Повелительница пустыни

13

Ожидание разрешения на выезд из города не терзало душу, но и праздное безделье тяготило.

Поэтому, дождавшись, когда ночь укутает город своим темным полотном, я ускользнула из его объятий и направилась в Арское государство навстречу своим делам, дабы, как говорится, завершить начатое и поставить точку в нерешенном.

Раннее утро встретило меня на окраине города. Добраться до нужного города можно на перекладных или нанять свой транспорт.

Решила передохнуть в чайхане и, отказавшись от предложенной работы, наняла себе транспорт и направилась в Холдар, где хотела посетить первым делом матушку Рози.

— Шантар хочет посетить бордель. Звучит интригующе, — усмехнулась, когда вдалеке показались стены города.

Медлительной тенью скользила я по улице, а мой взгляд блуждал, цепляясь то за лица прохожих, изменчивые, словно морской прилив, то скользил по древним фасадам домов, хранящие безмолвные истории.

И вдруг, словно из небытия, меня накрыла волна пряного хаоса — я оказалась на рынке специй.

Шум оглушил, обрушился всей своей многоголосой яростью, подобно песчаной буре, закружившись в танце ароматов и криков.

Этот внезапный взрыв жизни контрастировал с тишиной улочки, по которой я только что шла, до острой боли в ушах.

Десятки прилавков, пестрых, как крылья бабочек, теснились в объятиях древнего каменного здания, а вокруг них в яростном танце торга кружились покупатели, с азартом выбивая скидки у купцов.

— Попробуйте, попробуйте! — хрипло зазывал старый торговец, предлагая печенье с потемневшего прилавка.

— Попробуйте, попробуйте! — обращался он то к надменной даме и ее служанке, то к широкоплечему господину с тонкими усами.

Пьянящий аромат кардамона и лимона коснулся моего обоняния. Не раздумывая, я бросила монеты на стол и, дождавшись, пока продавец ловко наполнит мне мешочек, спрятала его в складки бурнуса.

За всю короткую сделку я не проронила ни слова. Торговец же, напротив, не умолкал ни на миг: он умудрялся и обслужить меня, и нахваливать свой товар, и заманивать новых покупателей, фонтанируя красноречием, словно щедрый источник.

Солнце почти взошло, когда я остановилась в трехэтажном доходном доме.

Комнаты были почти все заняты, что было вполне ожидаемо в таком большом городе, а вот хозяин дома — широкоплечий мужчина с бородой, причесанной в нелепый ласточкин хвост, вызвал мгновенную и необъяснимую неприязнь.

В его взгляде, скользнувшем по моим рукам, когда я положила деньги на прилавок и тихо попросила: «Комнату, горячую воду и ужин», было слишком много хитрости.

Впрочем, нужно отдать ему должное, мои скромные желания на этот вечер были исполнены в считанные минуты.

Проснулась я от едва слышного скрежета в замке. Словно кошка бесшумно и молниеносно оказалась у двери, прильнув к стене.

Приоткрытая дверь должна была скрыть меня от незваных гостей. «Неужели он решил обокрасть или даже убить шантара? Безрассудные люди».

Кровать стояла в тени у самой стены, и лунный свет не касался ее, скрывая, что она пуста. Они не видели, что смерть уже стоит за их спинами.

Крадучись, они приближались к кровати, и ни одна половица не скрипнула под их тяжестью. «И это предусмотрели», — пронеслось в моей голове.

Я задержала дыхание, наблюдая, как две фигуры медленно просачиваются в комнату. Они двигались с осторожностью, выдавая опытных воров или даже убийц.

Лунный свет, пробиваясь сквозь неплотно задернутые шторы, едва освещал их лица, но я чувствовала их напряжение, их готовность к внезапному сопротивлению. Они, очевидно, были осведомлены, к кому они вломились.

Один из них, более высокий и массивный, знаком указал другому на кровать. Тот, помедлив, шагнул вперед, вытянув руку с кинжалом, сверкнувшим в полумраке.

В этот момент я поняла, что действовать нужно немедленно. Иначе у меня не останется шансов.

