Ох, чувствую, я скоро начну ненавидеть местных не меньше, чем их ненавидит Люда Кроха!
Маси — вовсе не столица гелоров, хотя и второй по численности населения город. Расположен в довольно широкой бухте, частично прикрытой от преобладающих западных ветров выступающим по её южному берегу полуостровом, на котором, собственно, и находится основная городская застройка. Пожалуй, именно из-за такого расположения бухты он и стал крупным портом: «завернув» на кораблике за полуостров, можно переждать любой шторм.
Крупным — по меркам раннего средневековья: с десяток недлинных причалов (видимо, рельеф дна такой, что вбить в грунт сваи на расстоянии больше десяти-пятнадцати метров от берега уже невозможно), десятка два небольших парусно-гребных посудин неизвестной мне «породы», лодки, где вытащенные на берег, а где болтающиеся на зыби. Крупным — но не «главными морскими воротами страны», поскольку важнейшие торговые партнёры страны Эстес, как называют своё государство гелоры, находятся на севере, на соседнем континенте, а Маси расположен на юге.
Город мореходов — купцов, рыбаков, контрабандистов и пиратов. Хоть я где-то и слышал, что вплоть до девятнадцатого века на моей родной Земле провести грани между этими видами деятельности было очень сложно: и рыбаки с купцами, при случае, охотно пиратствуют (не говоря уже о контрабанде), и пираты с не меньшей охотой подряжаются возить купеческие грузы.
Часть городской застройки на полуострове обнесена стеной. Но не глиняной и саманной, как у «родственников», живущих в районе «озера Чад», а самой настоящей каменной, из довольно крупных гранитных плоских «камешков», скреплённых глиняным раствором. Климат здесь намного более влажный, чем в саванне, так что саман и глиняные блоки просто размокают, потому пришлось лепить «забор» из камней. Не обтёсанных, а потому стена выглядит «лохматой». Похоже, ещё не сталкивались гелоры с серьёзной осадой этой крепости войсками, хотя бы равными им по военному развитию. Иначе бы, как генуэзцы, построившие крепость в крымском Судаке, сделали бы поверхность стенки гладкой, непригодной для лазания по ней всяких средневековых «коммандос».
Чего я взъелся на туземцев? Да всё по той же их рабовладельческой сущности: не успел Элг доложиться одному из братьев покойного «караванбаши», как меня тут же попытались загнать в рабское стойло. И только свидетельство прочих караванщиков, что именно я взял на себя сохранение имущества господина Хон-су, чуть угомонило рабовладельца. Если бы тот продолжал напирать «знай своё место, быдло», без стрельбы бы не обошлось. А значит, без бегства от местной стражи.
В общем, кое-как, поминая про местный закон, выделяющий часть спасённого имущества спасителю, удалось доказать, что я не верблюд или равное ему по правам существо. И поскольку ночевать мне было негде, а «грабёж награбленного» (в смысле — делёжка наследства) предстояла только на следующий день, меня определили «на постой» в одной из каморок большого дома Хон-су.
Наследство, как пояснил мне Элг, будут делить на четыре части: две каждому из братьев купчины и одна — его супруге и детям. Итого — по 25% на каждого плюс моя четверть. Не мне судить, насколько это справедливо. Ну, принято так у гелоров, что малолетние потомки наследниками не считают. Ладно, хоть «хатынка» остаётся во владении их матери.
В общем, с чего это выделенная мне комнатка была так близко к хозяйским покоям, а среди ночи в ней вдруг появилось «привидение» в лице безутешной вдовы, я сообразил только к утру. Желание «сексануться» в этом отнюдь не главное. Просто ушлая баба быстренько сообразила, что половина движимого имущества мёртвого супруга — это вдвое больше, чем только одна четверть. В общем, как говорил герой одной из оперетт, «если ваших двадцать тысяч свиней объединить с моими пятнадцатью тысячами свиней, это будет самое большое свинство в мире».
Ломаться, как было с «женой каравана», я не стал. Не знаю, насколько честно вдовушка хранила верность супругу, но всё же не три мужика каждую ночь! В общем, оба остались довольны: я — тем, что наконец-то «скинул давление», она — полученным удовольствием и «заделом» на то, чтобы я раскошелился, если не на всё свалившееся на меня богатство, то уж точно на его часть. Потому и мурлыкала мне на ухо, что-то вроде «мой дом — твой дом, только не оставляй меня снова одну».
