Повелительница пустыни

11

Фардин Наизир с горечью в глазах наблюдал, как слуги, словно муравьи, перетаскивают остатки его былого богатства с измученных верблюдов в темные комнаты складов.

Сколько же добра поглотила безжалостная пустыня в этом злополучном походе!

А ведь до спасительных городских стен, где можно было укрыться от разбойников, оставалось совсем немного…

Разбойники напали внезапно, хотя стража каравана и вступила в схватку, но не смогла противостоять наглым ворам до чужого.

«В следующий раз надо брать больше наемников, что-то кончуры стали вольготно себя вести.»

С такими мыслями Фардин Наизир направился распорядиться насчет лечения своих людей, да и самому не мешало привести себя в порядок.

Он был в своих мыслях и не замечал моего внимательного взгляда. Мне понравился этот торговец.

Среднего роста сорокалетний мужчина был еще крепкий в теле, в волосах не было даже намека на седину, а глаза смотрели с надеждой в будущее.

А ведь от такого потрясения можно было скатиться и в уныние.

Он не метался в панике, не выкрикивал проклятия на головы тех, кто лишил его товара.

Вместо этого он первым делом позаботился о своих людях, отдав приказ привести целителя. Я понимала, как дорого обойдется ему эта помощь, во сколько монет выльется забота о верных соратниках.

На следующий день Фардин Наизир осмотрел остатки товара и распорядился, чтобы нории погрузили их на телеги, и процессия отправилась на базар.

Он надеялся, что хорошая цена за товар позволит не только покрыть расходы в этом городе, но и поможет выправить его состояние.

Если же судьба окажется скупа… он отгонял мрачные предчувствия. Отрадно было то, что уцелевший от грабительских рук небольшой запас денег оставался у него на руках.

Но удача — коварная тетка, и словно знает, кого выбрать своей жертвой в тот момент, когда она последний мерцающий огонек надежды в беспросветной тьме.

И я по его лицу заметила, что торговля в этот раз была неуспешной — удача отвернулась от этого человека.

— Уважаемый, проводник нужен? — Подошла к нему, когда он уже собирал свой караван для дальнейшего путешествия.

Непроданный товар уже покоился в баулах, а новый товар в малом количестве паковался слугами, чьи услуги можно было приобрести прямо на месте.

В этот раз наемников было три человека, видимо, у него не осталось средств на более надежное сопровождение.

Он и сам понимал, что рискует, но все же надежда, что кончуры не обратят внимания на такой бедный караван, еще тлел угольками.

— Мне…

— Оплату возьму после того, как продадите товар, — предложила ему и заметила некую растерянность на его лице.

Фардин Наизир понимал, что неожиданное предложение шантара прозвучало для него, как гром среди ясного неба.

Но нахождение шантара среди охраны давали большой шанс на безопасное путешествие в степи.

Один воин шантар стоил пятерых вооруженных разбойников, а то и больше. Кто в здравом уме осмелится бросить вызов этим проводникам пустыни?

Никто не желал испытывать судьбу, сталкиваясь с теми, кого за глаза называли детьми песков: за их необъяснимую способность находить жизнь там, где царила лишь смерть, за умение читать тайные знаки дюн и договариваться с ядовитыми стражами оазисов.

Фардин Наизир ожидал торга за свои услуги, хотя знал, что они не торгуются, но слухи, что шантары купили рабов, уже просочились в город и обсуждались чуть ли не на каждом углу.

И что они заплатили большую сумму и самое главное, торговались, оставив последнее слово за собой.

Обычно, когда речь заходила о столь деликатном вопросе, как оплата работы, люди стремились обезопасить себя заранее. И особенно, когда речь шла о деле, требующем определенного риска и немалых усилий.

Так отчего же шантар, предложивший неоценимую помощь, не вправе теперь поторговаться?

Фардин Наизир прищурился, стараясь разгадать его мотивы, но в глазах не увидел ни тени лукавства, лишь спокойная уверенность в своей правоте.

Эта уверенность, пожалуй, и сбила его с толку больше всего. Он привык иметь дело с людьми, стремящимися выжать максимум выгоды здесь и сейчас. А этот предлагал ждать, рисковать вместе с ним.

«Что ж, — подумал он, — это может быть интересным опытом.»

Он всегда ценил людей, готовых идти на нестандартные решения. К тому же условия давали ему значительную фору.

