Повелительница пустыни

10

Змея, словно жидкое золото, прочертила след на бархане. Палящее солнце не властно над очарованием этого безмолвного танца, лишь подчеркивает его.

Тихий шорох, словно шепот, эхом прокатился по дремлющей пустыне. Казалось, каждый обитатель этого царства затаил дыхание, внимая тихому бегу своей повелительницы, своей создательнице, что дарит жизнь и забирает её одним лишь прикосновением.

Мой путь лежал туда, где еще теплилась память о былой госпоже, хотя, если быть точнее, от её некогда ослепительного величия там остались лишь призрачные легенды.

Но эти предания, словно живительный эликсир, пропитали их сердца и кровь, питая хрупкую надежду на возвращение давно ушедшего времени.

Шантары… Они сберегли своё имя, не отступили от священного сердца Шантарского царства. Так именовались когда-то мои владения, а оставшаяся часть моих подданных жили и сохранили моё наследие.

Я знаю, что время и невзгоды прошлись по ним безжалостно, как шторм по хрупкой лодке. В далеком прошлом каменные стены дворца, когда-то вздымавшиеся к небесам, теперь зияли провалами.

Сады, где плескались фонтаны и благоухали диковинные цветы, превратились в бесплодные пустыри. Все былое величие и красота царства погребены под толстым слоем песка, утратив надежду на воскресение из небытия.

Лишь изредка ветер поднимал песчаную бурю, и тогда обнажались фрагменты былого великолепия, которые вскоре опять поглощала пустыня, не выпуская из своих объятий свои сокровища.

Она не хотела, чтобы видения напоминали о том, что когда-то здесь кипела жизнь, звучали голоса, строились дома и дворцы. Лишь тишина и безмолвие владели этими землями, нарушаемые лишь завыванием ветра и шелестом песка.

Но, несмотря на это запустение, как оказывается, в моих людях еще жила вера. Она билась в сердцах тех, кто, несмотря ни на что, остался верен своей земле и своей истории.

Исполинская змея вздымалась над селением, повергая сердца людей в леденящий ужас. Они застывали, словно изваяния, там, где их застиг чудовищный её вид.

Люди в селении жили скромно и, видимо, едва сводили концы с концами. Дома, сложенные из грубого камня и обмазанные глиной, теснились друг к другу, образуя узкие извилистые улочки, где гулял лишь ветер. Огороды, разбитые вокруг домов, давали скудный урожай, а скот, изможденный и худой, лишь кое-как поддерживал существование немногочисленных семей.

Ко мне приближался старец, опираясь на простую трость. Под порывом ветра его седые волосы взмывали вверх, словно призрачные змеи, и тут же покорно опадали, усмиренные той же невидимой рукой.

Светлая одежда безошибочно выдавали в нем либо жреца, либо старейшину, чье слово — закон для целого селения. В каждом шаркающем движении сандалий, надетых на босу ногу, чувствовалась усталость прожитых лет, словно время оставило свой неизгладимый отпечаток.

Голову старца покрывал простой платок, концы которого, словно два белоснежных крыла, ниспадали на его спину.

Застыв напротив меня, старик, дрожащей рукой опираясь на трость, с трудом опустился на одно колено, склонив седую голову.

— Царица… Прости нас за столь недостойную встречу. Память о твоем лике почти стерлась в дымке столетий. Лишь шепот легенд хранил твой образ в наших сердцах. Но надежда, словно неугасимая искра, теплилась в ожидании твоего возвращения. Верили, что ты вернешься, и тогда величие нашего царства вновь засияет ослепительным светом.

Вернув человеческий образ, я коснулась его плеча, помогая подняться.

— Я вижу в вас кровь тех, кто хранил верность моему царству. Верность, что не сломили ни пески времени, ни соблазны чужих обычаев. Вы, живущие вдали караванных дорог, остались верны моим законам. И даже эта малость — открытые лица ваших женщин, радует мой взор. Расскажите мне свою историю. Я выслушаю вас и помогу занять достойное место в возрождающемся царстве.

Впрочем, мое решение было спонтанным. Изначально месть была единственной моей целью. Я лишь искала того, кто подготовит меня, выкует из меня оружие мести и научит танцевать с клинками.

