Повелительница пустыни

17

Фартах, шагая рядом с верблюдом, на котором восседала его жена, бросал на нее украдкой взгляды, все еще переваривая недавнюю сцену. Его не покидало чувство, будто его супруга раскрывает свои потаенные качества, словно диковинный цветок под первыми лучами солнца.

Властный, почти повелительный тон, которым она отчитывала хозяина караван-сарая, поверг его в изумление. Он застыл, держа руку на рукояти меча, готовый в любой момент прервать этот дерзкий диалог.

Часть его, воспитанная в традициях, протестовала: женщине не место в мужских делах. Но ее взгляд, острый и предупреждающий, когда он приблизился к ней, удержал его.

Он вспомнил данное обещание не вмешиваться в ее решения. И вновь изумился тому, как точно она нащупала слабое место в броне самоуверенности хозяина. Тот, скрепя сердце, вынужден был уступить… женщине!

И сейчас, в мерном покачивании верблюда, Фартах осознал, что почти ничего не знает о своей жене. «Времени узнать друг друга у нас и не было. Пока нас связывают лишь условия договора».

Тяжело вздохнув о пока еще призрачных надеждах, он вновь взглянул на жену, а затем устремил взор на горизонт, словно пытаясь разглядеть там ответы на мучившие его вопросы.

Я чувствовала смятение Фартаха по его задумчивому взгляду и мимолетным взорам, которыми он меня одаривал. И все же я была благодарна ему за то, что он не перешел на другую сторону в разговоре.

Если бы он отчитал меня и увел прочь, ситуация стала бы неприятной.

Я допустила ошибку, утаив правду о себе. Этот разговор необходимо провести при первой же возможности.

Как ни крути, он муж Повелительницы, а значит, и сам стоит наравне со мной.

Я тихонько хмыкнула, предвкушая его реакцию. Раз он стремится быть настоящим мужем, ему придется испить до дна чашу правления царством и встать у истоков его возрождения, как и подобает Повелителю.

Пусть привыкает ко мне, к моей воле и неожиданным решениям. Пусть учится доверять, а может и подчиняться. В конце концов, именно я являюсь нитью, связывающей его с этим миром, с этой землей.

Я вздохнула. Предстоит много работы. И дело не только в возрождении царства, но и в том, чтобы Фартах принял свою роль, осознал свою ответственность. Чтобы он стал тем, кем ему суждено быть. Повелителем.

Я улыбнулась своим мыслям. Игра только начинается. И я, как истинная Повелительница, буду играть по своим правилам. Пусть Фартах готовится. Его ждет сюрприз. И этот сюрприз изменит все.

Мы достигли оазиса, утопающего в изумрудной прохладе среди раскаленного песка. Я отыскала место под сенью раскидистого дерева, где тут же расстелили мягкий плед и появились несколько подушек.

Освободив лицо от плена покрывала, я приблизилась к живительной влаге и омыла его, чувствуя, как спадает усталость долгого пути.

Едва промокнув кожу услужливо поданным полотенцем, я поймала на себе множество изумленных взглядов. Легкая улыбка тронула мои губы, и я спокойно расположилась в тени, наблюдая за суетой вокруг костра.

Фартах, очнувшись от ступора, вызванного моим поступком, ополоснул лицо и, приняв поданное полотенце, опустился рядом. В его взгляде смешались растерянность, непонимание и сдерживаемое раздражение — бурный коктейль эмоций.

— Фартах, нам нужно поговорить.

— Хорошо. Поговорим, — согласился он глухо.

— Ты знаешь легенду о Шарис? — начала я осторожно, словно бросая камень в тихую заводь, давая ему время привыкнуть к поднимающимся волнам.

— Да, слышал в детстве.

— Как ты думаешь, может ли Шарис возродиться? Я слышала об этом от провидицы на базаре, — продолжила я.

— Не думал об этом… Но не думаю, что это возможно.

— Тебя удивило или привело в ярость то, что я сняла покрывало? — спросила я прямо.

