Потерявшийся

Фрагмент 1

— Что это? — поднял глаза на визитёршу Шаров.

— Заявление с просьбой уволить меня в связи с окончанием контракта и отправить на Землю, — блёклым голосом произнесла Кроха. — Как вам известно, если срок контракта по факту превышен, то я имею право в любой момент заявить о его расторжении и начать новую жизнь на Земле.

— Известно, — принялся барабанить пальцами по столу комендант Базы. — Вы… его так сильно любили?

Людмила пожала плечами.

— Не знаю, любила или нет. Но оставаться здесь, когда его не стало, для меня больше нет смысла.

— Но ведь мёртвым его никто не видел.

— А как его можно было увидеть? По тому месту, с которого он, тяжелораненый, последний раз выходил на связь, прокатился шестиметровый вал селевого потока. Думаете, в нём можно было уцелеть? Его квадроцикл нашли в десяти километрах ниже, весь изуродованный. Там же сейчас всё покрыто метровым слоем грязи и камней. И под этой грязью не он один, а сотни людей. Я сама видела, что творилось в пойме реки после этого. Мне тоже не хочется верить в то, что его больше нет. Но я. Видела. То. Место.

— Люда, а если я попрошу вас остаться? — после нескольких секунд раздумья спросил подполковник. — Не прикажу, а попрошу. Хотя бы ненадолго.

— Зачем?

— Чтобы закончить то, что мы начали с… Александром. Я не могу об этом вам сейчас и здесь рассказать, но, поверьте, это очень, очень важные дела.

По тому, как кивнула женщина, Шаров понял, что она знает, о чём речь.

— Я устала. Я неимоверно устала, Иван Максимович. Морально устала. Боюсь, я просто больше не выдержу, если останусь здесь даже на несколько дней.

— Жаль, — вздохнул подполковник. — Заявление я вам, конечно, подпишу. Не имею права не подписать. Так что сдавайте дела, оружие и всё, что положено сдавать. А как будете готовы, отправитесь на Землю.

— Спасибо, Иван Максимович, — всё тем же бесцветным голосом выдавила из себя благодарность бывшая подружка Пересечина и уже сделала несколько шагов к выходу, но вдруг обернулась. — Иван Максимович, сегодня девять дней с… того самого момента. Может быть, подойдёте после службы ко мне, чтобы помянуть Сашу?

Ясное дело, как только по радио пришло известие о гибели Пересечина, первой у Шарова родилась мысль о злом умысле. Если не со стороны противников расширения Проекта, то со стороны туземцев. Как, впрочем, у «безопасника», накануне прибывшего с Земли. Но, в отличие от майора Чистякова, подполковник отмёл обе версии, ознакомившись с показаниями участников экспедиции. Какими бы возможностями ни обладали те, кому Проект мешает получать «откаты», но не в их силах они организовать извержение вулкана и сопровождающее его мощнейшее землетрясение на другой планете. А ведь именно это землетрясение вызвало порыв дамбы, вызвавший селевый поток, похоронивший старшего лейтенанта.

Пересечин наверняка бы уцелел, успев убраться с пути потока, если бы, как он успел передать по радио, не был тяжело ранен в ногу. Как он сообщил, «попали в засаду» возле деревни, «горячие хлопцы» из которой накануне пытались напасть на лагерь землян. Кто такое мог организовать? Из наших — никто, поскольку все, кроме переводчика Кушнарёва, на местном языке — ни бум-бум. Кушнарёв же накануне был ранен стрелой в шею и из лагеря всё время, пока группа в нём находилась, никуда не отлучался.

Конечно, подозрение, первым делом, пало на девицу из местных, с которой Пересечин уехал из лагеря. Тем более, как выяснил Кушнарёв, она имела какое-то особое задание от начальника городской стражи. Но, по словам участников экспедиции, девчонка, похоже, без ума втрескалась в Александра. Буквально млела от каждого его взгляда, всеми способами пыталась привлечь его внимание. Да и «показать лес, годный для приготовления древесного угля», как все сошлись во мнении, поехала только для того, чтобы побыть с ним наедине и, похоже, попытаться его соблазнить. Единственным человеком, не разделявшим это мнение, была Кроха, которая очень иронично относилась к потугам соперницы-туземки. Так что вряд ли она решилась бы навредить возлюбленному.

