Последний звонок. Том 2

Глава 131 Маша

Больничный опыт у меня никакой: до сих пор только в родильном доме лежала с Юлькой. Там нас было шестеро в палате, туалет в конце коридора, а медсестру или врача — умрешь, пока дозовешься. Капельницы мы сами перекрывали, когда раствор заканчивался, судно выносили сами, ну и, как водится, никаких посещений — только рукой в окно помахать. В больницах, где лежала перед смертью мама, обстановка не сильно отличалась от роддомовской, разве что с поправкой на посещения.

Здесь я — одна в палате. Чисто, светло, на стене телевизор, на подоконнике — горшки с цветами. За дверью — душ и туалет. Персонал вежливо-предупредительный, материализуется одним нажатием на специальную кнопку. И даже посетитель у меня есть — единственный, зато постоянный, как рекламный ролик.

Сначала я удивлялась. Потом стало все равно. А потом он однажды не пришел, и я с удивлением поняла, что весь день прислушивалась к шагам за дверью.

— Привет. Готова? — Он поставил на стол пакет с морсом, выложил апельсины и яблоки. Каждый раз что-нибудь приносит. Я устала повторять, что мне ничего не нужно.

— Готова.

Подал мне руку, я встала. Сидела уже одетая для прогулки, он приходит всегда в одно и то же время. Неизменно бодрый, улыбающийся так, будто с плаката сошел. Медперсонал, глядя на него, тоже цветет улыбками. «Вот повезло бабе», — не раз читала я во взглядах, обращенных ко мне. Хотя, конечно, вслух никто ничего подобного не говорил, вышколены они тут — будь здоров.

— Накинь пальто, там прохладно. — Он набросил мне на плечи вязаное пальто.

Оно идеально подобрано в тон летним брюкам и просторной рубашке. Бежевый цвет и тускло-красный, вещи — красивые, удобные. Даже туфли — в той же гамме. Даже шейный платок. Сколько это все может стоить, думать не хочется, дорого оно даже на ощупь. Но, полагаю, всяко дешевле моего пребывания в реабилитационном центре — так правильно называется место, в котором я сейчас нахожусь, он перевез меня сюда из больницы. И в прошлой жизни я бы от подобных мыслей заснуть не смогла.

Посторонний мужик. Оплатил мое лечение и продолжает оплачивать реабилитацию. Одел с головы до ног — да, и нижнее белье тоже. Навещает дважды в неделю. В прошлой жизни я извелась бы: да что ему нужно? Что потребует взамен? А сейчас как-то неважно, что. Больше, чем уже забрала судьба, никто у меня забрать не сможет.

Мы спустились на первый этаж и вышли. Я привычно застыла на пороге — запах уличной свежести окутал с головы до ног. Когда я, впервые после операции, вышла на улицу, в больничном парке отцветала сирень. Юлька любит сирень, вспомнила тогда я. И разрыдалась.

Это было три месяца назад, в июне. Тогда я часто плакала, сейчас перестала. Сейчас — уже сентябрь. Раньше на вопрос, когда меня отпустят домой, врач отвечал: «ближе к осени». Сейчас стал говорить: «ну, подождите еще недельку».

Маршрут наших прогулок поначалу ограничивался десятком шагов до ближайшей лавочки. Потом — до следующей. Потом мы начали обходить по дорожке корпус, потом выбрались на центральную аллею парка, а сейчас я уже могу весь парк обойти. Не сразу, правда, дважды присаживаясь на лавочку. И под конец прогулки неизменно вынуждена цепляться за его руку.

Он начал командовать моей ходьбой с тех пор, как я встала на ноги. Сначала водил по больничным коридорам.

«Так. Врач кому велел расхаживаться? Русским языком объяснили — сама себе не поможешь, никто не поможет! А ну, вставай. Идем».

Поначалу я слушалась, потому что думала: буду сопротивляться — выгонят из больницы. И куда я пойду? В автобус-то сесть не смогу. Потом поняла, что никто меня не выгонит, но к тому моменту уже привыкла его слушаться. Вместе с ним считала вслух шаги по коридору. И на улицу послушно вышла без каталки — хотя идущая вслед за нами медсестра услужливо ее везла.

«Давай-давай, потихонечку. Сама, никаких каталок! Раз сядешь — потом не встанешь. Шагай».

И я шагала, послушно считая шаги — уже на улице.

«Сам бы попробовал — так, как я», — однажды, не сдержавшись, бросила ему.

И услышала в ответ спокойное:

«Я много чего пробовал. Потому и знаю, о чем говорю. Вперед».

И я шла. То, что спорить с ним бесполезно — как и спрашивать, для чего я ему понадобилась — поняла довольно быстро.

«Кай обещал за тобой приглядывать», — объяснил по телефону Дима.

«В этом нет необходимости».

«Знаешь, врачам все-таки виднее, есть необходимость в реабилитации или нет. Или, может, у тебя других знакомых в Москве полно?»

Я слышала, что Дима злится. Не на меня — на себя. На то, что вынужден был уехать и доверить меня человеку, которому меньше всего в этой жизни хотел бы доверять.

«Человек» это, кажется, тоже понимал. Но не злился — забавлялся. Чем больше я общаюсь с ним, тем больше кажется, что вся его жизнь — поиск развлечений. И наблюдение за людьми — одно из них.