Мне нужен был тихий уголок для тренировок и мудрый наставник, мастер своего дела, а в том, что среди шантар найдется такой — я не сомневалась.

Но увидев, как безжалостные пески пожирают эти земли, как угасает жизнь в их нищих лачугах, я передумала. Мой народ достоин возродится из пепла, словно феникс, взмыть ввысь, к новой жизни.

Мы шли сквозь приклоненные колени к дому Артаха, старейшему, хранящему легенды о великом царстве и о его Повелительницы Алаисы. Они помнили мое имя, но никогда не опровергали имя Шарис — так устоявшееся имя в легендах за пределами их селения.

Ведь имя Шарис — это Повелительница моего сердца сроднилось с их пониманием, как Повелительница сердца пустыни, способное забиться вновь и укротить своенравный гнев песков.

Мы расположились за столом, где были уже поставлены неприхотливые блюда, которыми питались эти люди.

— Мы бы приготовили достойный обед для тебя, моя Повелительница, но твое появление было внезапным, что у нас нет время для их приготовления. Прости нас, — произнес он, склонив голову.

— Я поем то, чем вы питаетесь. Не беспокойся. Еда, приготовленная с добротой и любовью, всегда вкусная, — улыбнулась в ответ на его беспокойный взгляд.

Каша из пшеницы грубого помола с большими кусками мяса, плов с чечевицей, сыр и молоко. Все питательно и все натурально.

Из рассказа Артаха я узнала о существовании еще одного затерянного поселения, свято хранящего древние традиции. Остальные же, восставшие против переселения в другое государство, были безжалостно стерты с лица земли, заплатив страшную цену за непокорность.

Выходило, что кто-то, искупая собственные прегрешения, обрушил свой гнев на мой народ. Или, быть может, алчность к землям, не тронутыми пустыне, затмила разум.

Напрасно! Вскоре и они нашли свою погибель под саваном песков. Лишь земли, сохранившие верность, были укрыты покровом моей магии, неприступным для стихии, но и она постепенно теряла свои силы.

Так что Сурра почувствовала ослабевающий поток магии и вовремя выдернула меня из другого измерения.

Так что моей задачей стояло расширить границы поселений, объединив их в большой город, который вновь наполниться смехом и радостью.

И последующие дни я этим и занялась, замечая, как на лицах людей появляются улыбки, а в глазах вспыхивает надежда на будущее.

Два селения сплелись воедино изумрудным ковром. Обширные земли, свободные от песка, утопали в колышущемся море зелени, пронизанном лазурными нитями ручьев и рек.

Людям хватит места на новые поля посевов и на обширные пастбища для животных.

В моем тайном месте нашлись и забытые семена растений, которыми славилось когда-то Шантарское царство.

Словно феникс из пепла, семена маолики вновь вознесут свои белоснежные шапки к солнцу, и их созревшие семена, словно нежные снежинки, тихонько опустятся в бережные ладони собирателя.

И вновь невесомые ткани, словно сотканные из лунного света, будут подчеркивать красоту девушек.

И майоран, ныне почти забытый, вновь займет почетное место среди пряностей, напоминая о временах, когда аромат его ценился повсеместно.

Поднимутся ввысь кофейные плантации, потому что даже во дворце принца не было такого напитка, а подавали чай и напиток из плодов какао.

Вновь разнообразие сортов чая будут завоевывать мир, рецепты которых сохранились в моих закромах.

Конечно, много времени придется возрождать и поднимать с руин Шантарское царство, но оно поднимется.

И это не просто слова, брошенные на ветер. В каждом сердце шантарийца, в каждом камне разрушенных городов теплится искра надежды. Поколения воспитывались на легендах о былом величии, о справедливых правителях и процветающей земле. Эта память — как семя, ждущее благоприятного момента, чтобы прорасти.

И пока люди решали свои вопросы, я знакомилась с мастером, который согласился меня обучать.

Его немногословность интриговала. Внешность отшельника выдавала прожитые годы, но глаза… в них таилась искра, опровергающая поспешные выводы о старческой немощи.