— Скорее второе, — последовал честный ответ.

— Я знаю, что многое удивляет тебя, вызывает гнев, но я благодарна тебе за то, что ты сдерживаешь свои эмоции. Возможно, это влияние нашего договора, но я рада, что ты его соблюдаешь. Дело в том, Фартах, что Шарис— это уже ни легенда, не миф. Шарис — это я.

До этого он сидел ко мне спиной, комкая полотенце в руках. Сейчас он резко развернулся и хмуро посмотрел на меня, словно выискивая скрытый смысл в моих словах.

Понимая, что мое заявление прозвучало как дерзкая насмешка, я поспешила продолжить:

— Шарис переводится как «Повелительница моего сердца». Но шантары вкладывают в это слово другой смысл: «Повелительница пустыни», та, что повелевает песками. Мое Шантарское царство огромно, оно больше любого государства, потому что пески — это моя вотчина. Постепенно на их месте появится зелень, вырастут дома, где счастливые люди будут жить, не страшась будущего. Поэтому мои люди предлагают работу в далеком городе Авалон. Пока там нет дворцов и роскоши, но там есть свобода. Будущая столица будет называться Назиирим — «предупреждающий или дарующий свободу». Я — Повелительница этого царства, а ты, как мой муж, являешься его Повелителем.

Фартах молчал, переваривая только что услышанное. В его глазах мелькнуло что-то похожее на недоверие, но он быстро взял себя в руки. Несомненно, его воспитали быть сдержанным и хладнокровным воином, но я видела, что внутри него бушует буря.

— Ты говоришь… ты хочешь сказать, что ты Шарис, та самая легендарная королева? И что пески подчиняются тебе? Это… безумие, — наконец вымолвил он, словно сомневаясь в каждом произнесенном слове.

Я вздохнула. Знала, что будет непросто. Но, судя по его реакции, у меня был шанс. От неверия до веры один шаг. Выдержав паузу, продолжила:

— Я не прошу тебя верить мне на слово, Фартах. И да, мое царство— это не только пески. Это еще и люди, те, кто нуждается в защите, те, кто жаждет свободы. И я намерена ее им дать. Вместе с тобой, если ты этого захочешь. Ты можешь отказаться от своего условия. Я его приму, но если нет, то тебе придется смириться, что старые устои рухнут, а на их месте вырастут новые. По-новому осмыслить все мои начинания и нормы, которые будут основанием, фундаментом царства. Я не питаю иллюзий, что столь скоро воскреснут из пепла давно забытые истины. В тени ушедших эпох женщина шествовала рука об руку с мужчиной, могла врачевать, открывать новые грани бытия, оставаясь при этом хранительницей очага и матерью. Она купалась в лучах понимания и поддержки, будь то со стороны супруга или верных соратников. Затерянные в песках крохотные поселения шантар, как осколки времени, чудом сохранившие память былого величия вопреки всем испытаниям. Здесь женщины гордо несут открытые лица, а браки заключаются не по расчету, но по велению сердца, по зову любви и взаимопонимания. И даже когда мужчин стало много, остались моногамные браки, а верность остается незыблемым законом. Гаремам нет места в нашем мире и никогда не будет.

Фархат слушал с предельным вниманием, стремясь уловить суть каждого слова. Но лицо его, словно чуткий барометр, выдавало бурю внутренних противоречий: тень сомнения скользила по щекам, намек на несогласие вспыхивал в глубине глаз, готовое возражение трепетало на кончике губ. Все эти мимолетные эмоции проносились так быстро, что заметить их можно было лишь внимательным взглядом. Со стороны казалось, что его лицо было невозмутимым.

Прошло несколько томительных минут, прежде чем он нарушил молчание:

— Расскажи о своем народе.

Я набрала в грудь воздуха, словно перед прыжком в ледяную воду:

— Мне самой предстоит заново открывать для себя шантар. Слишком долгая вечность отделяла меня от них.

Поймав в его взгляде невысказанный вопрос, я опередила его:

— О себе… о себе я пока умолчу. Не время еще.