С тихим рыком я оттолкнулась от стены и, словно тень метнулась к ближайшему из них. Мой удар обрушился на его шею, и он рухнул на пол, не издав ни звука. Второй опешил, не ожидая нападения, но быстро пришел в себя и бросился на меня с кинжалом.

Завязалась короткая, но яростная схватка. Я услышала его удивленное восклицание «женщина» и, по-видимому, он не предполагал от меня ожесточенного сопротивления и понадеялся на свою силу и умение, как воина.

Но мои движения были быстры и точны, как у змеи, а его грубы и прямолинейны. Я уклонялась от его ударов, маневрируя в тесном пространстве комнаты, пока не представилась возможность.

Одним ловким движением я выбила кинжал из его руки и, прежде чем он успел что-либо предпринять, с силой ударила его в висок. Он осел на пол рядом со своим товарищем, так и не поняв, что произошло.

Тишина вновь воцарилась в комнате, нарушаемая лишь моим прерывистым дыханием.

Я стояла, тяжело дыша, посреди комнаты, осматривая поверженных врагов. Адреналин бурлил в крови, заставляя тело дрожать от напряжения.

Нужно было действовать быстро и хладнокровно, чтобы не навлечь на себя еще большую беду. Оставив их лежать на полу, я подошла к окну и выглянула на улицу. Темнота ночи скрывала все детали, но я чувствовала, что кто-то наблюдает.

Любопытство терзало душу: что привело их? Жажда наживы или убийственное намерение? Неужели я кажусь им богатым воином, чья сумка ломится от денег?

Или кто-то более проницательный вычислил меня, связав с гибелью людей Абдул Рахима? А возможно, он сам, наблюдая из своего убежища, направляет этих убийц?

И трактирщик, хозяин этого доходного дома замешан в этом грязном деле. В этом почти не оставалось сомнений: вторые ключи от моей комнаты были только у него. И он так легко предоставил их для вторжения, а может, его заставили?

Зачем гадать, когда можно сейчас все узнать у хозяина. Сто процентов, что он не спит.

Я шагнула в проход и начала спускаться по крутой лестнице. Моих шагов слышно не было: когда поднималась по ступенькам в свою комнату, то отметила, в каких местах они скрипят.

Сейчас эти наблюдения меня спасали. Я не знала, что меня ждет внизу, но я была готова к любым испытаниям. Я должна была узнать правду, чего бы мне это ни стоило.

«Напридумывала себе чуть ли не вселенский заговор, а он оказался самым банальным — жадность».

Сколько раз встречалась с жадностью людей, но никогда не понимала их природы.

Слухи, что шантары покупают рабов, достигли и этого захолустного места, и нашлись отмороженные, которые захотели поживиться.

Видимо, что даже легенды о шантарах их не остановили. Впрочем, что можно ожидать от людей, чья жизнь — лишь жалкое подобие, и они вдалеке от истинного бытия, затерянного в зыбучих песках?

Пока город грезил предрассветным сном, у прикрытых дверей борделя возникла тень в черном.

Ходжа, развалившись в объёмном кресле, с ленцой наблюдал, как одинокие грешники выползают из чрева заведения. Сейчас, в этот тихий час перед дневным наплывом любителей поразвлечься их было немного.

Он подался вперед, завидев странного посетителя. На миг ему почудилось, что это мираж, игра света и тени, но силуэт оставался неподвижен, словно изваяние.

Впервые Ходжа растерялся. Стоит ли встать и спросить, какого шайтана он забыл в этом омуте похоти и разврата? Или…?

Он не успел принять решение. Черная фигура, излучая уверенность, двинулась прямиком к кабинету хозяйки.

Ходжа лишь проводил её растерянным взглядом, чувствуя, как по спине пробегает холодок недоброго предчувствия.

Без стука я вошла в святые святых матушки Рози и застала её в оцепенении ужаса. Взгляд её, словно прикованный невидимой цепью, застыл на змее.