Он мог не беспокоиться о немедленных выплатах и сосредоточиться исключительно на продаже товара. А это, в свою очередь, увеличивало шансы на успех.

— Хорошо, — произнес он, немного помолчав. — Я согласен на ваши условия. Но у меня есть одно встречное предложение. Помимо оплаты за работу, вы получите процент от чистой прибыли с продажи. Это справедливо, учитывая ваш вклад и готовность разделить риски. Как тебя называть по имени?

На моем лице появилась легкая улыбка. Я кивнула, принимая его предложение без колебаний.

— Арум.

В тот миг Фардин Наизир осознал, что перед ним не просто наемник, нанятый за звонкую монету, но человек, чьей верности хватило бы, чтобы доверить ему не только груз каравана, но и саму жизнь, хрупкую, словно песчинка в неумолимых дюнах судьбы.

Едва забрезжил рассвет, как небольшой караван тронулся в путь, не подозревая, что где-то в тени кипит злоба, отравленная бессилием. Уничтожить караван теперь оказалось немыслимым делом.

Наш путь лежал в Кимшар. Раскаленное солнце висело над пустыней, опаляя песок своим нестерпимым жаром.

Воздух дрожал маревом, искажая очертания дюн, превращая их в призрачные волны застывшего океана. Здесь, в этом царстве песка и безжалостного света, медленно двигался караван.

Тяжело ступали верблюды, их шерсть покрывалась слоем пыли, а по бокам текли струйки пота.

Под седлами поскрипывала кожа, вторя монотонному звону колокольчиков, привязанных к шеям животных.

Погонщики, укутанные в просторные одежды, шли рядом, укрывая лица от солнца плотными платками.

Их взгляды были устремлены вперед, к горизонту, где надежда на спасительный оазис теплилась, словно уголек под толстым слоем пепла.

Караван — это не просто вереница верблюдов. Это живой организм, сотканный из судеб и надежд.

Солнце продолжало свой неумолимый бег по небосводу, и каждый час, казалось, длился целую вечность.

Караван, измученный солнцем и дорогой, замер, уставший от вечного солнца.

Погонщики встрепенулись и ловко возвели спасительный настил из ткани и шестов, призванный укрыть их от безжалостного пекла и подарить краткий миг покоя.

Верблюды лениво жевали колючки, а некоторые также разместились на горячем песке.

Ожоги им не грозили. Природа позаботилась об этих величественных животных.

У них на теле есть семь мозолистых затвердений, которые позволяют им ложиться на всякую почву, даже на раскаленный песок: одно из них находится на груди, по два на передних ногах и по одному на задних. Ложась, верблюд подгибает под себя колени и упирается грудью в землю.

Выждав время, когда солнце начнет свой закатный бег по небосводу, караван продолжил путь.

На третий день нашего изнурительного путешествия я решилась повести их к оазису.

Об этом и сообщила Фардину Наизиру. Кто бы мог подумать, что в самом сердце безжизненной пустыни скрываются врата, ведущие в затерянные изумрудные оазисы, островки живительной прохлады среди палящего зноя.

Это была тайна, которую тщательно хранили и берегли потомки великого Шантарского царства.

Лишь немногим избранным, уходящим на поиски заработка, открывался секрет, сокрытый от посторонних глаз.

Поэтому-то шантары, словно тени, пробуждали древние порталы, ведя караваны сквозь зыбучие пески к долгожданным оазисам.

Камни, тронутые песками времени, словно дремлющие стражи, хранили тайну врат.

Вскоре мы расположились в тени раскидистых пальм и изумрудных зарослей вечнозеленого кустарника.

Лазурная вода, словно драгоценный сапфир, манила своей прохладой. Здесь мы смогли смыть дорожную пыль и усталость, утолить жажду, напоить исстрадавшихся животных и, набравшись сил, приготовиться к дальнейшим испытаниям путешествий по бескрайней пустыне.

Несмотря на усталость и трудности, остаток пути мы преодолели с ощущением облегчения — путь пройден.

Караван-сарай встретил нас волной знакомого гомона, гула голосов, что, казалось, звучал одинаково во всех уголках мира, стирая границы между странами.

— Арум, я буду безмерно рад, если ты сочтешь возможным озарить своим присутствием мой скромный кров. Прими мои заверения, что тебя встретят с душевной теплотой и почтением, достойными самого дорогого гостя, — предложил мне свое гостеприимство Фардин Наизир.