Мы затеяли странную игру в гляделки: он, казалось, оценивал мои скрытые возможности, а я тщетно пыталась разгадать причину его внезапной уступчивости.

— Не пытайся понять, — прозвучал его тихий, но стальной голос. — Мне был знак.

Мой едва заметный взлет брови не укрылся от его взгляда. Он хмыкнул, и в этом звуке сквозило поразительное всеведение.

Он не просто видел меня насквозь — он озвучил вопрос, едва зародившийся в моей голове.

— Нужно просто уметь читать эмоции, — последовал обескураживающий ответ. — Завтра на рассвете я тебя жду.

Так стремительно, как вспышка молнии, произошла моя встреча с человеком, которому предстояло выковать из меня, по сути, воина.

Я представляла, с какими трудностями мне придется столкнуться, ведь однажды проходила в прошлой жизни этот тернистый путь, но сейчас у меня была Сурра и мои навыки.

И если подготовить физическое тело, то всеми моими умениями можно пользоваться и здесь, пусть даже они и отличаются от методов мастера.

Что ж, обменяемся опытом в искусстве боя. Зарим, мой наставник гонял меня нещадно, порой, казалось, даже строже, чем мой командир. Поначалу он был явно разочарован моими успехами, но со временем его мнение стало меняться.

— Потенциал есть, — однажды обронил он в знак одобрения… и, словно давая этому потенциалу расцвести, усилил мои тренировки.

Он не просто учил меня движениям и техникам, он вкладывал в каждый удар, в каждую защиту частицу своей мудрости, своей воли.

Зарим не давал мне поблажек, заставляя повторять одни и те же упражнения до изнеможения.

Я не роптала, потому что знала, что только так можно достичь совершенства. Только через боль и усталость можно познать истинную силу своего тела и духа.

И вот однажды, после очередного изнурительного спарринга, Зарим остановил меня.

Он молча смотрел на меня, и его глаза, обычно суровые, теперь казались полными гордости. Он кивнул, как бы подтверждая что-то для себя.

— Теперь ты готова, — произнес он тихо, но в его голосе звучала уверенность. — Ты готова к настоящему бою.

Внутри меня бурлила смесь волнения и предвкушения. Наконец я могла приступить к заветной мечте — отомстить за причиненное зло.

— Повелительница, — прозвучал его голос, впервые окрашенный искренним почтением.

Прежде, во время обучения я была всего лишь податливым «куском глины» в его руках, из которого он пытался вылепить совершенство и пренебрегал моим титулом. — Месть не утолит жажду боли.

Я смотрела на него и ощущала, как сомнения селятся в моем сердце.

Его слова, простые и честные, разбили хрупкую иллюзию, которую я так тщательно выстраивала вокруг себя.

Месть. Я жаждала ее, как путник в пустыне жаждет воды, полагая, что она смоет боль, заполнит пустоту, вернет утраченное.

Но в его глазах я видела лишь отражение собственной опустошенности.

— Что же тогда утолит ее, мастер? — спросила я, и голос мой прозвучал непривычно тихо. — Если не кровь предателей, не страдания врагов, то что?

Он сделал шаг вперед, и я невольно отшатнулась. Прежде его присутствие внушало мне лишь трепет ученика перед учителем, но сейчас я чувствовала что-то иное — нежность, сострадание, даже… любовь?

Невозможно. Он всегда был лишь инструментом в моих руках, который подготовит меня к пути мстительницы.

— Созидание, Повелительница, — ответил он, и в его голосе прозвучала надежда. — Создание нового мира на руинах старого. Не месть за прошлое, а забота о будущем. Вы обладаете силой, чтобы исцелить землю, чтобы даровать процветание своему народу. Разве это не достойнее, чем барахтаться в крови и ненависти?

— Месть не омрачит мою душу, но она освободит мир от тех, кто мешает ему быть. Созидание? Так мы уже предпринимаем первые шаги к нему. Я дала себе слово, что воздам тем людям по заслугам. И я выполню свое слово.

— Жизнь священна. Отнимать жизнь может только Богиня….