В ответ он едва заметно кивнул.

«Хм… Сдержанный, хладнокровный, понимающий… мечта для женщины, будь у меня сейчас сердце, способное любить».

— Поняла, что жизнь шантаров течет неспешно, как воды подземных рек, питающих их оазисы. Каждый день борьба за выживание, за право сохранить свою культуру, свой уклад среди безжалостного песка и палящего солнца. И в этой борьбе нет места отчаянию, лишь твердая вера в собственные силы. Дети с малых лет учатся ценить воду, беречь каждый росток, уважать старших и хранить память предков. Их жилища просты и скромны, сложены из глины и камня. Но внутри этих стен царит атмосфера тепла и уюта, наполненная ароматом пряностей и свежеиспеченного хлеба. Вечерами, когда спадает жара, жители иногда собираются вокруг костров, рассказывают истории, поют песни и танцуют под звуки тамбуринов. В этих песнях вся их жизнь, их радости и печали, их надежды и мечты. Одежда шантар функциональна и практична: широкие балахоны из грубой ткани защищают от солнца и песка, а лица остаются открытыми, чтобы видеть мир, чтобы не скрывать своих чувств. Только в дальних странах они закрывают свои лица, будто отгораживаются от чуждого для их понимания порядка. Женщины украшают себя скромными, но изящными украшениями из камней и ракушек, которые символизируют их связь с природой и их внутреннюю красоту. Мужчины — сильные и выносливые воины, защитники своих семей и своего народа. Они охотятся в пустыне, разводят скот и охраняют караванные пути. Но их сила не только в физической мощи, но и в мудрости и рассудительности. Они уважают женщин и ценят их мнение, ибо знают, что именно в них заключена сила жизни и надежда на будущее. Шантары — народ, затерянный во времени и пространстве, но не сломлены судьбой. Они — живое свидетельство того, что даже в самых суровых условиях можно сохранить свою человечность, свою культуру и свою веру в любовь и преданность. Их жизнь— это урок для всех нас, напоминание о том, что истинные ценности не в богатстве и власти, а в любви, семье и верности своим идеалам. И я в неоплатном долгу перед ними. Я обязана вдохнуть в их сердца то, о чем они тайно мечтают: избавить от леденящего страха, что родной дом будет погребен под неумолимым саваном наступающих песков, подарить им свет надежды, мерцающий маяком в грядущем. То, что я забрала однажды, я должна вернуть им.

Я замолчала, объятая горечью воспоминаний о вспышке своего гнева. Совершенного не вернуть, но исправить последствия и залечить нанесенные раны в моей власти.

Фартах не мог отвести взгляда от жены, погруженной в бездонный омут воспоминаний. Легенды, словно древние шепоты, доносили отголоски былого, но хрупкий облик Алаисы никак не вязался с той разрушительной яростью, что ей приписывали.

Он все еще не мог до конца осознать, что она — Шарис. Повелительница пустыни. В ее магической силе он убедился лично, но титул Повелительницы, сорвавшийся с уст шантар, почтительное преклонение перед ней — все это казалось каким-то нереальным.

И самое удивительное то почтение, которым окружали его самого. Но легенды о ее способностях обращаться в змею оставалась для Фартаха лишь туманной сказкой.

Он прилег рядом и из-под полуопущенных век изучал Алаису. В его душе роились вопросы, а сомнения в себе, словно зыбучий песок, затягивали все глубже.

Он воин. Какой из него Повелитель? Фартах не боялся ответственности, он терзался неуверенностью: сможет ли он стать ей опорой, мудрым советником? Ведь он совершенно не сведущ в управлении, в тонкостях дипломатии.

Он чувствовал себя самозванцем, тенью, случайно попавший в величие Алаисы. Он помнил, как впервые увидел ее: хрупкую девушку, нуждающуюся в защите.

Тогда он и подумать не мог, что она скрывает в себе силу, способную сокрушить города. И вот теперь он связан с ней судьбой, титулом, долгом. Сможет ли он соответствовать?