Значит, остаётся действительно несчастный случай и неблагоприятное стечение обстоятельств? Пожалуй, да, хотя чекист и продолжает рыть, опрашивая всех участников экспедиции.

Сам же поступок старшего лейтенанта восхитил Шарова. Будучи раненым и осознавая, что непременно погибнет, нашёл силы предупредить товарищей о грозящей им смертельной опасности. Чем действительно спас им жизни, поскольку волна селевого потока пронеслась по месту их стоянки буквально через семь-восемь минут после того, как они убрались из речной поймы. Побросав буквально все вещи: палатки, спальные мешки, походную утварь, продукты.

Самому городу сель не нанёс ущерба, если не считать того, что оставил без пропитания часть населения, кормящуюся рыбой: устье реки и прилегающая к нему часть озера превратились в грязевую лужу. И вплоть до отъезда экспедиции река несла не воду, а грязную жижу.

Сель не нанёс, нанесло сильнейшее землетрясение, разрушившее буквально все глинобитные дома и две трети окружающих город стен. По словам Кушнарёва и взявшего на себя командование экспедицией Листьева, жертв землетрясения в городе очень много, несколько сотен. И в основной массе — среди «отцов города», как раз и способных позволить себе не тростниковые хижины, а более капитальное жильё. В окрестных деревнях — значительно меньше (не считая деревень, стоявших на берегу Большой реки). Как раз из-за того, что люди там живут беднее, и «капитальные» дома им не по карману. Ну, и благодаря тому, что случилось оно днём, когда основная масса народа работала на уборке урожая.

Да что там говорить о районах, близких к эпицентру, если даже здесь, в нескольких сотнях километров от него, всё дребезжало и подпрыгивало? Включая столы в рабочих кабинетах штаба Базы. И даже не обошлось без разбитой посуды и пары рухнувших на пол компьютерных мониторов.

Довольно ценными для науки (и с Земли уже подтвердили это) оказались наблюдения начальника геологической партии Коренькова, который не потерял голову, а всё время, пока Листьев, согласовав решение с Шаровым, не приказал возвращаться на Базу. Наблюдения за ходом извержения вулкана, просто поражающего размерами кратера — около двадцати километров. Помимо гигантского столба дыма и пепла, основную массу которого унесло на восток, вулкан изливал и лаву, которая, полностью заполнив жерло, стекала по его склонам.

— Очень жидкая, высокотемпературная лава, — пояснил геолог. — Нам очень повезло, что извержение носило не взрывной характер: просто после землетрясения образовалась мощная трещина, по которой лава и попёрла наверх. Но под изрядным давлением, поскольку лавовый фонтан ночью был хорошо виден.

Прогнозов окончания катаклизма геолог не давал, что-то рассказывая про объём какой-то дайки. Но из его слов было понятно, что за счёт огромных размеров кратера и «трубки» на годы и даже месяцы эта история не затянется. Тем не менее, прогнозировал, что из-за огромных объёмов выброшенного пепла и длительного времени остывания лавы склоны вулкана будут недоступны несколько лет, а территория к востоку от вулкана стала нежилой на много десятков километров. Также Кореньков прогнозировал некоторое падение среднегодовых температур, вызванное запылённостью атмосферы. Для нас, обосновавшихся неподалёку от экваториальной зоны, это, конечно некритично. А вот для жителей северного континента может стать неприятным сюрпризом.

Что же касается поминок по Пересечину, которые хочет устроить Кроха, то Иван Максимович Шаров, конечно, решил прийти к ней. И не один, а прихватив с собой майора Чистякова. Она ведь наверняка поняла намёк коменданта на то, что он нуждается в её информации о людях, работающих на закрытие проекта. Вот пусть эфэсбэшник и слушает, что именно она расскажет, какие фамилии назовёт.

Спасло нас, пожалуй, только то, что селевый поток накатывался не ровной, «плоской» стеной, а дугой: впереди та часть, которая текла по руслу реки, а края его отставали. Ведь мы добрались до квадрика буквально за минуту-другую до того, как волна воды, смешанной с глиной, песком и камнями, поравнялась с разрушенной землетрясением деревушки.

То, как я вставал с земли и ковылял к четырёхколёсному мотоциклу — отдельная песня. Сперва, правда, пришлось отбиться от присевшей рядом со мной Оне, прильнувшей ко мне и принявшейся что-то лепетать вперемешку с рыданиями. Отбиться, просто оттолкнуть и заорать на неё:

— Помоги встать, идиотка!

