Повелительница пустыни

3

— Амия, что случилось? Ты вся побелела и дрожишь, — мама подошла к Амии, которая стояла, прислонившись к косяку двери, а у ног лежала выпавшая корзина из рук, рассыпав орехи.

Она отводила глаза, а из глаз текли слезы.

— Мама. Он меня видел. Прости, я не прикрыла лицо. Позор! Какой позор! Что скажет Рашид, узнав, что я показала лицо чужому мужчине? Он отвернется от меня, — прошептала она, заливаясь слезами.

— Ну ничего, ничего.

Мама ее обняла, стараясь утешить и прикрыть от окружающего мира.

Её руки, дрожащие от волнения, мягко гладили дочь по голове, как будто это могло стереть воспоминания о случившемся.

Мама старалась подобрать слова, чтобы объяснить, что всё будет хорошо, но каждое слово казалось в такой момент пустым.

Она понимала, что как только дойдет слух о неподобающем поведении Амии, то Рашид вправе отказаться от её дочери.

И тогда позор ляжет на всю семью, и нам уже не будет покоя в этом городе, а о создании семьи её детям придется забыть.

— Иди в комнату и больше оттуда не выходи. — Решительным голосом она отдала указание Амии. — Ты, Олика, даже в доме будешь ходить с закрытым лицом. Это всех касается.

Она глубоко вздохнула и отправилась к отцу. Все, кто был на кухне, переглянулись.

По сути, наша семья состояла из родственников. Кто-то близкий, а кто-то дальний.

В основном мы приютили одиноких людей, оставшихся без близких людей.

Многие семьи принимали таких родственников, постепенно превращая их в слуг, обязанных отрабатывать свой кусок хлеба всю жизнь.

Но только не у нас. Отец и мать приняли их как полноправных членов семьи.

Мы вместе трудимся и вместе радуемся жизни. В нашем доме под одной крышей на данный момент проживают двенадцать человек.

Кроме нас пятерых: Моего отца Карима, мамы Фатимы, старшего брата Ахмеда и сестры Амии, и меня, с нами прожили шесть двоюродных тётей и троюродный дядя.

Сейчас на кухне собрались все женщины, и хотя их взгляды пересекались между собой, ни одна не решалась заговорить первой.

Каждая, казалось, была погружена в тревожные думы о судьбе Амии.

Я в ярости шинковала зелень для обеда, а в голове, словно вихрь, крутились мысли об отце и его неизвестном решении.

Но больше всего злости вызывал принц, которому вдруг вздумалось подняться с постели и прогуляться по комнате, и рассмотреть, что же за окном.

Кто его просил? Лежал бы себе спокойно, не привлекал внимания. Видимо, ему не по нраву скромный дом бедняков, вот и решил осмотреться, как на базаре.

А мы так старались не попадаться принцу на глаза, но, видно, глаза и существуют для того, чтобы смотреть.

Я украдкой бросила взгляд на остальных женщин, собираясь с духом сказать то, что у всех на уме, но так и не решилась.

Да я вообще кто? Пока ещё ребенок по меркам родных, и никто слушать меня не будет, ещё и упрекнут в плохом воспитании и непочтении.

«Ведь не её вина, что он на миг узрел её облик. Разве это столь великое преступление? Она вовсе не намеренно это совершила. Кроткая девушка, далека от тех, кто в красном квартале свои лица всякому прохожему открывают. Она…»

Мне не хватало слов, чтобы разрушить это правило для женщин, придуманное кем-то, и доказать невиновность сестры.

Мама отсутствовала долго, но вскоре послышались торопливые шаги отца.

Он вошел, и его взгляд, словно отточенный клинок, скользнул по каждому из нас, проникая в самые сокровенные уголки наших душ, будто пытаясь разгадать то, что мы тщательно скрывали.

— Этот случай останется в семье. Вы ничего не знаете и не слышали, и никогда не расскажите другим. Амия не должна пострадать. Она любит Рашида, а он её. И мы не вправе разрушать их любовь, дарованную самими Богами из-за какого-то мимолетного взгляда. Семья — это крепость, где горе и радость делятся на всех, где каждый чувствует боль другого, как свою собственную. Ответственность за умолчание поступка я беру на себя, а с вас снимаю бремя вины за моё распоряжение.