Алаиса, казалось, ощущала его смятение. Она повернула голову, и ее глаза искрились пониманием. Легкая улыбка тронула ее губы, словно она читала его мысли.

И в этот момент сомнения отступили, уступая место решимости. Он не станет другим человеком, не будет притворяться тем, кем не является. Он будет Фартахом, воином, мужем Алаисы, ее опорой и защитой. А бремя власти… они разделят его вместе.

Нас, как всегда, встречали всем городом. Артах, раскрыв объятия, обнял меня.

— Повелительница, ваш дом готов.

— Артах, позволь представить тебе моего мужа, Фартаха, — прозвучал мой голос, рассекая напряженную тишину.

Стоит отдать должное Артаху: мимолетное изумление промелькнуло на его лице, словно тень от облака, но тут же сменилось непроницаемым почтением. С глубоким поклоном он произнес:

— Добро пожаловать, Повелитель.

Я невольно поразилась той скромности и почтительности, с которыми Фартах ответил ему. Ни тени высокомерия, ни капли заносчивости, лишь принятие своего места. Голова склонена в знак уважения, рука прижата к груди.

Видимо, за время нашего путешествия он смирился с мыслью о новой роли, которую ему предстояло сыграть. Роли, требующей усердного обучения и, как он, должно быть, сразу понял, дарующей возможность почерпнуть знания у самого Артаха.

Его родителям было нелегко осознать, что им выпала такая судьба. Первоначальное смятение застыло на их лицах, но они и не думали кичиться своим положением. На привалах они скромно помогали у костра, разгружали поклажу и поили верблюдов, словно простые смертные.

Теперь им отвели новый дом рядом с моим, хотя они и порывались остаться в нашем. И хотя они смирились с нашим желанием жить отдельно, каждое утро я видел их хлопочущими в нашем доме, словно невидимые духи очага, готовящими еду и заботящимися о хозяйстве.

Фартах был верен слову: его забота и внимание ко мне не знали границ.

Уважение, внимание и готовность помочь в любой момент были искренними.

Он с головой погрузился в дела, и вскоре его идеи после обсуждения претворялись в жизнь.

Пришлось искать место для наших вербовщиков, и оно было выбрано недалеко от караван-сарая, там, где властвовали пески. Это были мои владения, и никто не осмелится предъявить права.

Вскоре, словно мираж среди дюн, возник оазис, маня путников свежестью и прохладой. Шатры расцвели, словно диковинные цветы, укрывая ожидающих людей отправки в составе каравана.

Тщетно надеялись мы на умиротворение торговцев. Жестокая ошибка! Мои люди были изгнаны, захвачены врасплох. Но каково же было их изумление, когда зыбучие пески, словно живые, взбунтовались, поглощая все на своем пути! В ужасе они бежали, спасая свои жизни от песчаной пучины.

Их товары, брошенные на произвол судьбы, стали жадной добычей пустыни.

С тех пор никто не осмеливался посягать на новоявленные оазисы, ставшие вратами, через которые хлынул поток беженцев в наше царство, оставляя за собой зияющие бреши в экономике соседних королевств.

Шепот о далекой стране, где труд вознаграждается, а кров над головой — не роскошь, а данность, гнал людей навстречу мечте.

Впрочем, и до этого к нам стекались те, кого жизнь выбросила на обочину. Мы подбирали даже беспризорников, даря им кров и семью: в приемных домах или под опекой заботливых сердец.

Мы были своего рода санитарами улиц, избавляя города от «отбросов» до которых не было дела надменным Правителям.

Наше Шантарское царство купалось в лучах процветания. Торговые пути потянулись к нам, словно нити к драгоценному камню, и караваны, груженные диковинными товарами, бороздили песчаные моря пустыни.

Мешочки розовой, словно утренняя заря, пустынной соли и оранжевой, искрящейся, как закатное солнце, приправы; амбра, сияющая чистотой алмаза, и пряный дух лаванды, смешанный с лимонной свежестью, бальзамы — все это манило купцов из дальних стран.