Я приложила ладонь к груди и слегка поклонилась.

— Я ценю ваше великодушие.

Фардин Наизир привык к немногословности своего проводника. Его немногочисленные реплики были коротки и по существу, и чаще всего касались маршрута.

Впрочем, и сама пустыня не располагала к суетной болтовне. Люди старались сохранить силы для противостояния безжалостному солнцу и нескончаемому песку под ногами.

Дом моего нанимателя встретил суетой и радостными восклицаниями. Женщины, увидев чужого человека, быстро скрыли низ лица за прозрачными платками.

— Это моя жена, Айша, — представил он мне стройную женщину, застывшей возле него в почтительном ожидании, словно боящейся выказать свою радость в присутствии чужака.

— А это мой сын, Максум. Думаю, вы с ним почти ровесники. Это Арум, шантар, который помог в трудную минуту.

Я вскинула бровь, изучая юношу. На вид ему было лет пятнадцать, может, больше, о чем красноречиво свидетельствовал едва пробивающийся пушок на подбородке.

В черных глазах плескалась дерзкая искра, выдававшая задиру, а зажившие ссадины на костяшках пальцев лишь подтверждали это впечатление.

— Максум, отведи Арума в свободную комнату и постарайся обеспечить его всем необходимым.

Комната купалась в мягком свете, несмотря на скромные размеры. Низкая кровать, укрытая покрывалом с разноцветной каймой, ютилась у стены. Рядом — миниатюрный столик и пуфик. На окне колыхались прозрачные шторы, пропускающие солнечные лучи.

В одной из стен зиял проем, ведущий в душевую кабину. Крошечное помещение не имело двери, лишь плотная штора скрывала его от посторонних глаз. Нероскошно, но вполне приемлемо.

"По крайней мере, можно смыть с себя дорожную пыль", — пронеслось в голове.

Максум замер, наблюдая, как Шанар осматривает комнату: заглядывает в окно, протискивает голову в душевую.

«Что он выискивает? Неужели комнатка не по душе? Хотя у нас все такие… Какой-то он подозрительный, и платок не снимает…»

— Хорошая комната, — прозвучал голос шанара, вырывая Максума из потока мыслей. Он поймал взгляд гостя, в котором плясали озорные искорки.

— Мы не снимаем платки и не открываем лица…

— …кроме моментов принятия пищи, — закончил шанар на его безмолвный вопрос.

«Он что, читает мои мысли?» — На лице Максума невольно отразилось изумление.

Шанар тихо рассмеялся. В его смехе слышались дразнящие, незнакомые нотки, от которых Максум смутился.

В голове уже роились вопросы, которые он жаждал задать этому загадочному гостю, кажущемуся его ровесником.

Но в смехе прозвучали отблески чего-то необъяснимого, зрелого, пропитанного прожитыми годами.

И кажущие для подростка вопросы застыли на губах, он не смог с гостем разговаривать на равных, он чувствовал, что тот взрослее, чем кажется на первый взгляд.

— Так я пойду, а ты…вы, отдыхайте. Я позову на обед, — и он трусливо сбежал.

Максум не знал, как вести себя с этим загадочным гостем.

От обеда я не отказалась и с нескрываемым удовольствием разделила трапезу: все же домашняя еда после сухомятки— это наивысшее наслаждение.

Но на себе чувствовала не только заинтересованные взгляды мужчин, восседавших за столом, но и взгляды женщин, прислуживающих нам.

Загадочный воин, доселе для них неприступный, вдруг оказался гостем в их доме. Они знали, что прежде они никогда не переступали грань деловых отношений. Лишь работа проводника и защитника — вот предел их общения с внешним миром.

— Арум, а велико ли ваше селение? — поинтересовался Фардин Наизир.

— Нет, небольшое, — последовал лаконичный ответ.

— Как же вы выживаете вдали от людей? Наверное, нелегко жить в пустыне? — отец Назира испытующе заглянул мне в лицо.

— Привыкли, — сухо ответила я.

— Ты так молод.

Я лишь пожала плечами. Мой образ за столом поддерживался магией иллюзии.

И действительно, на узком подбородке еще не пробивался пушок, а черные глаза и высокие скулы выдавали юношу, волею судеб заброшенного в поисках заработка. Именно таким меня видели все присутствующие.

