураган — любовь, перемешанная с бездонной пропастью отчаяния….

Любила ли я его? Сейчас, когда я узнала правду о его рода деятельности, что-то щелкнуло в груди, и я бы точно не ответила на этот вопрос однозначно: с таким человеком я бы не осталась и, выжив тогда, не сказала бы о своей беременности.

Нет, я бы не отказалась бы от ребенка — он же не виноват, что я слишком увлеклась мужчиной… и проглядела врага… а может, он не враг?…

Впрочем, каждый зарабатывает так, как может, как бы это не звучало цинично.

«Ой, Ольга, а ты его оправдываешь…. По-видимому, да…. Или я за своим оправданием скрываю свою любовь?… Но уже ничего не вернуть и не изменить….»

Впрочем, я никогда не промахивалась, и предчувствие подсказывает, что мы умерли в один день и в один час, как в доброй счастливой сказке.

В моём случае с печальным концом… Мой малыш — вот кто не заслужил смерти, так и не родившись.

А это уже моя вина. Нужно было сразу подать рапорт, а я решила последний раз сходить на задание.

«Вот и сходила…. Последний раз…. Пусто и больно сейчас от моего необдуманного решения на душе….»

На моих глазах появились слёзы, и одна из них тихо поползла по щеке, оставляя мокрый след.

Смахнув её рукой, рвано вздохнула….

Тогда как понимать, что всё время чувствовала себя Оликой? Её мысли были моими, её поступки — моими, словно это я проживала новую жизнь.

Может, проживала? Но тогда почему я не помню, что было до дня, когда Амия, по сути, вышла замуж….

Странные, правда, у них обычаи….

Совсем не помню себя маленькой… Словно сразу родилась взрослой.

«Постой, постой… Она же сорвалась с дерева и упала, сильно стукнувшись головой, и я точно помню это мгновение. Неужели моя душа могла вселиться… именно в тот миг? Бред какой-то, чистая фантастика. Но если все же… Возможно ли, что тогда от сильного удара она погибла? А душа…, а её душа не успела или не захотела покинуть тело, цепляясь за жизнь из последних сил, в то время как меня уже неумолимо увлекло в эту оболочку? Или… может быть, наши души — родственные искры, сплетенные невидимыми нитями судьбы, что просто растворились друг в друге? Переселение душ из одного тела в другое. Нет! Это уже за границей моего понимания. То тогда как всё это понимать? Ребус какой-то.»

Комнату постепенно заполняли лучи солнца, высвечивая утонченное убранство.

Я осмотрела комнату и направилась к одной из дверей, решив найти ванную комнату.

От всех мыслей кружилась голова, и одна очень настойчиво всплывала то и дело.

Ополоснув лицо водой, я взглянула в зеркало. Я не раз видела новое своё лицо, вернее сказать, лицо Олики.

Миловидная девушка с большой пышной черной косой, немного вздернутый носик, голубые глаза и брови с небольшим изломом.

Восточная красавица… стоп…

Изображение красавицы немного не соответствовал первоначальному образу.

Изменились глаза. На меня смотрели зеленые глаза взрослой женщины.

В зеркале была не Олика, а я — Ольга.

«Две души уже рядом, но одна лишь останется из них…» — эхом донёсся голос старой провидице.

На миг меня швырнуло назад, в ту самую секунду, и я ощутила на себе ее пронзительный взгляд, будто всё происходит наяву.

Холодная дрожь пронзила тело. Я отвернулась от зеркала, словно оно было окном в давно ушедшее время, и с трудом перевела дыхание от осознания, что душа Олики покинула этот мир навсегда.

Нет больше той нежной, хрупкой девочки, которая, возможно, была моей сокровенной частью, прожитой мною такое маленькое время.

Говорят, в глубине души каждого из нас живет ребенок, которого мы, взрослея, запираем за семью замками.

Замки эти ржавеют, ключи теряются, и порой мы забываем о нём или просто боимся выпустить на волю чувственную часть души.

А Олика — она как потаённая часть моей души…

А принц в своих сапогах, запачканных вседозволенностью и высокомерием, безжалостно втоптал в грязь самое чистое и нежное создание.