Травы и готовые составы для целителей, да и для простых смертных, чья казна не могла выдержать бремя дорогостоящего лечения, щедро предлагались на наших рынках.

Вглядываясь в лица людей, мы открыли, что среди них есть женщины, знающие язык трав, шепчущие снадобья, и целители, доселе скрывавшие свой дар.

И теперь, освобожденные от страха, они могли следовать дару природы. Первые женщины — целительницы, готовые прийти на помощь в любом недуге, поначалу вызывали опаску, настороженность в глазах.

Но мы знали, что новое прорастает в нашей жизни медленно, как росток сквозь каменистую почву, но неумолимо. Оно течет подобно реке, прокладывающей себе путь.

И вскоре Фартах озвучил мысль, доселе витавшую в воздухе тонкой паутиной предчувствий: нам необходимо наладить дипломатические отношения. Было с одной стороны странно, что до сих пор никто не проявил инициативу первым. Чего они ждут? Упреждающего шага? Или нашу ошибку?

Возникает вопрос: с кого же начать? И главное, кому доверить столь деликатную миссию посланника?

До этого никто не ступал на эту стезю, а я не могла предстать перед Повелителями в своем… столь пикантном положении.

Весть о моем грядущем материнстве обрадовало всех, но ярче всего Миру. Я и представить не могла, что ее забота обернется таким трепетным, до дрожи внимательным и почти навязчивым вихрем.

Привыкшая полагаться лишь на собственные силы, я ощущала ее опеку двойственно. Порой хотелось грубо оттолкнуть её и оградить свое личное пространство, а иногда хотела утонуть в нежных и заботливых объятиях, словно в материнских.

Фартах, чутко улавливая бурю моих эмоций, тихо шептал, успокаивая:

— Она всегда мечтала о дочери, а теперь обрела и дочь, и скорое счастье внука или внучки. Позволь ей купаться в лучах сбывшихся надежд.

Наши отношения с ним были окутаны дымкой неопределенности, сотканной из уважения и скрытых чувств. Он свято оберегал мою независимость, словно хрупкий цветок, и внимательно слушал каждое слово, каждое предложение, каждое начинание.

Иногда что-то дополнял, а порой, погружаясь в молчаливую задумчивость, обдумывал сказанное. Это было скорее похоже на дружбу, где каждый из нас находил что-то свое.

И лишь порой, мимолетно, я ловила на себе его нежные взгляды, словно лучи солнца, пробивающиеся сквозь листву. Взгляды, которые он тут же прятал, словно боясь выдать тайну, хранимую в глубине сердца.

Я догадывалась, что было за этими взглядами. Брошенные слова «я подожду» были, как выстроена стена между нами. Ожидание — это всегда испытание. Для того, кого ждут, и для того, кто ждет.

А он ждал. Молча, с достоинством, с той самой стеной между нами, которую сам и возвел. И это ожидание, его терпение еще больше давили на меня. Как будто он проверял меня на прочность, испытывал мои чувства. Или, может быть, он просто давал мне время, чтобы я смогла принять правильное решение?

Только что я могла ему дать? Разбитое сердце? Сердце, которое я пыталась склеить по кусочкам, как дорогую вазу, опасаясь даже дышать на неё, чтобы снова не разлетелась на осколки?

Я видела, как он смотрит на меня. В этих глазах плескалась надежда, как слабый огонек в непроглядной ночи. Надежда на то, что я скажу то, что он хочет услышать. Надежда на то, что я, наконец, выберу его.

Но одно я знала точно: ожидание не может длиться вечно. Рано или поздно наступит момент истины, когда придется сделать выбор. И от этого выбора будет зависеть наше будущее.

Он ни разу не дал мне повода усомниться в искренности своих слов. Но сомнения, грызущая боль от осознания, что я терзаю его своей холодностью, от невозможности ответить взаимностью на его чувство, словно каменная плита, давили на меня.