— Так почему люди отнимают её у других? И они не задумываются, что они не Боги и что не им решать этот вопрос. Они уничтожили поселение шантар без колебаний и раздумий. Зарим. Я богиня Алаиса. Я создала этот мир, и я вправе карать тех, кто возомнил слишком много о себе. Кто считает, что если он наделен властью, то все остальные — низшие существа, которые должны с благодатью принимать их повеления. Нет, Зарим. Этого не должно быть. Скажи, почему людям все время чего-то мало: власти, золота, земель? Не пытайся и ты не ответишь на этот вопрос. На него нет ответа. Саму суть человека не изменить. Что-то да и пробудит в человеке жадность или гнев. Властолюбие и вседозволенность. Человек очень непредсказуемое существо и очень противоречивое. Я только знаю одно, что любовь удерживает людей от глобального исчезновения с лица земли. Любовь и вера. И все же каждый ждет наказание несправедливости, и каждый верит, что добро всегда побеждает зло.

— Богиня!

Зарим осел, подломившись под тяжестью осознания, голова его поникла в знак почтения и растерянности.

— Встань, учитель, — прозвучал тихий, но властный голос. — И храни это знание при себе. Время для откровений еще не настало.

Старый отшельник, провожая взглядом удаляющуюся Повелительницу, застыл с улыбкой на лице, словно окаменел. Внезапно его пронзил леденящий ужас.

Он осознал, что гонял саму Богиню по тренировочной площадке, как мальчишку, и даже подстегивал её прутом… по… пятой точке!

Он провел дрожащей рукой по лицу, пытаясь унять внезапную дрожь, и усмехнулся сквозь нее:

— Да кто ж мне поверит? Никто и никогда. Хммм… вот так, наверное, и рождаются легенды.

Змея, словно жидкий шелк, струилась меж барханов, прочь удаляясь от людского жилья.

Песок, послушный легкому дыханию ветра, спешил заровнять ее извилистый след, скрывая от любопытных глаз направление пути, будто сама пустыня не желала выдавать ее тайну.

Солнце, немилосердное и всевидящее, безжалостно палило раскаленный песок, заставляя воздух дрожать маревом.

Змея чувствовала этот жар каждой чешуйкой, но упорно продолжала свой путь. Движения ее были отточены, каждое перетекание тела — выверенные движения танца.

Мой путь лежал в Оришор, где должен был начаться мой тернистый путь мести.

Я должна выследить караванщиков, тех самых, что обрекли меня на верную смерть в безжалостных песках.

И то, что они лишь исполняли гнусный приказ принца, ни на йоту не смягчало их вины в моих глазах.

Я не ждала быстрых результатов. Они могли быть сейчас где угодно: собирая новый караван в далеком государстве, или их «корабли пустыни» уже бороздят пески.

У меня есть время. Я знаю, что наши пути все равно когда-нибудь пересекутся.

Шантар неторопливо брел по улочкам маленького городка, словно ворон, залетевший в стаю голубей.

Моя темная фигура выделялась мрачным силуэтом на фоне стен и домов в пастельных тонах.

Любопытство вилось вокруг одинокого путника, чье лицо скрывалось под плотным покровом, оставляя на обозрение лишь два мерцающих уголька глаз.

Мои пальцы судорожно сжимали оплетку ножен, а за спиной таился меч.

Я была начеку, хотя и знала: к шанарам питают особое уважение. Никто в здравом уме ни посмеет не то что вступить с ними в схватку, но даже бросить косой взгляд или обронить колкое слово в их адрес.

Они слыли отчаянными воинами, отмеченными печатью невозмутимого хладнокровия.

Богатейшие торговцы и властители мира сего зазывали их в свои ряды, но шанары, гордые и неприступные, лишь помогали охранять караваны, оставаясь верными своим вольным племенам.

Шептались, что однажды некий безумец навлек на себя гнев воина, и караван его настигла жуткая участь: он был растерзан ядовитыми змеями и скорпионами, словно сама пустыня восстала против него.

Ибо воинов этих не просто уважали — их боялись. Им много приписывали и плохого, и хорошего, но все знали одно: с таким проводником путь будет легок и безопасен.

Во мне сложно было заподозрить женщину. Шанары по природе своей отличались высоким ростом, почти болезненной худобой и змеиной гибкостью.