Я никогда не видела таким отца: решительным и жестким, отдающий указания в приказном порядке.

Мы все знали, на что он шел, если правда откроется. Тишина после его слов была оглушительной.

Никто из нас не посмел бы перечить отцу в этот момент. В глазах матери мелькнул тревожный огонек, но она, казалось, приняла его решение, как неизбежность судьбы.

Её лицо стало каменным, а тонкие пальцы сжали край проема двери, около которой она остановилась, словно последнюю опору.

Рашид и Амия были нашей гордостью, нашей надеждой на лучшее будущее.

Их любовь осветила наш дом, как яркая звезда, и разрушить её — означало вновь погрузиться во мрак.

Отец понимал это и принял на себя все последствия возможной ошибки. В его взгляде читалась не только решимость, но и скрытая боль, глубоко запрятанная в сердце.

Отец продолжал жить как обычно, ни разу не дав усомниться в правильности своего решения.

Его стойкость вселяла уверенность в нас всех, и даже Амия, почувствовав нашу поддержку, улыбалась так, словно небо никогда не затягивалось тёмными облаками.

Её счастье оправдывали риски, и именно их любовь была важнее всего.

За спасение принца моего отца ждала награда: приглашение во дворец на должность главного целителя.

В его распоряжении оказались великолепная лаборатория, помощники и змеи, которых доставляли охотники, рыскавшие по пустыне в поисках новых видов.

Отец с увлечением погрузился в исследования. Его интерес к змеям вышел далеко за пределы поиска противоядия.

Он был поражен их уникальными способностями к регенерации и адаптации в условиях сурового климата пустыни.

Каждую ночь лаборатория озарялась мягким светом ламп, под которыми отец проводил беспокойные часы, изучая добычу охотников.

Его помощники с любопытством следили за его работой, стараясь не упустить ни одного его слова.

Вскоре результаты его исследований стали известны за пределами стен дворца.

Необычные лекарства, созданные на основе змеиного яда, помогали исцеляться людям с другими болезнями.

Многие хотели посмотреть на загадочного целителя, способного извлекать лекарство из того, что другие считали опасным.

Наша семья перебралась ближе к столице и устроилась в живописном поместье, утопающем в тени густых деревьев.

На его территории раскинулся небольшой водоем, щедро наполняемый кристально чистой водой из подземного источника, и который, извиваясь маленьким ручейком, пробил себе путь, огибая дом и устремляясь дальше, в бескрайние дали.

Большой сад с фруктовыми деревьями простирался, словно цветастый ковер.

Солнечные лучи, пробиваясь сквозь густую листву, играли на спелых боках яблок, груш и айвы, налитых соком и теплом летнего дня.

Пчелы, гудящие среди цветущих ветвей, усердно собирали нектар, предвкушая сладость будущего меда.

Аромат сада был пьянящим, насыщенным букетом. Сладкий запах перезревших персиков смешивался с терпким ароматом опавшей листвы, земли и влажной коры старых деревьев.

Легкий ветерок доносил отголоски пряных трав, растущих у каменной ограды, обвитой диким виноградом.

В дальней стороне сада, под раскидистой кроной бука стояла плетеная скамейка, где можно будет уединиться и посидеть, наслаждаясь тишиной и уединением.

Двухэтажный дом привёл нас в неподдельный восторг.

— Для нашей семьи многовато, — подвела итог мама, после тщательного осмотра всех его уголков.

В принципе, наша семья уменьшилась на два человека. Дядя Салим и тётя Зухра остались присматривать за старым домом.

Дядя не спешил оставлять свою работу охранника в караван-сарае; ведь кто знает, найдёт ли он что-то похожее здесь, в столице.

— Хорошую работу я навряд ли найду в столице, — произнес он с грустью. — Кому нужен хромой работник, а здесь пока меня держат, так что на кусок хлеба заработаю. Да как Зухра одна справится? На базар ей одной ходить? Стыда не оберешься. Мы не хотим вам быть обузой, — заявил он.