Казалось, в тишине комнаты разыгрывалась безмолвная дуэль взглядов, где было неясно, кто кого гипнотизирует. Кобра, раздув свой зловещий капюшон, неподвижно парила над полом, словно изваяние из живого металла, и даже не шелохнулась при моём появлении.

— Она не тронет тебя, пока я не прикажу, — констатировала я, нарушив гнетущую тишину.

Сбросив платок, я распустила волосы, и они тёмной волной упали на плечи.

— Олика?! — выдохнула Рози, в её голосе прозвучал то ли вопрос, то ли утверждение.

— Я не виновата, это приказ принца. Я ничего не могла поделать, — её голос, сорвавшись, прозвучал в затхлом воздухе комнаты.

— Ты и не делала. А могла бы. Ты многое могла, — с укором произнесла я, глядя на её застывшую фигуру.

Мои слова, казалось, не произвели ни малейшего эффекта, не растопили её каменную неподвижность.

— Я дам денег, — прозвучал отчаянный хрип. Последний аргумент, последняя надежда выкупить свою жизнь.

— Денег? — с насмешкой переспросила я, видя её робкий кивок. — Рози, хватит ли твоих денег, чтобы преградить реку слёз всех загубленных тобой девушек? Хватит ли их, чтобы засыпать яму отчаяния и безысходности, боли и страха, которую ты вырыла для них? Ты ведь сама когда-то была такой же униженной и сломленной, но тебе дали шанс. Почему же ты никому его не дала? Хотя бы тем, кто впервые попадал к тебе. Ты могла бы найти им достойный кров. Многие бедные юноши не могут собрать калым для невесты, не говорю уже о вдовцах, чьи дети нуждаются в заботе. Что ты сделала? Ничего. Ты лишь набивала свои сундуки богатством, не задумываясь о том, куда ты их денешь. Я отдаю должное, что ты заботилась о девушках и выкупила целительницу, но и в этом ты нашла свою выгоду. Поэтому ты уйдешь в объятия Моры быстро и безболезненно.

Плотно притворив за собой дверь, я поднялась в покои Ортаз, где воцарилось такое же оцепенение, словно мой приход сам по себе был ледяным вихрем.

— Ортаз, очнись! Я не причиню тебе зла. Собери девушек, всех до единой, и выведи из дома. Две крытые повозки уже ждут за воротами. Посади их туда. Вас ждет долгий путь, и времени почти не осталось. Поспеши.

Я ждала внизу, наблюдая, как девушки, словно тени, бесшумно спускаются по лестнице. Встречаясь с моим взглядом, полным непроницаемой ледяной решимости, они не решались задать ни единого вопроса. Впрочем, к безропотному подчинению им было не привыкать.

Ходжа, словно зачарованный, смотрел на шествие девушек, растерянный и не знающий, как поступить.

В памяти еще свежо застывшее тело Рози, увиденное им в ее комнате. Шантар теперь властвовал над всем.

Когда последняя из девушек скрылась за порогом и Ортаз покинула дом, Ходжа, повинуясь неумолимому зову сердца, принял решение следовать вместе с ними.

Ортаз не спешила занять место в повозке. Ее взгляд был прикован к Олике, застывшей в облике шантара.

Та стояла у калитки, вытянув руку в сторону дома. Легкий ветерок коснулся лица Ортаз и донес едва слышный шепот.

С первыми лучами рассвета открылось странное зрелище: к дому тянулась призрачная дорожка из песка, медленно, но неумолимо разрастаясь.

Ортаз похолодела. Она нутром чувствовала, что эта зловещая аномалия — предвестница беды. Сама пустыня, потревоженная древним колдовством, откликающаяся тому, кто её пробудил.

Она прижала ладонь к груди, чувствуя едва уловимую дрожь земли, будто глухой вздох, пронесшийся сквозь песок.

Глаза лихорадочно выхватывали все новые и новые клочки зыбучего песка, заполняющего двор и крадущегося к самому порогу дома.

Словно преследуемая кошмаром, она поспешила укрыться за стенами повозки, сбежав от наваждения: безжалостная пустыня, ненасытной пастью поглощающая дом.