Чем провинилась перед ним семья Олики?

За что он так жестоко обошелся с Амией, словно она была сорняком на его пути?

По какому праву обломал крылья трепетной любви, что только-только распустилась в сердцах двух влюбленных?

Растоптал их надежды, унизил их достоинство, уничтожил их мечты. Развеял пеплом некогда достойную семью, оставив лишь горечь и отчаяние. За что он так поступил? За что?

Холодная вода коснулась разгорячённого лица, словно ледяной поцелуй, и в мутном зеркале отразился суровый взгляд зеленых глаз.

В них плескалась не скорбь и не утрата, а ярость — глухая, клокочущая лава, прорвавшаяся из глубин и опалившая душу.

Я выпрямилась, вцепившись побелевшими пальцами в край раковины. Вода стекала по подбородку, капала на тонкую ткань сорочки, но я не обращала внимания.

Ярость требовала выхода, она горела внутри, подталкивая к действию, к мести.

Зеркало напротив, казалось ранее врагом, отражая не моё истинное лицо, а маску, которую я носила столько лет — маску покорности и кротости.

И вот теперь, когда маска треснула, в глазах вспыхивали отблески пламени.

Я вспоминала каждое слово принца, каждый взгляд, каждую его ядовитую улыбку, которая появлялась на его лице.

Он думает, что я слабая, безвольная, пешка в его руках? Что буду его покорной рабыней и выполнять его любое желание?

Как же он ошибается.

Я не сдамся. Я не буду безвольной куклой, угождающая его похоть. Я буду мстить при первой же возможности.

— Буду молчать, буду затаиваться, но найду способ убить тебя, принц Роул Ивэз. И мне плевать, что ты неприкасаемый, сын Повелителя. Ты такой же человек, какой была Олика и её родители. Многие живые достойны смерти, а многие мертвые достойны жизни. Ты недостоин жить! — выплюнула с яростью.

Сейчас здесь, в ванной комнате, расправив хрупкие плечи, стояла Ольга Серёжкина, с вызовом глядя на свое отражение.

Вскоре в комнату вошли три женщины. Одна из них, облаченная в коричневое платье, сразу выдавала свой почтенный возраст.

Наряд, искусно расшитый узором по краям рукавов и подола, тщетно пытался скрыть полноту фигуры.

Шапочка, словно скромная корона, прятала лоб, а один конец объемной шали небрежно покоился на плече, добавляя облику величавое спокойствие.

Юные девы кутались в скромные длинные туники, чьи складки ниспадали на шаровары, а головы их были укрыты платками, прячущими шелковистые пряди волос от посторонних взглядов.

Старшая, окинув меня взглядом, цепким и оценивающим, словно придирчивый торговец выбирает лучший товар на рынке, проронила тихим, но властным голосом, в котором звенела сталь:

— Я — ункар, старшая в гареме. Зови меня ункар Ману. Эти девушки, Риза и Сара, отныне станут твоими тенями, служанками, готовыми исполнить любой твой каприз. И хотя сейчас ты купаешься в милости, удостоенная чести жить в покоях господина, помни: благосклонность его непостоянна, как мираж в знойной пустыне. Будешь покорна и угодлива, дольше удержишь его ускользающее внимание. Господин наш превыше всего ценит кротость, смирение…, а тайны наслаждения, секреты обольщения тебе откроет Амдар, наш евнух, хранитель запретных знаний. Он почтит тебя своим визитом позже. А сейчас девочки подготовят тебя к встрече, облачат в шелка и ароматы. Господин может явиться в любую минуту, словно знойный ветер, и ты должна быть готова предстать перед ним во всем своем великолепии. Приступайте!

Словно повинуясь незримому дирижеру, Риза и Сара возникли рядом и, словно две тени, подхватили меня под руки и потащили в купальню.

Я не успела вымолвить ни слова, да и зачем?

Они лишь марионетки, безвольные куклы, послушные винтики в безжалостном отлаженном механизме гарема.

Сопротивляться было бессмысленно. Доказывать что-либо этим девушкам — все равно, что пытаться удержать ветер в ладонях или спорить с неумолимыми волнами времени.