Разговор затих. Все понимали: мои ответы будут краткими и немногословными.

Молва о том, что шантары хранят свои тайны и неразговорчивы давно пустила корни в их сознании.

— Сегодня отдыхаем, а завтра Максум покажет город, — словно поставил точку в нашем обеде Фардин Наизир.

Я заметила тень недовольства, проскользнувшую по лицу юноши, и невольно улыбнулась.

Мне было понятно его раздражение: наверняка у него были свои планы на завтра, свои мечты, но воля отца для него — закон.

Впрочем, я могла бы и сама изучить этот город, но в задумчивом взгляде Фардина Наизира промелькнуло нечто иное.

Мне показалось, он просто хотел приставить ко мне своего сына в качестве… телохранителя.

Я не знала всех хитросплетений этой семьи, но спорить не стала, наслаждаясь забавной гримасой Максума.

Было интересно узнать, что он задумал, и почему мое присутствие его так напрягло?

Мне казалось, что все города были вылеплены по одному лекалу: тесные улочки, словно морщины на лице старика, где за высокими заборами текла своя, тщательно оберегаемая от посторонних глаз жизнь.

И если добавить к этому гнетущую атмосферу рабства, то можно и не сомневаться, что в некоторых домах творилось зло, сокрытое за этими неприступными стенами.

Мы пробирались сквозь базар, тонущий в гуле голосов, словно в ярком разудалом бахвальстве красок и звуков.

Максум все озирался и кого-то искал, пока мне на глаза не попались трое таких же подростков.

Я притворилась, что на мгновение отвлеклась, но краем глаза уловила лишь беспомощный взлет его плеч.

Этот жест, такой мимолетный и неуловимый, выдал его с головой: Максум показал друзьям свою растерянность.

И его друзья, заметив меня, застыли вдалеке, не смея подойти.

— Пошли, — проговорила я и дотронулась его плеча.

Однако пройдоха оказался не так прост: непринужденно болтая и расхваливая товар, он исподволь завел меня совсем в другую часть рынка.

Место, где торговали живым товаром. Три небольших помоста теснились у самой стены, и два из них уже были заняты: хитрые торговцы выставляли напоказ своих рабов.

От духоты и специфичных запахов крови и навоза было трудно дышать. Мой взгляд цепко выхватывал изможденные лица, затравленные глаза, тела, покрытые шрамами.

Товар здесь был живой и безмолвный, ждущий своей участи, как скот перед бойней.

На ближайшем помосте под навесом из грубой мешковины возвышался тучный мужчина в расшитом халате.

Он с довольным видом похлопывал плетью по сапогу, окидывая взглядом свой «ассортимент»: тщедушного юнца со смущенным взглядом, дородную женщину с заплаканными глазами и двух юных девушек, испуганно жавшихся друг к другу.

Торговец что-то кричал хриплым голосом, выставляя напоказ достоинства каждой «единицы». Зрелище было настолько отвратительным, что захотелось немедленно покинуть это проклятое место.

Максум наоборот с каким-то маниакальным взглядом разглядывал голых женщин, выставленных на торг.

Наклонив голову, увидела, что и его друзья стоят в толпе: то ли зевак, то ли потенциальных покупателей.

Впрочем, где еще можно увидеть голые тела и потешить свое воображение.

«Похотливые юнцы….»

Окинув взглядом пеструю толпу купцов, я с разочарованием отметила отсутствие тех, кого искала.

Мелькнувшая мысль вернуться вечером и попытаться выкупить у работорговцев жалкие остатки живого товара вдруг оборвалась, столкнувшись с удручающей реальностью: сраженная солнечным ударом, безжизненно распласталась одна из рабынь.

Она могла не дожить до вечера.

Вопросы, терзавшие душу, не давали покоя: неужели алчность настолько ослепила этих торговцев, что они готовы загубить свой товар, не заботясь о его выживании? Неужели им было все равно?

Зной навис, словно пропитанная смолой ткань, обволакивая и сдавливая, превращая воздух в липкий удушающий кокон.

— Возьми, — Максуму протянула платок.

— Зачем? — вырвалось удивленно.

— Подбери слюни. Попросил бы лучше отца купить рабыню или сходил бы в дом утех. Там и утолишь свое любопытство. Здесь же лишь боль, отчаяние и стыд. Нельзя на это смотреть.