Две повозки рванули из города, унося с собой клубы пыли и тревоги. Внутри, словно пленники невидимой темницы, застыли пассажиры. Их лица, обращенные в бледные маски ожидания, хранили безмолвный вопрос: какая злая шутка уготована им судьбой на этот раз? Куда несет их этот неумолимый бег?

Пыль, оседающая на пожухлой траве вдоль дороги, казалась густой пеленой. Каждый скрип колеса, каждый удар копыт отзывался набатом в оглушенной тишине повозок.

Никто не говорил им о цели путешествия, не давал надежды на скорое избавление от гнетущего ожидания. Лишь бесконечная лента дороги, уходящая в горизонт, обещала продолжение неизвестности.

Лишь Ортаз ведала об их конечном пункте назначения. Она ощущала на себе взгляды девушек, но сидела неподвижно с отрешенным и загадочным выражением на лице, словно храня тайну мироздания.

И постепенно в душах девушек поселялось спокойствие, тихий ручеек ее уверенности омывал их смятение, даря надежду, подобно первым лучам рассвета.

Короткие остановки, дорога, и вскоре они очутились в караван-сарае. Там их ждал караван, готовый тронуться в путь.

Хотя в душе у девушек появился червь сомнения и улетучилась уверенность, но они безропотно подчинялись приказам, спрятав слезы под покрывалом.

Ортаз подходила к каждой и ласково разговаривала, обнимая за плечи.

— Все будет хорошо, — шептала она.

И с этими словами, словно с путеводной нитью, караван ступил на пески.

Мне пришлось подыскивать место в другом доходном доме, потому что этот, по причине отсутствия хозяина, который скоропалительно почил от укуса змеи, был закрыт.

Пришлось поменять и одежду: черный цвет мог привлечь невольное внимание к моей персоне, а у меня остались незавершенные дела.

Город немного поразил меня в обилии садов, парков, утопающих в изумрудной зелени.

Только вся благодать располагалась в так называемом месте — Галати — престижном районе столицы. Место для богатых людей, поднявшись на высокие ступени благосклонности Повелителя.

В Галати дышалось иначе. Воздух казался чище, лишенным едкой примеси копоти, привычной для низов города. Дома здесь высились, словно гордые башни, отражая солнце в отполированных стеклах.

Сады благоухали невиданными цветами, заботливо ухоженные руками садовников.

Там, за высокими стенами и коваными воротами, мир казался совершенно другим. Мир, где проблемы решались взмахом руки, а будущее рисовалось только в ярких красках.

Где голод был лишь словом из старых книг, а болезни лечились лучшими целителями. Мир, где благосклонность Повелителя была ощутима почти физически, словно теплое одеяло, укрывающее от невзгод.

Попасть в Галати было мечтой, почти недостижимой для большинства людей. Это был оазис благополучия, окруженный морем нищеты.

Но именно эта контрастность делала его еще более желанным, еще более привлекательным. Люди готовы были на все, чтобы хоть краешком глаза увидеть этот мир, а уж тем более поселиться в нем.

Им казалось, что жизнь в Галати — это и есть истинное существование, достойное человека. Что только там можно раскрыть свой потенциал, насладиться всеми благами и стать по-настоящему счастливым.

Они верили, что благосклонность Повелителя, воплощенная в процветании Галати, дарует им все необходимое для этой самой счастливой жизни.

А за его пределами, словно за невидимой чертой, начинался совсем другой мир. Мир узких пыльных улиц, где дома теснились друг к другу, жадно отвоевывая у неба клочок пространства.

Здесь зелень пробивалась робко, словно крадучись, чахлые кусты, робкие ростки травы меж камней мостовой. А воздух, плотный и спертый, гудел от непрерывного шума: скрипа телег, криков торговцев, лязга металла в мастерских.

Именно здесь, в этом лабиринте бедности и суеты, обитали те, кто трудился, чтобы Галати утопал в роскоши. Ремесленники, лавочники, поденщики, они, как муравьи, неустанно сновали по своим делам, не имея ни времени, ни возможности насладиться красотой, создаваемой их руками.