Честно говоря, на всех этих причитающихся мне ишаков с верблюдами и горшки с краской мне глубоко наплевать. Я всё равно не собираюсь «обуржуазиваться» и обрастать недвижимостью в Маси. Мне за глаза хватит и пригоршни золотых монет, чтобы дождаться появления на рейде города какого-нибудь корабля землян. А он непременно появится, я точно знаю!
Полдня на делёжку, в результате которой половина имущества, доставленного с «озера Чад» ушло куда-то за ворота усадьбы, а вторая половина вернулась в стойла и кладовки дома вдовы господина Хон-су. Под зубовный скрежет её деверей, понявших, что золовка их сумела нае… нагреть, гостеприимно предложив бездомному «спасителю каравана» пожить под своей крышей. А полдня — на разбирательство с стражниками, при каких таких обстоятельствах я укокошил господина Хон-су, сам суффикс в имени которого гласил, что он «уважаемый».
Отношение ко мне во время разбирательств стало ещё одной причиной ухудшения моего отношения к гелорам. Пусть они даже согласились с тем, что я уже не раб, но я — чужеземец. А значит, в их глазах — недочеловек. Самый настоящий, презираемый червяк. Нет, бить не били: я ведь, по имущественному уровню, в их понимании — почти уважаемый человек. Почти. А вот по «пятой графе»…
С «пятой графой», как в советское время называли запись в паспорте о национальной принадлежности, вышла заковыка. Слухи о том, что какие-то могущественные чужеземцы объявились на юге, в Маси циркулировали, но живьём их никто не видел, так что интерес у какого-то городского чиновника (их чины мне, плохо владеющему местным языком, ни о чём не говорят) я вызвал. Так что разбирательства, действовал я в пределах самообороны или превысил их, очень быстро перешли в плоскость «а это правда, что у вас…». И по мере того, как я нагонял жути военными и техническими возможностями «людей света», отношение ко мне со стороны «шибко большого начальника» менялись от «жёлтый земляной червяк» до «а может, лучше с таким не связываться?».
Скрывать, как добраться до Центральной Базы, не стал. Даже грубо изобразил чудом сохранившимся в кармане огрызком карандаша на листе типа-папируса грубый рисунок побережья от «пиратской» реки до Лимана и поставил крестик в том месте, где находится База. Не без «задней» мысли: ракуим прошлой осенью уж успели похвастаться, сколько редкостей они сумели выторговать у пришельцев, и в Маси наверняка найдутся купцы, которые захотят проверить на деле их рассказы. Их ведь наверняка сдерживало то, что, в отличие от заокеанских собратьев по промыслу, они не знают, где искать чужаков, а тут я подмогнул со своей «картой». А я к ним набьюсь в проводники, если к тому времени наш корабль так и не объявится.
В общем, к концу нашего разговора ярый националюга в чиновнике если не умер, то в отношении меня превратился в умеренного шовиниста. Только случилось это уже с наступлением сумерек. И я был отпущен на свободу.
Направление на усадьбу вдовы господина Хон-су я запомнил, да и идти, насколько помню, было не так уж и далеко. А местные узкие улочки хоть и не отличались прямолинейностью, но и не очень сильно петляли. Так что, выбрав нужный курс, двинулся в путь. Но поскольку город портовый, уже через сотню метров нарвался на попытку самого банального «гоп-стопа». И поскольку гопников было трое, причём, один размахивал ножичком, пришлось ломать руки и челюсти. А потом удирать в темноте, поскольку кто-то принялся орать, что «честных людей убивают»: вряд ли местная городская стража сильно отличается по нравам от хорошо известных мне африканских полицейских, которые сначала ухайдокивают каждого задержанного на месте преступления, а уж потом начинают разбираться, кто виноват. В отношении меня же железно действует презумпция виновности: чужак!
В общем, промахнулся мимо нужного домовладения и минут пятнадцать крутился, пока нашёл его. Да только на стук в ворота мне ответили местным аналогом посыла на три буквы. Пояснения, что я — тот самый гость хозяйки, который спас имущество её покойного мужа, ожидаемого результата не дали.