— Обещай, что приедете, если потеряешь работу, — потребовала мама.

— Не волнуйтесь за нас, если будет плохо, то тогда приедем к вам, — пообещал он с добродушной улыбкой.

А так как отец мог отсутствовать дома по несколько дней подряд, то пришлось нанимать помощника: жалование отца позволяло такую роскошь. Мужские руки всегда необходимы в хозяйстве.

От нашего дома до города, если идти пешком, то придётся потратить целых три часа, сражаясь со зноем и пылью, вздымающейся под копытами торопливых лошадей и мулов, запряженных в арбы.

Ромхат, наш помощник по хозяйству и наш охранник, с заботливостью запряг лошадь, кинул циновку в арбу и помог нам залезть на неё.

Сегодня мы впервые отправимся в город. Сердце моё трепещет от нетерпения, ибо воображение уже нарисовало передо мной картину сказочного уголка, наполненного чудесами и загадками.

Скрипучая арба, пропахшая сеном, несла нас по ухабистой дороге, подпрыгивая на каждом камне, словно норовила вытрясти все внутренности.

— Ромхат, помедленнее, — попросила мама.

— Хорошо, госпожа. Только если бы не задержались из-за некоторой нерасторопной женщины, то были уже давно в городе. А так приедем уже к концу базара. — Он обернулся и посмотрел на Кару, которая недовольно бросила свой взор на него.

— Ты меня назвал неуклюжей? — запыхтела тётя, вскипая, как чайник.

— Что ты, джаным! Ты словно медленная река, несущая свои воды, щедро даря свежесть и покой.

Мы с мамой улыбнулись. Между ними с самого момента их знакомства пробежала черная кошка.

Ромхат иногда подтрунивал над полнотелой женщиной с миндальными глазами и пухлыми губами, правда, не злобно, а с какой-то нежностью.

Та в ответ только фыркала и гордо проплывала мимо, вскинув голову. А когда от него я услышала, что её глаза, словно омуты, затягивают его в самую глубину, то и мне стало понятно его пристальное внимание.

Правда, его слова не достигли ушей Кары, так как в тот миг она исчезла в проеме двери, а я, затаившись за углом, намеревалась проскользнуть мимо него и, очевидно, он не предполагал, что кто-то может услышать слова, сказанные не для посторонних ушей.

Вот и сейчас его легкая ирония побуждала её втянуться в маленькую перепалку, на которую она неизменно попадалась, как рыба на крючок.

Однако Кара лишь отвернулась, бросив на него недовольный хмурый взгляд.

Она нервно поправила накидку, стряхнула несуществующую солому с платья: похоже, что-то начинало проясняться в её сознании, ведь никто из них не ожидает, что кто-то из мужчин сможет проявить интерес, и не только простой интерес.

В своем доме тёти ходили с открытыми лицами: закон разрешал им такую вольность, потому что они были все вдовами, которых в жёны почти никто не брал.

Такой брак был очень редким: если только у мужчины оставались маленькие дети или ему нечем было платить калым за молодую девушку.

Одно только название, что жена: все понимали, что они входили в семью в качестве нянек и работниц.

Жара стояла невыносимая, и даже лёгкий ветерок не приносил облегчения.

Мы сидели в молчании, каждый погруженный в свои мысли, лишь изредка перекидываясь короткими фразами с Ромхатом.

Он, казалось, и вовсе не замечал жары, привычно похлестывая клячу кнутом и напевая себе под нос какую-то старинную песню.

Вдали начали вырисовываться высокие стены и первые дома. Оставив арбу на отведенном месте для гужевого транспорта, мы направились на звуки нарастающего шума.

Базар гудел, как встревоженный улей. На нашем пути проскальзывали нории(носильщики), сгибающиеся под тяжестью ноши, а рядом с ними налегке шли их хозяева.

Некоторые из носильщиков двигались в одиночку, очевидно, знавшие, куда нести свою поклажу, пока их хозяева выбирали на базаре необходимые товары.

У некоторых из них на шеях был одет ошейник, свидетельствующий о том, что они рабы — так объяснил нам Ромхат.