Их лица были отмечены печатью забот и усталости, их одежда проста и функциональна.

Контраст между двумя этими мирами был настолько разителен, что казался искусственным, будто декорации к спектаклю.

Найти нужных людей оказалось делом нехитрым. Окинув взглядом дома беров, я решила, что расплата должна настигнуть их разом, одним махом.

Слишком долго они упивались безнаказанностью. Я не сомневалась: их руки по самые локти обагрены кровью беззащитных девушек.

Первым в списке значился дом Салима Дайнума, помощника советника Повелителя. Он держал в своих руках торговые нити всего Государства, как, впрочем, и остальные трое постоянных клиентов матушки Рози — все они принадлежали к правящему классу.

Сильные мира сего, утопающие в шелках и золоте, купающиеся в роскоши, словно в теплых волнах, и владеющие, казалось, всеми сокровищами вселенной.

Однако за этой показной уверенностью и властью скрывались свои слабости, свои тайны и свои страхи, которые выливались в жестокость по отношению к самому слабому звену — женщине.

В доме царила сонная тишина, нарушаемая лишь мерными шагами джемат, обходившие владения дозором, словно невидимая стража, оберегающая хрупкий сон его обитателей.

Дверь черного входа открылась беззвучно, и я проскользнула внутрь.

Второй этаж встретил тишиной. Незаметно, словно тень, переходила от одной двери к другой, останавливаясь и принюхиваясь.

В какой спальне обитает Салим, я не знала, но точно знала, что в левом крыле этого дома, похожего на дворец в миниатюре.

Правое крыло отведено для жен и гарема. Открывать каждую дверь и заглядывая в чужие покои, будет непозволительной роскошью, и чревата не только потерей драгоценного времени, но и риском столкнуться с недремлющим жильцом.

Поэтому я ограничилась беглым осмотром полотна двери, втайне надеясь, что в ход в его спальню должна и отличаться, и находиться в другом более отдаленном месте от остальных.

Пройдя маленький коридор, остановилась напротив массивной двери, чья поверхность мерцала замысловатым узором, словно сотканным из теней и света.

Даже в призрачном лунном свете, проникавшем сквозь витражные окна, спальня ошеломляла роскошью.

Затейливая вязь узоров, игра света и тени на бесчисленных деталях декора — все дышало богатством и изысканным вкусом.

В центре покоилась массивная кровать под балдахином. Ее полог мерцал от обилия драгоценных камней, словно ночное небо, усыпанное звездами.

Не оставалось сомнений, что это спальня принадлежала Салиму Дайнуму.

Лишь его самого здесь не хватало.

«Если здесь такое богатство, тогда что говорить об убранстве дворца?» — промелькнуло в голове.

В самом сердце сумрачной опочивальни, словно воплощенная тьма, притаилась змея. Свернувшись в тугие кольца ожидания, я замерла, вслушиваясь в тишину.

Время тянулось, словно патока, пока едва уловимый шорох не нарушил покой. Зеркало бесшумно отодвинулось, являя зев потайного хода, и из него, словно из преисподней, возник тот, кого я так жаждала увидеть.

Мгновенно волна терпкой похоти, смешанной с металлическим привкусом крови, накрыла меня и затопила собой все вокруг.

В воздухе витали отголоски греховных утех, и не оставалось сомнений: в своем тайном убежище он только что предавался своим извращенным желаниям.

Салим Дайнум потянулся, сбрасывая с себя липкую от крови рубаху. Повернулся, чтобы укрыться в спасительной прохладе ванной, но замер как вкопанный.

Прямо перед ним, извиваясь, возвышалось тело громадной змеи.

Он от страха не смог поднять свой взгляд и встретиться с ее гипнотизирующим взором, и тогда она, словно дразня, склонила свою треугольную голову.

В холодных немигающих глазах плясала смерть, пронзая Салима ледяной дрожью.