— Пошёл прочь, бродяга! Хозяйка велела гнать любого, кто будет её спрашивать!
Сука, швырнуть бы тебе туда, через забор, РГН, да вот только жалко: их у меня всего две осталось.
А, собственно, что я потерял, кроме ишаков с верблюдами и возможности переночевать с хозяйкой дома под боком? После урока, преподанного «караванбаши», я взял за правило — всё своё ношу с собой. Даже к этому городскому чиновнику под охраной стражников тащился, как идиот, в бронике, с пистолетом и плечевым подвесом с кобурой для «Вереска». И даже несколько монет из причитающегося мне «наследства» в карманы заныкал. Проблема только в том, чтобы ночью подремать, и пока я кемарю, никто больше не попытался меня ограбить. А утром… Утром будет день, будет и пища. Знаний языка у меня достаточно, чтобы поговорить с кем-нибудь из корабельщиков и пообещать им довести до Центральной Базы.
Обидно, конечно, что так получилось, и эта сучка меня кинула. Да только я, ещё когда её муженька грохнул, говорил, что не претендую на любое иное имущество, кроме своего собственного. Будем считать, что с такой дорогой проституткой переспал! Старалась ведь, тварь, чтобы меня ублажить перед делёжкой наследства.
Ну, да ладно. Психуй, не психуй, а переночевать где-то нужно. Вот только шляться по улицам и спрашивать всех подряд, «где тут у вас гостиница», не получится. Во-первых, как по-здешнему «гостиница» я не знаю. А во-вторых, жизнь здесь после наступления темноты останавливается. И если в такое время кто-то и шляется по улицам, то только ворьё или призванные его искоренять стражники. Ни с теми, ни с другими вступать в беседы в тёмных закоулках очень не хочется.
Город застроен очень плотно: средневековье, все норовят забиться внутрь городских стен, поэтому надо иметь очень высокие доходы, чтобы на территории усадьбы ещё и конюшни со складами находились, как у Хон-су. Тем не менее, и вчера, когда мы с караваном добирались, и сегодня, пока топал со стражей на «разборки», видел, что пара приличных кусков земли поближе к глубоко вдающемуся в море мысу не заняты строениями. Похоже, там слишком крутой склон, чтобы строить дома. Вот туда-то и направлюсь, чтобы до утра никто не тревожил. Места тут такие, что даже «зимой» по ночам не холодно, а сейчас уже даже не «зима», а вполне себе весна.
Поплутать пришлось изрядно. Но таки отыскал путь, как к намеченному месту выйти. Действительно, склон крутой, да ещё и камни торчат тут и там. Пока их не раздолбишь, никакого фундамента не поставишь. Только есть ли тут у домов фундаменты? Подобрал какую-то хворостину, пошурудил ею впереди себя, чтобы разогнать ползучую живность, если такая тут обитает, и пристроился в какой-то ямке под каменным выходом.
Пожалуй, если бы это было днём, то на бухту открывался бы просто шикарный вид. А так — только тёмные пятна нескольких кораблей, видимые только потому, что чуть-чуть подсвечены лунным светом. На паре из них горят фонари: видимо, кто-то несёт вахту.
Снился полнейший бред. Как будто мы с Людкой на берегу африканской речки, виденной мной во время службы в Иностранном легионе, отбиваемся от высаживающися не берег толп здешних, ТемУровских пиратов. Я их кошу их пулемёта, а они всё прут и прут с катамаранов, уткнувшихся носами в песок. Кроха целится из гранатомёта «Муха» в одну из посудин.
— Сейчас вам жарко станет, гады!
А толку-то? Одноразовый гранатомёт у неё один, а у каждого из четырёх или пяти катамаранов по два корпуса.
— Автомат лучше возьми! — ору я ей, но она не реагирует.
Всё целится и целится, но граната почему-то всё не вылетает и не вылетает. А у меня уже лента заканчивается. Уже не только стрелы вокруг нас свистят, уже даже копейщики наклонили вперёд свои дрыны с насаженными на них косо сколотыми трубчатыми костями и перешли на бег.
— Да давай же!
Бабах!
Только это не людкин гранатомёт в моём сне, а что-то наяву грохнуло. Далеко от меня, но грохот крупного ствола в этом мире ни с чем не перепутаешь. Тем более, если спишь чутко, как я в эту ночь.