Сколько же времени потребуется израненной душе, чтобы вновь обрести целостность и ответить на чувства Фархата хотя бы из уважения к нему? Он заслуживает счастья. А я… разве я недостойна его?

— Фартах, не хочешь ли прогуляться? — предложила я, стараясь придать голосу непринужденность.

Он, не раздумывая, согласился, и мы направились к терпеливо ждущему верблюду.

— Зачем нам верблюд? — удивился он.

— Тебе-то, конечно, не составит труда пройти этот путь пешком, а мои силы уже не те. Я хочу показать тебе одно место.

Наш путь лежал к моему некогда величественному дворцу, где в тайнике хранились записи моего покойного мужа. Его размышления, наброски, плоды его ученых трудов.

Пришло время передать Фартаху эти записи. Они станут ему верными спутниками в его новом начинании: в налаживании дружеских связей с другими государствами, пока над нами не разразилась гроза войны.

Фартах с любопытством взирал на дорогу, сначала устланную сочной зеленью, а затем утопающую в золотистых песках. Он лишь придерживал узду, позволяя верблюду, повинуясь моей воле, уверенно двигаться вперед.

Вскоре на горизонте возникли развалины, словно гигантские камни, разбросанные неведомой силой. Но по мере приближения в них проступали очертания домов, искореженных временем и бурями, а среди них мой разрушенный дворец.

Он без слов посмотрел на меня, ища подтверждения в моих глазах. Я лишь едва заметно кивнула в ответ на его невысказанный вопрос.

Да, когда-то это был мой дворец.

Мы немного поплутали по лабиринтам залов, пока не оказались перед неприметной нишей. Стоило прикоснуться к стене, как камень подался, являя вход.

С замиранием сердца я наблюдала за его реакцией, предвкушая, какое впечатление произведет на него это зрелище. Увидеть гору золота, ослепительный каскад сокровищ… немногим дано остаться невозмутимыми перед таким богатством.

И я увидела это в его глазах: не алчный блеск, не восторг, но тень, скользнувшую по лицу. Легкая усмешка тронула его губы, он небрежно провел рукой по волосам и выдохнул:

— Вот это да… Похоже, у меня самая богатая жена во всем мире. Обычно Фархат, мужчина осыпает жену драгоценностями, а тут получается, что она содержит меня, — в его смехе прозвучала натянутая ирония, и я увидела в глубине его глаз затаенную грусть.

Не жадный огонь, вспыхнувший при виде золота и самоцветов, а мгла разочарования. Осознание того, что он, по сути, стал игрушкой, купленной за золото — вот что отразилось в его взгляде.

Сердце болезненно сжалось. Я не ожидала такой реакции. В моих планах было разделить с ним эту радость, укрепить нашу связь этим актом доверия, показать, что между нами нет секретов и материальных преград. Но вместо этого я невольно подчеркнула его зависимость, его "недостаточность".

В голове замелькали оправдания. Я же не хотела унизить! Я лишь хотела поделиться. Но слова застревали в горле, чувствуя их фальшь и неуместность. Любое объяснение сейчас прозвучало бы как попытка оправдать себя.

Я подошла к нему и взяла его руку в свою. Его ладонь была холодной и напряженной.

— Дело не в деньгах, — тихо произнесла я, глядя ему прямо в глаза.

— Дело в том, что я хотела разделить с тобой все, что у меня есть. Ты моя семья, моя опора. И я хочу, чтобы ты знал, что ты можешь на меня положиться.

Он молчал, продолжая осматривать сокровища. Золото, самоцветы, древние артефакты— все это казалось сейчас безжизненным и пустым на фоне его внутренней бури.

Я знала, что мне нужно время, чтобы исправить эту ошибку. Время и поступки, которые докажут, что мое уважение к нему не измеряется золотом. Что он ценен для меня не своими достижениями и статусом, а тем, кто он есть — мой муж.

Я почувствовала, как его рука слегка сжала мою в ответ, но это не принесло облегчения. Его глаза, обычно такие лучистые и полные жизни, сейчас были затуманены болью и непониманием.