После освежающей купели, благоухая нежным ароматом, словно летний луг в росе, я удостоилась трапезы.

На изящном круглом столе, подобно сокровищам, сверкали всевозможные яства.

Запеченная курица с овощами, янтарный абрикосовый суп, тающий во рту щербет, хрустящие свежие овощи и экзотическая боза — густой сладкий напиток, похожий на пудинг, сваренный из пшена.

Всего было предложено понемногу, но изобилие яств поразили меня.

Неужели они решили, что я способна осилить такое количество еды? Или, быть может, просто не догадываются о моих скромных предпочтениях? Скорее всего, второе: ведь внимательные взгляды девушек неотрывно следили за каждым моим движением, с любопытством отмечая содержимое моей тарелки.

Я попробовала всего и помаленьку — воспитание удерживало меня в рамках, потому что мамин голос вновь зазвучал в памяти, предостерегая от чрезмерности.

И глаза непроизвольно наполнились слезами, видимо, за это время меня прочно связали незримые нити с этой семьёй, вплетая в их жизнь часть моей души.

Меня оставили наедине со своими мыслями, и вскоре в покои, словно диковинная рыба, вплыла дородная фигура.

Мужчина, невысокий, облаченный в пеструю рубашку и безрукавный халат, с чалмой, венчавшей его голову, двигался плавно, перетекая из шага в шаг, словно живое желе.

Его хитрые глазки, поблескивая, скользнули по мне, и вдруг лицо расцвело лучезарной улыбкой.

Он картинно развел руки в стороны, выражая восторг.

— Тц, тц, тц… — зацокал он языком, покачивая головой. — Какой дивный бутон появился в нашем саду! Вах, какой цветок предстанет пред очами нашего господина, услаждая его взор!

Он подошел ко мне, сложил руки на своём животе и, наклонив голову, прошелся вокруг меня и уже профессионально разглядывая товар, который будет радовать господина.

Я настороженно следила за его перемещениями вокруг своей оси, полагая, что это и есть евнух Амдар.

Его слова, сладкие как шербет, вызывали лишь настороженность.

Он приблизился так близко, что от него повеяло запахом сандала и чего-то приторно-сладкого, похожего на розовое масло.

Он обвел меня ещё раз оценивающим взглядом, задержался на моих руках, затем на волосах.

— Не бойся, красавица, — проворковал он, словно голубь. — Тебе здесь ничего не грозит. Господин наш добр и щедр. Он оценит твою красоту по достоинству. Тебе будут доступны лучшие шелка, лучшие яства и самые изысканные украшения.

Его пальцы, унизанные перстнями, коснулись моей щеки. Я отшатнулась.

Его улыбка померкла, уступив место выражению легкого раздражения.

— Не стоит быть такой пугливой, — прошипел он, — запомни: покорность — твой лучший союзник. Сейчас я прикажу принести тебе благовония и лучшие наряды. И до появления господина я научу тебя некоторым азам обольщения, которые помогут расслабиться тебе и принести удовольствие господину.

Он повелительным жестом призвал мужчину и девушку. Те, склонившись в низком поклоне, замерли в ожидании, словно тени, пока его милостивое соизволение не позволит им приступить к предназначенному уроку.

Я опустилась в кресло, будто подкошенная, и ощущение нереальности происходящего сдавило грудь.

Казалось, я попала на съемочную площадку фильма с пикантным сюжетом или в обитель безумия, где все границы приличий стерты начисто.

Я, конечно, не ханжа, и много раз видела постельные сцены, но там был просмотр в одиночестве, а здесь…, прилюдно…, и с комментариями….

Евнух, стоявший поодаль, наблюдал за происходящим с непроницаемым выражением лица, подсказывал и поправлял их.

В голове проносились обрывки мыслей. Где я? Что здесь происходит? Это сон? Или я сошла с ума?

Чувство нереальности происходящего только усиливалось, и я чувствовала, как мой разум постепенно отключается, не в силах воспринимать все это.

В общем, моё ледяное спокойствие дало трещину….

Холодный и пронзительный взгляд евнуха скользил по моему лицу и считывал мои эмоции, которые отражали мое отношение ко всему происходящему.