Его голова поникла, а брови, словно встревоженные бабочки, затрепетали от внезапно нахлынувших чувств.

Впервые, наверное, пелена спала с его глаз, и он увидел неприкрытую, грязную изнанку этого места, о которой прежде даже не задумывался. Возможно, кто-то и бросал намеки на неприглядность его поступка на эту бесстыдную жажду обнаженных тел, но лишь сейчас мои слова обрели вес и с силой ударили в самое сердце.

Он поднял голову и встретился с взглядом мужчины.

— Что ты видишь в его глазах?

— Пустоту…

— Пойдем отсюда, — тихо прозвучало от Максума.

— Подожди.

Я прошла сквозь толпу, где люди в принципе просто смотрели и чего-то ждали. Покупать никто уже не хотел рабов стоящих на возвышении. Женщину привели давно в чувства, выплеснув на неё воду, и сейчас она сидела на корточках, обхватив себя руками.

Вода со спутанных волос капала на её голые ноги.

Я подошла к торговцу.

— Это у тебя все рабы?

— Нет, шан… господин. Есть еще.

— Покажи всех, — мой голос был холоден.

Он повел меня в обветшалый шатер, где в затхлом полумраке ютились рабы, словно забытый товар, не нашедший своего покупателя.

Несколько измученных мужчин и женщин, словно загнанные звери, настороженно вскинули головы, изучая нас испуганными взглядами.

— Сколько за всех? И не вздумай набивать цену. Ты все равно оставишь их гнить в песках, как ненужный хлам, — мой голос острым лезвием полоснул тишину шатра.

— Я сейчас, — и он выбежал наружу, чтобы через несколько минут войти с другим торговцем.

Он смотрел на меня, и в его взгляде сквозило сомнение — неужели шанар покупает рабов?

О, этот взгляд я узнала бы из тысячи. Хазрим. Один из тех, кто бросил меня умирать в раскаленных песках.

Он, видимо, собирался поторговаться, но, поймав в моем взгляде отблеск смертельной опасности, без лишних слов назвал цену, с которой я без колебаний согласилась.

Вскоре получив документы, я договорилась о размещении моих людей в караван-сарае.

Предстояло собрать караван и отвести людей в город Авалон.

— Иди домой, — приказала я Максуму, который все это время стоял и ждал меня.

На его лице сквозило непонимание. Он не понимал всех моих действий: для чего я купила рабов, и что я с ними буду делать?

— А ты?

— Мне надо позаботиться о них. Накормить и напоить. Теперь ты чувствуешь, каково это стоять обнаженным под пристальными, оценивающими взглядами чужих глаз?

— Можно… я помогу тебе?

Я взглянула на поникшего юношу, в чьей душе бушевала настоящая буря, и едва заметно кивнула. Пусть помогает, даже если он просто сейчас хочет оправдать свои поступки хорошим делом.

Открыв помещение, где расположились люди, мы занесли еду и воду. Им предстоит пробыть тут некоторое время, и мне пришлось нанять слугу, который будет приносить им еду три раза в сутки.

Под черным покровом ночи я бесшумно выскользнула из дома Фардина Наизира.

Вначале я наивно полагала, что найду Хазрима в шумной чайхане или пыльном караван-сарае, но его там не оказалось.

Пришлось плутать лабиринтом узких городских переулков. Обоняние Сурры улавливал едва различимый аромат Хазрима, плывущий в ночном воздухе.

Я кралась в тенях, стараясь не привлекать внимания редких прохожих, то и дело возникавших на моем пути. Вскоре я нашла их убежище.

Двор встретил меня тишиной, лишь скрипнула под рукой незапертая дверь. В окне дома мерцал слабый призрачный свет. Заглянув осторожно внутрь, я увидела двоих: они сидели за столом и, судя по всему, предавались утехам вина.

Тихо извлекла сюрикены и решительно распахнула дверь, впуская внутрь ночной воздух, настоянный на запахе полыни.

Не давая врагам и мгновения на размышление, метнула смертоносные звёзды, целясь так, чтобы не оборвать их жизни сразу, а подарить им мучительное предвкушение неминуемой гибели.

Они вскочили, выхватили мечи, но тут же выпустили их из рук: яд, которым были пропитаны сюрикены, начал своё тёмное дело.