Черные шаровары и свободного покроя рубашка, перетянутая на талии кожаным поясом, скрывали очертания тела.

Так что телосложением я сильно не отличалась от мужчин шанар, ну, могут подумать, что юнец пожаловал в город, чтобы заработать немного денег.

А вот мои руки могли выдать меня, и пришлось их спрятать за перчатками из тончайшей кожи. Пусть и хрупкая защита, но она поможет скрыть предательский изгиб женской ладони.

Не знаю архитектурных красот других городов, но мой путь пролегал сейчас сквозь базар — клокочущее сердце города, где людской поток бурлил в многоголосом хаосе.

И надо же прямо на входе примостилась знакомая предсказательница, ожидая подаяния от мимо проходящих людей.

«Как же она добралась до этого места? Неужели караванщики проявили сострадание и позволили с караваном пройти ей такой путь? Ведь у женщины нет и ломаного гроша. Она живет на то, что ей подадут.»

Словно ощутив мой взгляд, она вскинула свою седую голову и устремила на меня взор, пронзительный и мудрый.

"Шарис вернулась", — прошелестел ее шепот, подобно сухому листу на ветру.

Люди обтекали ее, грязную и растрепанную, словно река обходит корягу, не удостаивая даже мелкой монетой.

Делали вид, что не замечают ее, или же делали вид, что спешат по своим важным делам, не находя времени для капли сострадания.

Люди еще долгие годы будут пересказывать увиденную картину, как шантар замер у ног нищенки и присел напротив неё на корточки.

— Тебе не место здесь, — прошептала так, чтобы наш разговор никто не слышал. — Такие, как вы — отверженные, изгои общества. Ваши души не вписываются в их тесные рамки. Пойдем со мной. Я увезу тебя туда, куда звали твои видения. Там обретешь ты кров и забудешь голод, оставишь позади скитания по городам, откуда тебя гонят.

— Я пойду с тобой, Шар… шантар, — прохрипела она, и в ее глазах вспыхнул слабый огонек. — Я жажду увидеть то, что является мне в видениях.

Я протянула ей руку, и она, с трудом опираясь на клюку, поднялась. Сквозь разношерстную толпу поплыли две фигуры: шантар и древняя старуха, словно воплощение силы и хрупкости, мудрости и немощи, вызывая в людях ропот удивления, растерянное непонимание и безмолвные вопросы.

Караван-сарай обрушился на нас какофонией звуков: хриплыми воплями верблюдов, ворчливым рокотом погонщиков, взрывами грубого смеха и резким щелканьем хлыстов, словно ударами бича рассекающих знойный воздух.

Он имел прямоугольное строение с открытым двором и колодцем посередине двора, небольшими изолированными помещениями, расположенными в один ярус и соединенными в единый прямоугольный план комплекса.

Каждое помещение состояло из одного или двух комнат. В замкнутый двор выходили двери комнат, складских помещений, конюшен и коновязей.

Во двор были обращены и вход в небольшие помещения, перекрытые стрельчатыми сводами. В передней комнате располагались главные лица прибывшего каравана.

А по соседству с караван-сараем, словно спрятавшись в его тени, ютилась чайхана — тихой уголок для путников, где всегда дымился ароматный чай, скрашивая томительное ожидание и даря блаженную передышку перед долгой дорогой.

В ней я и разместила провидицу Дию, которой не помешало бы привести себя в порядок и хорошо подкрепиться.

Здесь меня уже ждал и Вейн, который ушел раньше меня из поселения и должен был подготовить караван.

У меня была договоренность с Артахом, что к нему будут приходить караваны с рабами.

Там они получат свободу. Всех на первое время устроят по семьям, а потом помогут построить дома в постепенно строящемся городе Авалон.

Это позабытое название вновь засияет первой путеводной звездой в Шантарском царстве.

Будущей столицей будет город Назиирим, который можно перевести как «предупреждающий или дарующий свободу.»

Появление двух шантарских воинов взбудоражило сонный муравейник торговцев, и к нам тотчас потянулись любопытные взгляды.

Вейн подвел меня к торговцу, который возглавлял караван с живым товаром.