Я почувствовала, как по телу пробежала дрожь, когда наши взгляды встретились.

В его глазах не было никого сочувствия или понимания: как невинная девушка должна смотреть на всё это непотребство.

Во рту образовалась сушь, и я, словно путник, измученный жаждой, одним глотком осушила стакан.

Лицо горело багровым пламенем, объятое негодованием и бессилием.

— Ты все запомнила? Или повторить? — прозвучал голос, обжигающий холодом, как лезвие клинка.

От былой лучезарности не осталось и следа. На меня смотрел человек, способный заставить не просто смотреть, а заворожено вглядываться в каждую деталь, в каждый изгиб греховного танца.

А если я откажусь…, то он заставит. У меня не было сил говорить, и я просто кивнула в знак согласия.

— Запомнила, — прокаркала я сухим голосом.

Он окинул меня сомневающимся взглядом и удалился, всё так же перетекая из шага в шаг.

Как ни крути, а этот пикантный урок зажег желание и во мне. Словно одержимая, я поспешила в купальню и с упоением погрузилась в прохладную глубину бассейна.

Вода приняла меня в свои объятия, и я на миг задержалась в безмолвном подводном мире.

Вынырнув, я увидела перекошенные от тревоги лица моих служанок, заглядывающих в воду с неподдельным ужасом.

Я криво усмехнулась. «Не дождетесь! Рано хороните, глупышки. У меня еще с принцем счеты не закрыты, а там, глядишь, и для себя время найдется.»

Девушки переглянулись между собой и выдохнули. Я не знала, что если бы со мной что-то случилось, то девушек ждала бы незавидная участь.

Плети — самое лёгкое наказание за потерю миризы(наложница) принца.

Некоторое время они наблюдали за мной, а к ночи исчезли. «Вот и славно, а постараюсь сегодня сбежать».

В эту ночь сон бежал от меня. Я выжидала полуночный час. Сорвав простыню с ложа, я разорвала ее в клочья, сплетая из них подобие веревки.

Один конец привязала к ножке ложа, другой перекинула через балконные перила.

Сердце замерло в предчувствии, и я начала свой рискованный спуск в объятия ночи. Земля, такая желанная и близкая, манила прохладой и спасением, и была совсем близка….

Но вдруг, словно из тьмы крепкие руки сомкнулись на моём теле.

Вскинув голову, я увидела в тусклом свете луны джемата. Его лицо, как маска, не выражало ничего. Он держал меня в стальной хватке, не знающей ни нежности, ни жалости.

Любые попытки вырваться были тщетны. Безмолвно он снял свою чалму, укрыл ею мое лицо, скрывая от луны мой стыд и отчаяние.

И также в мертвом молчании, развернувшись, понес меня обратно во дворец, в золотую клетку моей судьбы.

Лишь его шумное дыхание выдавало в нем живого человека, а не бездушного истукана.

Тишина дворцовых коридоров дрожала под тихим стуком его шагов. У дверей моей темницы я увидела замешательство, застывшее на лицах стражников.

Под его взглядом, обжигающим хуже адского пламени, они съежились, словно приговоренные к неминуемой гибели.

Не их вина, что все обернулось именно так, но кого это тронет? Они упустили то, что считалось собственностью господина. Расплата неминуема, и я — причина их грядущего наказания.

Простите меня, мальчики, я не хотела вас подставлять. Но свобода — моя единственная цель, и я не виновата, что ваши законы, по которым вы живете, столь беспощадны.

Теперь путь к свободе был безвозвратно отрезан навсегда. Откуда он только взялся, этот страж?

Возможно, он просто таился в тени, поджидая кого-то, а тут ему прямо в руки падет мириза, или же бдительно обходил дозором территорию? И словно по злому року, я угодила прямо в его цепкие руки.

«Побег захлебнулся, — отчаянно пульсировало в висках. — Принц не оставит это без внимания, его гнев обрушится на меня, как беспощадная буря. Зная его изощренную жестокость, наказание не заставит себя ждать.»Что ждет меня? Неужели гарем, эта золотая клетка, где дни тянутся, словно века?