По идее, рабство в нашей стране запрещено, но выяснилось, что запрещено торговать людьми, а вот приобретать рабов можно в других государствах.

— Люди иногда сами продают себя в рабство, особенно мужчины, чтобы прокормить семью. Хозяин каждый месяц отдает десятую часть его заработка. Составляется кераш(договор) на три, пять лет, как договорятся. Хоть и есть договор, но только человек всё равно становится бесправным рабом на это время, — объяснил он, заметив удивление в глазах.

— У нас такого нет, — тихо прозвучал голос мамы.

— У вас маленький городок, но разве вы не замечали, как на верблюдах перевозят много девушек? Они все рабыни: кого-то украли, кого-то продали их же родители. А мужчин прячут всех в клетках, чтобы никто не увидел. У нас вроде как бы нет рабства, — сердитый голос Ромхата удивил нас.

Вскоре показалась шумная городская площадь, где разместился базар. Такое количество рядов с товарами ошеломляло.

— Здесь не только наши купцы, но и много приезжих. Сразу не берите товар, торгуйтесь. Первая цена всегда завышена, — посоветовал он.

Мы шли по рядам, разглядывая каждый прилавок, и сначала приценивались.

У разных торговцев на один товар была озвучена разная цена. Из-за изобилия одинаково ассортимента каждый старался заполучить покупателя.

Везде стоял гул голосов не только торговцев и покупателей, но и зазывал, которых на время торговли нанимали более состоятельные торговцы.

Остановившись около украшений, заметила, как богатый бер скользнул за занавесь, которую ему услужливо приподнял торговец.

Он приказал помощнику встать за прилавок, мгновенно оглянулся по сторонам и вошёл следом.

Роскошные одеяния бера и два джемат(воина), стоящие на страже у входа, выделяли его среди окружающего людского потока.

Меня охватило любопытство: что он мог забыть в этом забытом уголке базара?

Небогатый шатер, возвышавшийся за прилавком, отгораживал свои скромные просторы от внимательных взглядов.

Я перебирала украшения, примеряя их и наслаждаясь блеском, а мама остановилась напротив тканей.

Ромхат встал между нами, его взгляд сосредоточенно скользил по нашим лицам, а рука держала рукоять меча.

Вскоре из занавески вышел бер, ведя за собой девушку, закутанную с головой в плащ.

Он невозмутимо зашагал впереди, за ним под бдительным оком джемата следовала девушка, а я, глядя им в след, осталась в глубоких размышлениях..

— Олика! — окликнул меня Ромхат, выводя из оцепенения.

Я вскинула голову и подошла.

— Не уходи далеко. Я не смогу вас защитить, если вы будете ходить по одной. Ты же не хочешь разделить судьбу этой девушке? — его голос прозвучал сурово, и он кивнул в сторону уходящей процессии.

— Тебя просто могут похитить, отвлекая меня на твою мать, которую могут просто обидеть или предпринять ложную попытку украсть.

Я в задумчивости от только что увиденного, кивнула ему и подошла к маме.

Мама, заметив мою обеспокоенность, потрепала меня по руке.

— Что случилось, Олика? Ты какая-то бледная.

Я рассказала ей о бере, девушке в плаще и словах Ромхата. Она нахмурилась, но не стала отмахиваться.

— Он прав, детка. Здесь небезопасно. Мы должны быть осторожны.

Она крепче сжала мою руку, и мы вместе продолжили выбирать ткани, держась ближе друг к другу.

Атмосфера на базаре, некогда такая манящая и волшебная, теперь казалась пропитанной тревогой и скрытой угрозой.

Каждая тень, каждый взгляд казался подозрительным, каждый шорох — предвестником опасности.

Этот город просто пугал меня, и мне уже не хотелось гулять по базару, как прежде.

Всё же в своём городке я чувствовала себя в безопасности. Так что мои ожидания от прекрасного города Араш разлетелись, словно пыль под ногами.

Я теперь вздрагивала от каждого прикосновения людей, от которых, увы, в этой бесконечной толчее не удавалось укрыться.