Торговец оценивающе окинул меня взглядом, словно выбирая лучшего скакуна на ярмарке.

Маленькие глазки, утонувшие в складках оплывшего жиром лица, радостно сверкнули, когда он промокнул его платком.

Всем своим видом он старался скрыть ликование: сам шантар выбрал его, не дожидаясь других желающих, не торгуясь о цене. Нежданная удача опьянила его, словно крепкое вино.

Я прижала ладонь к груди и слегка склонила голову в подобии поклона. — Уважаемый, — мой тихий, чуть шипящий голос прорезал последние обрывки беседы. — Мы желаем приобрести рабов.

Глаза торговца округлились от изумления. Он судорожно потер лицо, не в силах решить, открывать рот или закрывать.

Я понимала: мое предложение подобно камню, брошенному в тихий омут, вызвало среди них бурю смятения.

Никогда еще шантары не опускались до покупки рабов, и эта мысль разрушала привычные рамки его мировоззрения.

Какое бы изумление ни отразилось на лице торговца, оно мгновенно сменилось маской надменности.

— Рабов? — протянул он с едва заметной ленцой, но глаза в тот же миг вспыхнули хищным огнем.

В голове у него уже роились мысли о баснословной выгоде, которую сулило это неожиданное предложение.

Такие сделки случались не каждый день, и торговец мгновенно почувствовал запах больших денег.

— И сколько вы хотите купить и кого предпочитаете? — переспросил он, будто речь шла о залежалом товаре, который нужно сбыть с рук.

— Всех, — услышал он в ответ и тут же постарался удержать эмоции под контролем.

Он понимал, что нельзя выдавать свою заинтересованность, а то покупатель может поменять и своё решение, и цену за товар, или вообще сделка может сорваться.

Поэтому он накинул на лицо выражение скуки и пресыщенности, хотя все внутри трепетало от предвкушения.

«Откуда у шантар деньги? И почему им вдруг понадобились рабы?»

— Марах, покажи им товар! — крикнул он своему подручному.

Громила появился сразу же, выскочив, как черт из табакерки, окинул нас взглядом и молчаливо повел вглубь караван сарая.

В дальнем углу находилась комната, где и размещался живой товар.

Здесь были молодые женщины с потухшими глазами, крепкие мужчины, в чьих глазах застыли обреченность и страх, и даже дети, чьи невинные лица не должны были видеть подобное.

Атмосфера была пропитана отчаянием, тяжелым и липким, как паутина. Каждый боялся смотреть в глаза, боясь увидеть в них отражение собственного отчаяния.

Зрелище было удручающее. Интересно бы узнать, кто из них осилит переход в пустыне?

Неужели они так мало стоят, что о них так плохо заботятся? Или многие из них — неликвидный товар?

Окинув всех взглядом, мы вернулись назад. Теперь стоит обговорить стоимость.

— Уважаемый. Какая цена будет за полтора десятка рабов? — Я наблюдала за реакцией собеседника, пытаясь уловить хоть малейший намек на его намерения.

Важно было понять, насколько отчаянно он желает продать этот "товар", и какие карты у него на руках.

Игра только начиналась, и торговец намеревался выиграть её с максимальной для себя выгодой.

— За всех сто пятьдесят золотых, — произнес он, постукивая пальцами по столешнице.

Сто пятьдесят золотых? Эта цена слишком высока!

Он прекрасно знал это, но все равно без зазрения совести озвучил эту большую цифру.

Что он себе позволяет? Неужели надеется сбыть свой товар за такие деньги где-то еще?

Или решил воспользоваться нашим предложением и содрать с нас три шкуры, полагая, что раз мы ищем рабов в обход рынка, то готовы платить любые деньги?

Я усмехнулась, стараясь скрыть бурю негодования, клокотавшую внутри.

— Сто пятьдесят золотых за полтора десятка жизней? Да вы издеваетесь, почтеннейший!

Мы оба прекрасно понимали: сейчас начнется торг. Его цель — содрать как можно больше, моя — купить по самой выгодной цене.

Он сознательно завышал цену, и не в разы, а в десятки раз. Но такова уж привычка торгаша.