Она, конечно, ничего не поняла, но едва не впала в ступор от моего грубого тона и того, что я её толкнул. И лишь то, что я стал корячиться, одной рукой опираясь на то самое копьё, что выдрал из своего тела, а другую протягивая ей, исправило ситуацию. Если бы не физподготовка, среди упражнений которой есть «приседания пистолетиком», то есть, на одной ноге с вытянутой вперёд другой, то хрен бы я встал. Тем более, когда раненая нога болит, а в башке дичайший туман от потери крови и действия наркотика. Но поборола обиду, подстраховала, пока я корячился. Там, кажется, я рацию и… пролюбил, на земле оставил.

Вторая эпопея — «великий поход» к квадроциклу. Помнится, у Высоцкого в знаменитой песне про друга, ну, той самой, «Если парень в горах не ах», есть слова «а когда ты упал со скал, он стонал, но держал». Вот я к спасительному «механическому средству передвижения» так же шёл: стонал, матом орал от боли, но ковылял. Опираясь на подставленное мне плечо девушки и всё то же треклятое короткое копьё.

А вы думали, что всё так просто? Ширнул себя наркотой, благодаря которой на дырявой ноге с глубокой раной можно хоть вприсядку отплясывать? А член вам — не мясо? Ещё как, сука, больно, когда эту рану тревожишь. И кровища сквозь повязку сочится, так, что у меня не только повязка красная, но и штанина ниже неё (бинтовали-то поверх одежды) к телу липнет.

Девчонка сообразительная оказалась. Перепуганная, поскольку понимает, что без квадрика, на котором мы рассекали по здешним дорожкам и бездорожью, нам точно придёт полярный зверёк, о существовании которого она даже не подозревает. Сама позади меня в седло запрыгнула, когда я на «железного коня» взгромоздился. Взгромоздился, прижал её руки к себе, рявкнув «крепче держись», и дал газу.

Генеральное направление движения я ещё в полном сознании выбирал: градусов сорок пять от направления движения селевого потока. А вот дальше — одни смутные ассоциации: то перед какими-то рытвинами притормаживаю, то уворачиваюсь от кинувшегося под колёса дерева, то мы едва не тонем (вмоём представлении, конечно) в ручейке-притоке Большой реки, где глубины-то сантиметров десять-пятнадцать. Но «генерального курса» на возвышенность, похоже, являющуюся речной террасой, держу уверенно.

Вот на попытке взобраться на эту террасу, у меня сознание и выключилось. А вместе с ним и движок квадроцикла заглох. Так что Оне меня в горку волокла в виде мешка с дерьмом. Но, спасибо, девочка, выволокла-таки! Каких усилий ей это стоило, не нажила ли она грыжу после такого, я не знаю. Всё-таки восемьдесят кило живого веса во мне, плюс поболее полутора десятков килограммов шмотья (включая броник), оружия, боеприпасов. А в ней — от силы пятьдесят пять.

В себя пришёл уже на закате. Один. Какие-то ветки вокруг меня натыканы, небольшую тень создают. И голоса в отдалении, один из которых, кажется, знакомый. Встревоженные голоса, говорят не по-нашему. Поскрипывает ритмично что-то. Состояние моё — лучше бы я сдох вчера. Болит не только нога, но и вообще всё, что может болеть. Слабость такая, что, пожалуй, даже письку удержать в руках не смогу, если поссать потребуется. Впрочем, судя по запашку от меня, не потребуется: похоже, пока без сознания валялся, «напрудил» я под себя. Хорошо, хоть не обосрался! Но самое неприятное — в ране «дёргает». А это значит, какая-то инфекция в неё попала, и у меня появились шикарные шансы загнуться от гангрены.

Всё-таки вернулась Оне. И не одна вернулась, а с какими-то мужиками и телегой, запряжённой «осликом». Деловитыми такими. На меня глянули, втроём подняли и взгромоздили на площадку телеги, заваленную сеном. Всё также с пистолетом-пулемётом, который я не забыл повесить на себя через плечо и голову, с прочими взрывающимися предметами, которыми я увешан, как новогодняя ёлка игрушками.