В них отражалось не восхищение сокровищами, а лишь тень сомнения и уязвленного самолюбия.

Я отпустила его руку и сделала шаг назад, давая ему пространство. Ему нужно было время, чтобы переварить случившееся, чтобы прийти в себя.

Я могла лишь молча поддерживать его, показывая своим присутствием, что я рядом и готова разделить с ним любые чувства, даже самые болезненные. Я села на край ближайшего сундука, наблюдая за ним издалека, стараясь не нарушать его уединение.

Прошло, казалось, целая вечность, прежде чем он, наконец, оторвал взгляд от сокровищ и повернулся ко мне. В его глазах все еще была грусть, но в них промелькнуло и что-то еще: надежда, словно он боялся поверить в мои слова.

Он сделал несколько неуверенных шагов в мою сторону и остановился, словно боясь приблизиться слишком близко.

— Я… я не знаю, что сказать, — прошептал он, его голос дрожал. — Я никогда не чувствовал себя таким… бесполезным.

Я тут же поднялась и подошла к нему, обняв его крепко-крепко.

— Ты не бесполезен, — прошептала я в ответ, чувствуя, как его тело дрожит в моих объятиях.

— Ты мой муж, моя опора, моя жизнь, моя радость. Я знаю, что не могу пока дать то, что ты желаешь, но я постараюсь найти себя, а деньги, золото — все это ничто по сравнению с тобой.

Я знала, что одних слов недостаточно, но я надеялась, что они станут первым шагом к нашему сближению. Первый шаг к восстановлению доверия и укреплению нашей связи. Потому что уважение и любовь — это не золото, а тепло и понимание, и я была готова отдать все, чтобы он это почувствовал.

— Пойдем. Я отдам тебе записи, бесценные реликвии их предыдущего владельца. Они помогут тебе во всем разобраться.

Мы прошли немного, и вот мы уже в моем укромном убежище. С трепетом в сердце я извлекла тетради и протянула Фартаху. Пока он жадно перелистывал страницы, я приготовила скромный перекус.

— Да это же кладезь знаний! — прошептал он, зачарованный.

— Я знаю. Теперь они твои.

— Спасибо, любимая, это бесценно, — выдохнул он, не осознавая, как сорвалось с его губ это слово.

Его слова опалили меня волной тепла, глаза наполнились влагой. Это «любимая» сказанное так нежно и сердечно, прозвучало неожиданно. Хотя где-то глубоко внутри я, возможно, ждала эти слова.

«Бесчувственная ты женщина. Мучаешь мужчину, который рядом ждет и надеется на ответное чувство».

И я посмотрела на него с каким-то новым робким чувством. На мужчину, который постепенно становиться всем для меня и моего малыша, но… страх перед возможной болью и разочарованием вспыхнул с новой обжигающей силой.

Уходя и унося тетради, Фартах остановился около шкатулки с драгоценностями.

— Алаиса, почему ты прячешь украшения? Почему не надеваешь их?

Он перебирал и словно примерял их на мне. Я подошла и коснулась своими руками, оглаживая каменья.

Холодное величие крупных камней не зажигало восторга в сердце, и, на мой взгляд, одни казались слишком громоздкими, другие слишком яркими.

— К ним нужны соответствующие наряды и, конечно, незаурядный повод, дабы во всем великолепии предстать перед восхищенными взорами, — с улыбкой ответила на его вопросы.

Со дна шкатулки он извлек подвеску: простую золотую цепочку с миниатюрным кулоном в форме капли, в который был вделан невзрачный камешек.

— Что это за камень такой скромный? Неброский, но в этом его прелесть. Кажется, он идеально подойдет к твоему повседневному образу. Ты единственная, кто обходится без украшения на шее, — проговорил он, и его пальцы коснулись моей кожи, когда он застегнул замок.

Он нежно провел ими по шее и рвано вдохнул.

— Посмотри в зеркало. Ты прекрасна.

Подняв глаза, чтобы взглянуть на себя, увидела, как тот постепенно растворился во мне, объяв меня светом.