Крик ужаса родился где-то глубоко внутри, но, так и не вырвавшись наружу, захлебнулся, словно жалкий пузырь.

Страх парализовал его. Он не почувствовал укуса, лишь внезапную всепоглощающую ледяную корку, сковавшую тело. Сознание пронзила мысль — это конец.

Яд, словно жидкий огонь, пронзил его тело, заставив рухнуть на колени. Судорожная мысль о целителе, о спасительном противоядии угасла, едва он услышал голос:

— Помнишь меня?

Перед ним возникла фигура девушки. В воспаленном сознании мелькнул едва уловимый отблеск воспоминания, но отравленный разум был поглощен одной лишь животной потребностью: позвать слуг, вымолить эликсир, ухватиться за ускользающую жизнь.

Сейчас не было места ничему, кроме страха смерти. Сколько их было, этих мимолетных девок в его развратной жизни? Он не утруждал себя запоминанием лиц, имён, судеб.

— Противоядие… — прохрипел он, словно выплевывая последние осколки надежды.

— Его нет. Твоя смерть будет долгой и мучительной, словно агония опалённой бабочки. Ты познаешь боль, отчаяние, страх, ту самую горькую чашу, которой щедро пои́л свои жертвы. Ты будешь молить о пощаде, но она не придет. Смерть будет медленно смаковать твои страдания, наслаждаясь каждым твоим вздохом. А после твоя душа переродится в муху, жалкую, дрожащую от страха. И каждый раз, когда над тобой замахнется карающая рука, ты будешь вновь и вновь переживать ужас неминуемой гибели.

Салим Дайнум, недвижный, словно каменный столб, остался стоять на коленях, взглядом провожая удаляющуюся фигуру своего палача, которая, словно тень, растворилась в предрассветном тумане.

Рассматривая сад из окна доходного дома, я никак не могла отделаться от мысли, что одна искра костра мести, вметнувшая ввысь, погасла. Перед глазами то и дело всплывала картинка — угасание яркого следа.

Жалела ли о содеянном? Нет. Такие, как он, отравляют собой мир, крадут чужие жизни, словно воры в ночи. И лишь я имела право остановить его.

Понимаю, что таких много и всех не отправить на суд богини Мораны. Но сегодня я спасла мир от одного из них.

Первое мгновение, когда Салим возник из своего потаенного убежища, меня немного ошеломило. Но сейчас я понимаю, что у каждого из них найдется свой укромный уголок, где можно укрыться от чужих взглядов.

В сущности, это мудрое решение — отгородить свое убежище от постороннего вторжения. И на душе спокойнее, что никто не увидит твою темную сторону. Они будто демоны, питаются чужой болью.

Только так и можно объяснить их звериную бесчеловечную сущность.

И в дальнейшем я не ошиблась: все имели своё логово, где они прятались и творили свое черное дело, но их ничего не спасло от моего возмездия.

Оставался принц. Проникать во дворец не имело смысла. Да и сам дворец был отрезан от Галати большим рвом, заполненный водою, а через него был перекинут один единственный мост.

Конечно, это для меня не преграда, но зачем рисковать и раскрывать себя прежде времени.

Дождемся, когда он покинет дворец, занятый своими делами. Я ждала этой встречи долгое время, так что отсрочка не омрачит моего ожидания.

Я вернулась в Оришор после долгого отсутствия. Мои поиски Абдулы Рахима во всех караван-сараях не увенчались успехом: о нем никто давно не слышал и никто его давно не видел.

И лишь здесь, на месте, до меня дошло известие, что его нашли мертвым в собственном доме.

Кто-то решил его судьбу раньше меня.

В этом городе я решила задержаться. Наши вербовщики хорошо справлялись с поставленной задачей.

Караван за караваном вереницей тянулись вдаль, унося с собой людской скарб, провизию и строительные материалы.

Работа кипела, и я влилась в этот поток помощи, стремясь предотвратить любые нежданные беды.

В просторном караван-сарае негодование змеилось среди торговцев, недовольных внезапным нашествием обеспокоенных путников.