Далеко ли везли, не знаю. Вырубился я от тряски. Снова в себя пришёл на ворохе соломы в какой-то крошечной тростниковой хижине. На деревянной колоде едва теплится фитилёк, торчащий из глиняной лампы замысловатой формы. Пришёл в себя от того, что меня чем-то мокрым обтирают.

С бронежилетом и моими штанами туземка справилась: всё-таки не единожды видела, как мои бойцы расстёгивают «липучки» броника и пуговицы с ремнём на брюках, а также развязывают шнуровку берцев. И теперь влажной тряпочкой оттирает кровищу и грязь с раненого бедра.

А ведь прав я был! Рана-то воспалилась и гноиться начала. Девочка прикасается к вздувшейся ноге рядом с ней очень аккуратно, но и этого хватает, чтобы больно было.

— Оне, дай мне броник, — прохрипел я, показывая рукой на кучу шмотья.

Услышала своё имя, радостно залепетала. Пришлось повторить, показывая снова на вещи. Схватила штаны, но я мотнул башкой. Со второй попытки подала то, что нужно. Там, в кармашке, оранжевая аптечка, где, помимо ещё пары бинтов, есть нужные таблетки. Местные микробы с антибиотиками ещё не сталкивались, поэтому должны от их действия дохнуть гарантированно.

— Воды, — прохрипел я, изображая, будто пью.

Может, и прав был Шаров, утверждая, что у меня неплохо получается договариваться с аборигенами даже жестами?

Кое-как запил таблетки: слабость, будь она неладна! И принялся смотреть дальше, как девушка меня «отмывает». Шипел от боли, потел, как в бане, но старался не дёргаться, пока она обмывает жутко выглядящую рану. Её бы, конечно, не грязной водой промывать, а чистеньким хлоргексидинчиком, но где ж его тут взять? Максимум, чего удалось добиться, это, опять же, жестами заставить Оне поменять перед этим воду в глиняной миске, в которой она мочит тряпицу, и бросить туда обеззараживающую таблетку. А саму тряпку сменить на более или менее чистый лоскут использованного бинта. Раствором сульфацила протёр рану, потом пересыпал порошком от растолчённой общими усилиями таблетки антибиотика, накрыл её импровизированным тампоном из медицинской косынки и позволил девице добинтовать сие «произведение полевого хирургического искусства». По завершении чего окончательно выдохся и благополучно вырубился. Только сквозь полный глюками болезненный сон помню, что облапал что-то тёплое, прижавшееся среди ночи к здоровой правой стороне тела.

Про рацию вспомнил только на следующий день. И даже сумел объяснить девушке, что именно я хочу. Ведь надежда на то, что её радиуса действия хватит на то, чтобы связаться с нашими, хоть и минимальная, но не нулевая. Да вот только Оне тоже не помнила, куда подевалась «волшебная штучка», позволяющая разговаривать на расстоянии. Так что, кажется, застрял я тут очень надолго. А значит, надо начинать учить местный язык.

Слабость такая, что мысли проворачиваются с такой же скоростью, как какое-нибудь колесо обозрения, из кабинки которого успеваешь выйти, а следующие люди зайти, пока она ползёт вдоль посадочной платформы. Какой там встать на ноги? Повернуться на бок или с бока на спину — титаническая работа. Постоянно хочется пить: видимо, организм пытается вырабатывать потерянную кровь, и ему нужна вода. Но радует то, что дёргающие боли в ране прекратились. Значит, мне действительно удалось «уконтрапупить» попавших в неё микробов. Ясно, что не навсегда, поскольку за один раз это просто невозможно, и таблетки ещё придётся жрать.

Хочется пить и, соответственно, отливать накапливающееся в мочевом пузыре. Для этого в хижине, как в любом «приличном доме», имеется горшок. Только пользоваться им, лёжа на боку, не очень удобно, девушке приходится придерживать посудину, чтобы я её не опрокинул. И то, что я перед ней членом маячу, туземку не смущает: у них, в отличие от землян, вообще не принято испытывать смущение от невольной демонстрации половых органов. Кстати, далеко не у всех землян это вызывает смущение. Когда-то читал про японского министра, который, недолго думая, помочился на лужайке перед школой во время инспекционного визита.

А вот жрать вообще не хочется. Понимаю, что надо, поскольку организму требуются калории для заживления раны, но не лезет в глотку. Зато сплю столько, сколько, кажется, никогда не спал.