Внезапно мои глаза встретились с взглядом прорицательницы, сидящей на маленькой скамейке.

Она оглядывала окружающих своими пронизывающими глазами, и даже поток людей, казалось, чувствовал её внимательное присутствие и обходил её место по дуге.

Её взгляд вместе со зловещей улыбкой проникал в самую душу, как холодный дождь, заставляющий дрожать до костей.

Решив, что с нас хватит покупок на сегодня, мы направились к выходу с базара.

Ромхат шел впереди, зорко оглядываясь по сторонам. Солнце уже начало клониться к закату, окрашивая узкие улочки в багровые тона. Казалось, что даже свет стал более зловещим и придавал лицам прохожих угрюмый вид.

Я невольно ускорила шаг, желая как можно скорее оказаться в безопасности нашего жилища.

Мы заняли свободные места на переполненной арбе, окруженные мешками и корзинами, и тронулись в путь.

Уже выезжая, заметила двух торговцев и рядом с ними человека в чёрном одеянии.

Края тюрбана закрывали его лицо. Двое спорили, а он со спокойствием наблюдал за спором.

— Кто это? В чёрном, — спросила я.

— Шантар — проводник пустыни, — ответил Ромхат, повернув голову в их сторону. — Их племя обитает в самом сердце пустыни. Они именуют себя детьми пустыни, умеючи находят кратчайшие пути из одного царства в другое. У них есть дар приводить караваны в оазисы, затерянные в бескрайних песках. Иногда они появляются и предлагают свои услуги в качестве проводников. Эти двое сейчас торгуются за него, но никто не знает, кому он отдаст предпочтение. Выбор всегда за ним.

— Что гадать? Тот, кто предложит больше, — произнесла Кара, пожимая плечами.

— Нет, уважаемая, здесь ты ошибаешься. Он может выбрать и меньшую сумму. Никто не в силах объяснить его выбор. Торгуйся хоть сто лет, решение всё равно принимает Шантар. И никто не осмелится возражать или выражать недовольство его решением, — с улыбкой пояснил Ромхат, поворачиваясь к ней, а в глазах пляшут весёлые искорки.

— Почему они так спокойно примут его решение? — заинтересовалась я.

— Слишком гордые. Если будет ожесточённый спор, то он просто может уйти от них. Торговцев много, и он найдет другого торговца, а к ним он больше не наймётся. Поговаривают, что если шантар в караване, то им не страшны ни змеи, ни скорпионы, и даже песчаные бури они чуют заранее, и караван подготовится к ней заранее. Он слишком ценный проводник, поэтому никто и не спорит.

Новая информация заняла мои мысли. Не всё в жизни просто и однозначно.

Загадочная личность шантара занимало все мои мысли во время пути. Если живут в пустыне, то выходит там оазис, а их племя малочисленно, по словам Ромхата, то, выходит, их совсем мало.

А может, в пустыне ещё есть такие племена, и они существуют отдельно от всех государств?

И никто их не хочет подчинить, а они, в свою очередь, не стремятся покинуть своё место и влиться в другие государства. Что их там держит?

Дети пустыни…. А может, они знают, что случилось с Шарис? А может, она у них прячется?

Вот бы поговорить с ним, но кто мне позволит? Да и он, возможно, не сможет удовлетворить моё любопытство.

Просто не захочет разговаривать с молодой девушкой, ведь это будет нарушением всех правил.

Вероятнее всего, это их тайна, которую они хранят многие века.

— Нет, чтобы поделиться с людьми, — сердито прошептала я, чувствуя раздражение либо на себя за новые мучительные вопросы, либо на шантар за их молчание о вещах, о которых не могли или не хотели поделиться с людьми своими знаниями.

Ромхат сказал, что они ничего не рассказывают ни о себе, ни о своей жизни в далеких уголках пустыни. Они появляются, когда захотят, и исчезают так же незаметно.

Добравшись до дома, я вздохнула с облегчением. Каменные стены и простая обстановка казались теперь надежным убежищем.

Мама, поблагодарив Ромхата за его бдительность, принялась готовить ужин.