Вернувшись вечером домой, только приняла ванну и, завернувшись в халат, села за стол, чтобы утолить жажду.

Настойчивый, почти повелительный стук в дверь заставил открыть её.

В комнату решительно вошел наш спутник. Мигир Аль'эф собственной персоной, но теперь облаченный в одежды, говорящие о богатстве и власти.

Склонила голову, как дань уважения, но в сердце забилась тревога.

Что ему нужно в этот раз? И как он меня нашел?

— И как же тебя зовут на самом деле, шантар? — спросил он с улыбкой, в которой чувствовалась сталь. Он внимательно, как-то изучающе оглядел меня.

Удивление отразилось в моих глазах, сменяясь медленным осознанием простой истины: в голове, словно удар молнии, пронеслась подсказка Сурры: «Он видит сквозь иллюзию…. Его магия слаба, но он тебя раскусил…»

Неожиданно… И опасно.

— Алаиса, — выдохнула я, осознавая, что скрываться нет смысла.

Он сделал шаг навстречу, и мир вокруг вспыхнул, когда его губы накрыли мои в поцелуе, жарком и требовательном, словно клеймо, выжигающее на коже самую суть его души.

И меня накрыло воспоминание….

— Шарис, сердце мое! — голос, словно шелк, коснулся слуха, пробуждая дремлющие чувства, заставляя кровь петь в венах.

Лицо, озаренное обворожительной улыбкой, с поволокой страсти в карих глазах, склонилось надо мной, словно над драгоценностью.

Черные волны волос, рассыпавшись по широким плечам, обрамляли совершенство линий: благородный изгиб носа с едва заметной горбинкой, придающей лику неповторимый шарм, чувственные, манящие губы…

— Любимый, — выдохнула я, и слова, словно бабочки, сорвались с губ.

Сердце ликовало, готовое вырваться из груди. Я прижалась к его жаркому телу, и от нежных прикосновений по коже разлилась дрожь предвкушения.

Его сильные руки, словно надежный оплот, дарили ощущение защищенности и всепоглощающей любви.

Губы встретили легкое невесомое прикосновение, словно дыхание ветра, которое мгновенно переросло в настойчивый жаркий поцелуй, волна которого опалила все тело. Столь сладостное мучение вырвало из груди тихий стон…..

Воспоминания схлынули, оставив после себя лишь ледяную пустоту. Холодная волна отрезвления окатила меня с головы до ног.

Я уперлась ладонями в его грудь, словно в каменную стену, и разорвала поцелуй, оборвав эту внезапную дерзкую близость.

Пусть не питает иллюзий. Я не позволю так бесцеремонно вторгаться в мое личное пространство. Я его не знаю. Не знаю, какие ветры носят его мысли, какие решения он принял за меня.

Мое дыхание сбилось, щеки горели предательским румянцем, а в глазах, я уверена, плескалось неприкрытое замешательство.

Он, не отрываясь, смотрел на меня, и в этом взгляде я видела вызов, насмешку и какое-то странное любопытство.

Он будто ждал моей реакции, предвкушая, как я буду барахтаться в сети его чар. Но я не собиралась поддаваться.

— Не смей! — прозвучало резко, отрывисто, словно лед крошился под моими словами.

Голос дрогнул, выдавая волнение, но я постаралась скрыть его за маской неприступности.

Он, должно быть, привык к другому отношению — к покорности и восхищению. Но я не из тех, кто падает к ногам незнакомцев, какими бы привлекательными они ни казались.

В ответ он лишь усмехнулся, и эта ухмылка почему-то обожгла меня сильнее, чем его поцелуй. В ней читалась уверенность в собственной неотразимости, самоуверенность, которая меня раздражала.

Но раздражение схлынуло, обнажив чувство, знакомое до боли, чувство близости, граничащей с чем-то немыслимым.

Странное щемящее узнавание поселилось в душе. И тут, словно шепот из прошлого, голос Сурры прозвучал в голове: "Это твой…"

Нет, этого не может быть! Сердце бешено заколотилось, отчаянно отрицая внезапную правду.