— Ну что, пан учитель звонил? — Я устала, и мы сели на лавочку. Не на ту, что в прошлую прогулку — на ту, что стояла чуть дальше. Каждая новая прогулка — бо́льшее пройденное расстояние. И никак иначе. А «паном учителем» он называет Диму. — Как там?

— Звонил. Все по-прежнему. — Я с трудом перевела дыхание. Вопрос был откровенно дурацким. Но он неизменно его задавал, а я неизменно отвечала. — Когда меня выпишут? Ты говорил с врачом?

— Говорил. Через неделю, возможно.

— На прошлой неделе тоже было «через неделю».

— Ну вот, видишь! Ситуация стабилизировалась.

— Прекрати! — Иногда мне жутко хочется вцепиться в его лицо, чтобы содрать ухмылку. — Я хочу домой.

— Хочешь — значит, поедешь.

— Когда?

— Как только врач разрешит. — Откинулся на спинку лавки, запрокинул голову. — Куда тебе спешить? Погода хорошая, солнышко светит — а у вас там, того гляди, снег пойдет.

— Ну и пусть.

— Окей. — Зажмурился, подставив лицо солнцу. — Как только разрешат, лично в аэропорт отвезу. Обещаю.

— Я и сама могу доехать.

— Угу, и сознание потерять по дороге… Нет уж. Обещал пану учителю, что глаз не спущу — значит, не спущу. Пацанское слово твердое. Хотя… — Он нырнул рукой в карман куртки, достал телефон.

Поелозил пальцем по экрану, что-то нашел. Показал мне:

— Нравится?

Я взяла телефон.

Берег моря. Такого синего, что дух захватило, как в рекламных буклетах. Но здесь — не плакат, фотка настоящая. Вон следы на песке. А вон, вдалеке — фигуры, дряхлый старик ведет на поводке такую же дряхлую собаку. Вряд ли их стали бы снимать для рекламы.

Серый, двухэтажный, увитый зеленью дом с черепичной крышей. Перед домом — бассейн, пара шезлонгов под зонтиком. На один брошены полотенце и солнечные очки, у бортика шлепки — кто-то купается.

Сад. Аккуратно подстриженные кусты, выложенная камнем площадка. Посреди площадки — сооружение, похожее на печку из детских сказок: «отведай моего пирожка!» Кажется, это называется «барбекю». Недалеко, под навесом — тяжелый деревянный стол в окружении таких же стульев.

И цветы. Их фотографировали особенно тщательно — и издали, и вблизи. На некоторых фотографиях рядом с цветами — дама. Это именно дама, хотя одета она в футболку и шорты. У дамы короткая стрижка, волосы седые, но старухой не выглядит. На одной из фотографий улыбается — знакомо-ехидно. Цвет глаз на фотке не разглядеть, но я почему-то уверена, что глаза у нее зеленые.

— Мама твоя?

— Ага. Розы у нее зацвели. Чуть насмерть не уморила, каждый бутон сфоткать заставила… Нравится?

— Розы?

— Вообще.

Я пожала плечами.

— Красиво.

— Ты бы согласилась там жить? Вот в этом доме?

— А он что — твой?

Покачал головой:

— Нет. Родителям купил… Я там редко бываю, наездами. Так что докучать не буду.

— А родители в курсе, чем ты занимаешься?

Заржал.

— Я себя сейчас пятнадцатилетним почувствовал! Разумеется, в курсе. Я — практикующий психолог. Модный и успешный. У меня даже сайт есть. И отзывы от клиентов. Показать?

— А если я им правду расскажу?

— На фига?

— Да просто так.

Пожал плечами.

— Сомневаюсь, что расскажешь. На дуру ты не похожа.

Я замолчала. Надолго. Зачем-то снова пролистнула фотки. Море… Сад… Дом…

Вспомнила бывшую свекровь. С отросшими корнями крашенных в «лесной орех» волос, сварливо поджатыми губами и засаленным в районе необъятной, переходящей в живот груди, халатом. «Опять у тебя в квартире бардак! Неужели так сложно раз в неделю тряпкой помахать?». Хотя перед ее приездом я по полдня убиралась.

— Нет. Я не буду там жить.

— Почему? Врач сказал, тебе полезен морской воздух.

— Это он у нас в Назарово не был. Воздух такой, что хоть ложкой зачерпывай… Я домой поеду.

— Понял. — Кай убрал телефон. — Ну, на нет и суда нет. Но если что, имей в виду — предложение действует без ограничений.

— Для чего я тебе? — все-таки вырвалось у меня.

Он прищурился — точь-в-точь как дама на фотографии. Задумчиво поскреб подбородок.

— Ну, например — я влюбился с первого взгляда. Прокатит?

— Нет.

— Почему?

— Потому что ты это говоришь раз, наверное, в сотый.

Опять заржал.

— А дочка-то, смотрю, не только в папу-инопланетянина такая умная.

От слова «дочка» меня начало трясти.

Казалось — все уже, должна была коркой покрыться! Но нет. Разревелась. Он положил руку мне на колено, заглянул в глаза. Спокойно, убедительно проговорил:

— Я понимаю, для чего ты стремишься обратно в свою дыру. И не спорю, как видишь. Я тоже не верю, что она просто так сдалась. Не той породы девочка.

Я завыла. Он обнял меня, прижал к себе. В голове мелькнуло, что я, наверное, должна что-то почувствовать. Но не чувствовала ничего, кроме облегчения.

Я не одна такая чокнутая.

Кай… Или Саша… Или как там его, неважно… Он тоже верит.