Я же, усевшись у окна, наблюдала за тем, как опускается ночь, а в голове моей всё еще вертелись образы богатого бера и закутанной девушки.

Кто она? Откуда? Что с ней будет? Какая судьба её ждёт?

Вопросы оставались без ответа, лишь усиливая чувство тревоги и беспокойства.

Этот базар с его тайнами и опасностями навсегда изменил моё восприятие мира.

В дальнейшем меня за покупками с собой не брали, чтобы избежать нежелательных последствий, но он продолжал жить во мне, как напоминание о том, что мир сложнее и опаснее, чем кажется на первый взгляд.

Возможно, лучше оставаться в стороне от тайн, которые могут оказаться слишком горькими на вкус.

Но в нашей жизни всё же светило торжественное событие — свадьба Амии, которая ожидает своего часа через три месяца.

Она уже исстрадалась от долгого ожидания, словно цветок, лишённый солнечного света.

Раньше им удавалось хотя бы тайно встречаться, а теперь и эта маленькая радость от них ускользнула. Слишком большое расстояние пролегло между нашими домами.

Все приготовления к свадьбе шли полным ходом. Родные и близкие хлопотали, стараясь создать для Амии незабываемый праздник.

Ткани для платья были заказаны у лучшего мастера, который обещал сделать всё в срок; подобраны украшения для важного события и все детали свадьбы не раз обговорены с родителями жениха.

Я замечала, что Амия иногда застывала на месте с витающими мыслями, разглядывая кольцо на безымянном пальце и, похоже, они, эти мысли, были только о нём, о её любимом…

Мы только улыбались о причине такого состояния, да как не знать, если эта причина так и читалась на лбу.

И в моей голове уже нарисовалась картина свадьбы со счастливой сестрой в красном свадебном наряде, стоящей подле своего Рашида.

И хотя моё присутствие будет лишь ограничиваться в заботах о гостях на женской половине, но не могу ни испытывать томительного предвкушения быть среди радостных волнений на свадьбе, и хочется поскорее погрузиться в атмосферу веселья.

С другой стороны, этот день буден окутан грустью: моя сестра навсегда покинет наш дом.

Она уйдёт строить свое собственное будущее вдали от привычных стен, от родительской любви и от меня, своей сестрёнки.

И все же я стараюсь отгонять грустные мысли. Ведь это не конец, а начало новой главы в её жизни.

Я верю, что она будет счастлива, ведь у неё с Рашидом любовь, которая поможет им создать счастливую семью.

— Амия, ты так порежешь все пальцы! — воскликнула мама, замечая, как она в который раз замерла за разделкой мяса.

Сестра отдернула руку с ножом и виновато посмотрела на неё.

— Амия, эврам, пойди лучше перебери овощи с тётей Султанат, а я сама мяса нарежу, — Мама мягко взяла её за плечи и взяла из её рук нож.

— Мама, всё в порядке. Я не порежусь! — возмутилась сестра, но нож отдала.

Тяжело вздохнув, она посмотрела на мясо и опять виновато подняла глаза: мясо было нарезано крупными кусочками, но точно не для плова.

Все рассыпались в радостном смехе, и на кухне зазвучал оживлённый разговор: женщины с восторгом вспоминали свои истории и оживляли образы соседей.

Замелькали знакомые имена, образы эксцентричных старушек, непутевых мужей и непоседливых детей.

Женщины с удовольствием смаковали детали, приправляя их щедрой порцией юмора.

В такие минуты дом действительно оживал, наполняясь жизнью, которой так не хватало в остальное время, когда каждый был погружен в заботы.

— Папа приехал! — закричала я, когда послышался шум голосов, и я выглянула во двор.

Как маленькая девочка помчалась и повисла на шее отца, игнорируя сердитый голос мамы.

Хотя я девушка, которой пора замуж, а это неоднократно звучало от мамы в моменты её нравоучения, но не смогла сдержать себя от радости.

Отец и так последние время всё больше находился во дворце, чем дома, и в такие моменты одиночества мне вспоминались наши совместные занятия в его лаборатории.