К тому же ему выпала редкая удача: шанары впервые покупают живой товар, и как тут не прощупать их возможности.

Интересно же узнать, как они себя поведут. Будут ли выторговывать каждую медяшку или отступят, не торгуясь?

Я видела, как его глаза сузились, когда он попытался прочитать мои мысли.

— Уважаемый… шанар. Среди них есть ремесленники, искусные ткачи, кузнецы, чьи руки творят чудеса. Разве это не ценность, которую можно измерить золотом?

Я остановилась прямо перед ним, глядя в его глаза в упор.

— Тридцать золотых. И ни монетой меньше.

Я не стала тратить слов на бессмысленный спор о том, что за горсть медных монет он продаст детей.

Да и многие из мужчин, изможденные нуждой, вряд ли смогут дойти до конца пути.

А девушек… разве что одну — двух, и то вряд ли кто-то даст за них золотой.

И оставался еще один вопрос: действительно ли он поведет караван к месту, где он будет одним торговцем живым товаром?

Конкурент может сбить стоимость рабов, и он может потерять и время, чтобы продать, и деньги, продавая их дешево.

Моя же цена приемлема и окупит все его расходы.

— Сто золотых, — не отступал он, словно торговался о собственной жизни.

Торговец подался вперед, как хищник, учуявший добычу: в глазах его плясали алчные огоньки, и он едва сдерживал клокочущее нетерпение.

— Жадность до добра не доводит, — мой голос прозвучал ледяным эхом, и я уже было отвернулась, намереваясь уйти.

— Восемьдесят! — выкрикнул торговец, подскочив со стула, словно ужаленный.

— Пятьдесят, — отрезала я, заставив себя замереть на месте.

— Не думал, что воины торгуются, тем более ша…

Он осекся, наткнувшись на мой взгляд, в котором плескалась смертельная опасность.

Внезапно до торговца дошло, что он и без того балансировал на краю шанарского терпения.

Заметив промелькнувшую в моих глазах вспышку ярости, он засуетился, словно мышь, загнанная в угол, и прохрипел:

— С-сейчас… Сейчас подготовлю документы.

С первыми лучами солнца караван верблюдов увозил рабов под вопрошающие взгляды людей в караван-сарае.

Много вопросов витало в пространстве, но на них никто не мог правдиво ответить, а шанары не соизволили погасить их любопытство.

Глупцов среди них не оказалось: да кто наберется смелости и полезет к щанарам за ответами? Никто.

Среди них была и провидица, которая преобразилась от маленького внимания и заботы.

Через день после отдыха караван продолжил путь, а я вернулась назад. Может кто-то и узнал меня, но никто не задавал вопросы, а возможно, мое быстрое появление породил ещё один: почему шанары вдруг стали проявляют такую активность?

Устроившись за низким столиком, я налила себе дымящийся чай и погрузилась в наблюдение за кипящей жизнью караван-сарая, с любопытством изучая торговцев, стараясь запомнить их лица.

Хоть взгляды и буравили меня со всех сторон, никто не решался нарушить мое одиночество со своими предложениями о найме.

Допускаю, что они выжидали, гадая, какие еще немыслимые поступки я выкину.

Покупка рабов уже разбила вдребезги их представление о шантарской жизни, и кто знает, чем еще шанары смогут удивить этих обывателей.

Вскоре на вытоптанный двор вполз потрепанный караван. На верблюдах, словно бесчувственные куклы, покоились раненые, чьи повязки алели зловещими маками на фоне выцветшей ткани.

Пыль и кровь въелись в лица погонщиков, а разорванные баулы, казалось, оплакивали утраченный товар. Во взгляде каждого читалась лишь одна бесконечная усталость.

«Кончуры…» — прошелестело над двором, словно предсмертный вздох. Эти разбойники, словно ядовитые скорпионы, давно жалят торговые пути. Но вот что странно: работорговцев они обходят стороной, да и до некоторых торговцев им дела нет.

И сдается мне, что именно эти неприкасаемые и являются поставщиками ещё одной, куда более прибыльной «услуги» — информации о каждом товаре, что появляется в тени караван-сарая.