В глазах, полных застывшего ужаса, плескалось отчаяние. Омир судорожно попытался выхватить меч, но сталь, словно предав, выскользнула из ослабевших пальцев, глухо звякнув о каменный пол.

— А вот и второй. Помнишь меня?

Движением руки сорвала с головы куфию, позволяя тусклому свету факела выхватить из темноты черты моего лица.

На его лице, словно на пергаменте, проступила вся гамма чувств: недоумение, перерастающее в ошеломляющее неверие, а затем в животный, первобытный ужас.

— Вспомнил, наконец, — усмехнулась я, смакуя каждую секунду его агонии. — Я выжила вопреки вашим стараниям и теперь пришла собирать долги. Вы будете умирать медленно, в муках, захлёбываясь в собственном яде, и никто, слышите, никто не придёт вам на помощь. Так где твой хозяин, Абдул Рахим? Впрочем, к чему вопросы? Жаль не можешь говорить, но это и к лучшему. Никто не услышит ваши вопли.

Вдруг тишину разорвал приглушённый стон. В тёмном углу, съёжившись от боли, полусидел окровавленный человек.

Жестом освободив его от пут, поднесла к иссохшим губам кувшин с водой. Ещё одна жертва, угодившая в лапы безжалостных работорговцев.

Он жадно пил, словно стремясь осушить не кувшин, а целую реку. Наконец, приоткрыв веки, он остановил на мне тяжёлый, осмысленный взгляд.

Его глаза цвета безоблачного летнего неба хранили в себе отблески надежды, словно отражали саму небесную синеву.

Наши взгляды встретились, сплетаясь в безмолвном диалоге…

— Тебе нужно уходить отсюда, сейчас же. Я не могу тебе помочь…

— Где мои люди? Где остальные?

— Я не знаю. Возможно, они в другой комнате, — едва заметным движением глаз указала я направление.

Он кивнул, поворачивая голову, а я, словно призрак, растворилась в полумраке. Сейчас мне ни к чему ненужные знакомства, у меня своя дорога.

Мигир Аль'эф лишь на мгновение отвел взгляд, а его спасительница словно растворилась в воздухе. Исчезла так бесшумно, что он не уловил даже шелеста её шагов, лишь легкий флер её присутствия остался в звенящей тишине.

С трудом поднявшись на ноги, он подобрал выпавший нож и, опираясь за стену, побрел в соседнюю комнату, где находились его люди, по крайней мере те, что остались от его сопровождения.

Наследный принц Оришора, чей дипломатический визит в Прошар сулил новый виток в отношениях двух держав, так и не достиг заветных границ соседнего государства.

Караван был разбит, а дипломатическая миссия похоронена под песками предательства. Поначалу Мигир пытался убедить себя в трагической случайности, в злом роке, обрушившемся на его путь.

Но обрывки фраз, подслушанные в грязном логове работорговцев, развеяли иллюзии, как утренний ветер развеивает дым.

Кто-то могущественный и безжалостный жаждал его смерти, и возвращение домой превратилось уже в смертельно опасную игру.

Вырвавшись из объятий ненавистного дома и оставив разбойников ждать своей мучительной смерти, они скользнули под покровом ночи к таверне.

Их изможденные лица и тревожный вид сразу же привлекли внимание хозяина и немногочисленных ночных посетителей, но ни один не осмелился нарушить молчание расспросами.

Звонкая монета, найденная в карманах работорговцев, надежно заткнула глотки излишне любопытным.

Ночь прошла в тягостных раздумьях. Обрывки фраз, подслушанные там и тут, сложились в зловещую картину: во дворце зрел заговор.

Возвращение было неизбежным, но требовало предельной осторожности. Пусть предатели упиваются своей мнимой победой.

Однако прежде чем возвратиться домой, необходимо зализать раны и набраться сил, иначе их снова ждет плен.

А в роли тюремщиков вполне могут оказаться и те же джемат. Ибо разбитые лица — неподходящее украшение для принца и его верных людей.

Обратно они решили возвращаться вместе с караваном, растворившись в толпе простых путников — попутчиков торговца, не привлекая к себе лишнего внимания.

И им посоветовали Фардина Наизира, который собирался вскоре отправиться в Оришор.

Договорившись с торговцем, они стали ждать дня отправки каравана.