Я тосковала по его историям о змеях, о тайных рецептах эликсиров, и в те мгновения мне казалось, что он, погруженный в свои мысли, делится со мной своими знаниями, даже не осознавая, что рядом находится его дочь.

В такие моменты я не перебивала его и старалась не задавать лишних вопросов, понимая, что он может выйти из увлеченного состояния, и тогда его слова иссякнут, как вода в пересохшем русле, и я услышу, что мне это никогда не пригодится в жизни.

— Егоза, и когда ты повзрослеешь? — прозвучало от отца то ли укоризненно, то ли шутливо.

— Вот выдать её замуж, так вмиг повзрослеет, — сурово прозвучало отповедь мамы.

Отец только нежно улыбнулся своей джаным(дорогая) и прижал меня к себе.

— Вот справим одну свадьбу и подумаем о другой, — и, увидев реакцию на моем лице о его намерениях, подмигнул мне.

Я запыхтела, надула губы от такой несправедливости и обиженно проговорила:

— С условием, что со своим женихом познакомлюсь до свадьбы.

Возгласы: —Что? — я уже слышала вдогонку, прячась под сводами дома от возмущенных голосов родителей, словно в крепости.

Залетев в комнату, я начала метаться по ней, не в силах успокоить мысли, которые роями сновали в голове, каждая из которых подливала масло в огонь моего трепетного сердечка. Оно сильно билось от возмущения неожиданного заявления отца и от неизбежности женской судьбы.

Сердце колотилось так сильно, что казалось, вот-вот выпрыгнет из груди.

Неужели они уже подобрали мне мужа? И когда успели? И моя судьба действительно решится вот так просто, одним только пожеланием родителей?

А мои мечты ровным счетом ничего для них не значат, и я должна буду подчиняться древним традициям, и выйти замуж за незнакомца?

Эта перспектива душила меня, словно тугой платок, завязанный на шее.

Я присела на краешек кровати, ощущая, как дрожат колени. Нужно было что-то придумать, найти способ переубедить родителей, доказать им, что я еще не готова к замужеству.

В голове начали рождаться планы, один безумнее другого. Сбежать? Но куда?

Тут невозможно ступить шага без мужчины: сразу подумают, что из красного квартала.

Уговорить родителей подождать с моим замужеством? Но какие подобрать слова, чтобы их переубедить?

Объявить голодовку и не выходить из комнаты? Но ни один из этих вариантов не казался реалистичным.

Где-то на подсознании понимала, что меня ждёт такая же участь, как у Рабики, но отогнала чудовищную мысль: всё же надеялась, что мне подберут не такого старого мужа.

Любовь родителей ко мне была последней надеждой в моём сердце.

Меня никто не тревожил, пока я скрывалась в своей комнате, но вскоре услышала голос тёти:

— Олика, пошли обедать.

Как не прячься, а выходить придётся.

Вся семья уже сидела за столом и тихо переговаривалась. Я настороженно села за стол, и тётя Кара подала мне чашку с тушеными овощами. Все как-то загадочно улыбались, и от этой загадочности мне было не по себе.

— Скоро подойдёт мейн с женихом, и мы проведём помолку, а вторую свадьбу сыграем после первой.

Услышав слова отца, я замерла, не в силах поверить, что вот так просто решилась моя судьба.

Неужели у них уже была договорённость насчёт помолвки? Неужели все скрывали такую важную для меня новость?

Я вскочила и переводила взгляд с одного лица на другой и не могла поверить, что все, все молчали и делали вид, что ничего не знают.

Но как так?

— Садись, тэлам(милая). Не волнуйся, — проговорила тётя Кара, ласково обнимая меня за плечи.

— Как не волноваться…, — я чуть ли не заикалась от такой несправедливости.

— Это не к тебе придёт мейн, а к нам с Ромхатом. Он попросил моей руки у твоего отца. Он дал своё согласие.

— Прости, эврам, нужно было сначала тебе новость сказать, а я опять сразу о делах говорю, — проговорил отец, но в его глазах не было видно сожаления.

Да и мама улыбалась, потихоньку отправляя ложку в рот. Вот опять урок на голову мне свалился: сдержанность, послушание и уважение к выбору родителей.