Раз, два, три, четыре, пять… Пять кораблей, построенных откровенно где-то на западном континенте, входят в бухту в кильватерном строю. Борт идущего первым окутан клубом порохового дыма.
Это что ещё за нафиг? Салют при входе в порт? Или…
Судя по тому, что вдоль фальшборта стали часто-часто появляться мелкие дымки, всё-таки это самое «или». Кто-то, входящий в гавань под красным флагом (значит, не ласы и не ракуим), явно явился сюда не с мирными намерениями. Только не понятно, с какими именно: просто набег с целью пограбить стоящие у причалов купеческие суда и «посад», находящийся, как ему и положено, вне городской стены, или попытка захватить весь город?
Да мне-то какая разница? Это не на моих кораблях выбивают команды из чего-то, напоминающего мушкеты, не моему городу грозят разграблением и даже не моему народу, обитающему в нём. Довольно говнястому, как я убедился, народу. Ой, только не говорите, что не бывает плохих народов, а бывают плохие люди! Если говорить о дикарях, плавающих на катамаранах, то, как пел Высоцкий, «я б через одного их ставил к стенке и пускал на них гружёный самосвал». А что касается гелоров, то, пожалуй, каждого пятого.
А головной корабль уже убрал паруса и по инерции «катится» в сторону берега. Теперь пламенем и клубами дыма окутался следующий, и из надвратных башен разлетаются в разные стороны пыль и каменные обломки. Интересно, это они пытаются снести парапет с занимающими оборону стражниками или по воротам, выходящим к порту, палят?
Пара ядер перелетела стену, и в городе места их падения «отметились» столбами пыли. Меткость, конечно, почти на уровне «на кого бог пошлёт», но, насколько я помню, это удалось частично изжить лишь после стандартизации диаметров стволов и ядер, а окончательно — после появления нарезных орудий. Здесь до такого — сотни лет. Если, конечно, мы, земляне, не подтолкнём техническое развитие.
Пока я «отливал» после сна, напротив городских ворот встали на якоря уже три посудины, а две даже «заползли» носами на песчаный берег, и с них стали спускать шлюпки. Десант! И явно для прочёсывания рыбацкой «слободы» и захвата купеческих посудин, с которых, похоже, фузелёры и лучники смели оказавшихся на палубах членов команды.
Городская стража тоже пускает стрелы в направлении стоящих на якорях кораблей. Но далеко не все из низ долетают. А в ответ грохочут пушки и выстрелы из ручного огнестрельного оружия. Всё так же вкривь и вкось летят ядра и пули. Просто видно, что за двадцать минут перестрелки лишь несколько стражников остались лежать на стене неподвижно. Ещё несколько пытаются утащить вниз товарищи, волоча по верху стены. Только, несмотря на потери, число людей на стене всё прибывает и прибывает.
Зря я подумал, что всех людей на «купцах» перебили издалека. В мой китайский бинокль (не начальство пожлобилось, а сам выбирал по весу в ущерб качеству изображения: мне же с ним в выездах не к врагу подкрадываться, а просто дорогу для конвоя смотреть) видно, как на купеческих судёнышках всё ещё идёт рубка. Да вот только гелорам откровенно ничего «не светит». И численное превосходство, и умение обращаться оружием не на их стороне.
Те, что причалили на лодках в районе «рыбачьей слободы», уже давно углубились вглубь жилой застройки. Туда же гребут их товарищей с тех посудин, что обстреливают стену, ворота и город. Спустили эти лодки с противоположного от города борта, загрузились, и теперь торопятся, чтобы и им досталась какая-нибудь добыча.
А ведь ребята под красными флагами явно надеются на то, что им удастся ворваться за городскую стену! По меньшей мере, два из трёх кораблей палят из пушек куда-то в район надвратных башен. Насколько я помню, ворота, выходящие к горам, имеют толщину сантиметров тридцать. И вряд ли «портовые» тоньше. Но если целенаправленно долбить в них ядрами, то шанс на то, что они со временем сломаются, имеется. Весь вопрос в запасах пороха у нападающих: хватит ли на это «зелья»?
Так увлёкся «просмотром киношки про средневековое сражение», что оторвал меня от этого развлечения только окрик:
— Эй, а ты кто такой? И что тут делаешь?
По-гелорски, разумеется.