Или плети, оставляющие на теле огненные росчерки боли? А может, и вовсе смерть?

Плети…. Лучше плети, пусть останутся шрамы, как напоминание о свободе, как шанс на месть. Иначе как я смогу отомстить ему?

Даже нож в моих руках — жалкая игрушка. Память хранит приемы, отточенные до совершенства, но тело… оно предает. Слишком слабое, изнеженное….

Нужно время, чтобы вернуть былую силу, вдохнуть жизнь в уставшие мышцы….»

Мысли роились в голове, словно потревоженный улей, не давая покоя. В этой безумной круговерти ожидания я провалилась в беспамятство, и сон накрыл меня тяжелым покрывалом.

Принц появился эффектно: с шумом открылась дверь, будто он открыл её с ноги.

Взгляд не предвещал ничего хорошего, всё же ему доложили, что меня поймали.

Впрочем, это можно было ожидать. После моего побега я замечала из-за занавесок, выглядывая в сад, охрану, которая сторожила эту часть сада, не давая возможности мне повторить попытку.

У меня не было возможности даже погулять. Я была в золотой клетке, где меня мыли, кормили и сторожили. Мои служанки всегда находились рядом, как привязанные.

Принц быстрым шагом дошел до меня, стоящей около балкона, куда пододвинули седир(Наподобие дивана. Каркас слегка приподнят над полом, имел мягкую спинку или подушки, где люди сидели со скрещенными или подогнутыми ногами).

Здесь я могла наслаждаться свежим воздухом и красотой сада.

Даже на балкон я не решалась выйти, хотя он был совсем узким, всего-то два шага в ширину.

Но на мне было лишь легкое, почти прозрачное одеяние, слишком откровенное, чтобы предстать в нем перед чужими взглядами.

Он цепко схватил мой подбородок и впился взглядом. Его ноздри расширялись от ярости, а красивые губы источали гневную гримасу.

— Решила бежать? Глупая, самонадеянная рабыня. А ты знаешь, как наказывают за непокорность? Смерть! — выплюнул он.

В моих глазах промелькнул страх. Я не была готова вот сейчас расстаться с жизнью…

Прочитав моё смятение, он надменно улыбнулся.

— Вот так-то. Ты должна ответить за открытое неповиновение твоей сестры. Я выбью непокорность из твоих глаз. Ты будешь валяться в ногах, и просить пощады….

— Нет, — еле разомкнула сдавленные губы, но ответила ему.

Он глубоко вздохнул, словно подавился воздухом и ударил меня. Я повалилась на седир. Подушки смягчили удар.

В его руке змеей взвилась треххвостая плеть. И вот уже огненные полосы рассекают воздух, обрушиваясь на меня градом обжигающей боли, словно выжигая клеймо на самой душе.

Стиснув зубы, я молчала, сжимая рукам подушку. Каждая секунда казалась вечностью, а каждая полоса плети оставляла не только физический, но и моральный шрам.

Я видела в его глазах не гнев, не ярость, а какую-то холодную, расчетливую отстраненность, будто я была не живым человеком, а куклой, предназначенной для мучений.

Пелена слёз заполнила мои глаза, и если он ждал крика от меня, то только мог услышать моё мычание сквозь зубы.

Оставалось лишь терпеть и ждать, когда этот кошмар закончится.

Но он не останавливался. Плеть взлетала и опускалась с неумолимой регулярностью, словно маятник смерти.

Я чувствовала, как тело слабеет, а сознание меркнет. Вскоре боль притупилась, а вместо нее пришла какая-то странная отрешенная ясность.

Я смотрела на него, на его руку, на эту проклятую плеть, и понимала, что он не сломает меня.

Он может мучить мое тело, но мою душу он не тронет. Моя сила — в моем молчании, в моей непокорности.

И пусть он продолжает свою пытку, я буду всегда смотреть ему в глаза с непокорностью и презрением.

В конце концов, его движения замедлились, а взгляд потух. Он отбросил плеть, словно она внезапно стала слишком тяжелой.

Я осталась лежать на седире, разбитая, истерзанная, но живая. И в этой тишине, наступившей после бури, я услышала шепот своего сердца: "Ты выстояла".