Последний звонок. Том 2

Глава 113 Юля

Я не люблю смотреть боевики, это скучно. Все бегают-бегают, дерутся-дерутся, а через пять минут опять живы и заново отношения выясняют. Что за интерес смотреть? Впрочем, мамины сериалы еще скучнее.

В одном боевики не врали: крови из трупа вытекает много. Пока я всхлипывала над Сашей, пытаясь понять, живой он или нет, кровавая лужа подобралась к туфлям.

Саша, открыв глаза, повертел головой. Пошевелил руками. Увидел застреленного Витька — я палила в него трижды. Первый раз — зажмурившись, второй — нечаянно, а в третий подошла ближе и выстрелила в упор. Потому что после первых двух выстрелов эта тварь еще трепыхалась.

— Лихую ты мясорубку устроила. — Саша закашлялся. Взял у меня бутылку с остатками минералки — я лила воду ему на голову. Отхлебнул. — Туфли сними.

— Что?

— Разуйся, говорю. И наступай аккуратнее, кровищу по всему полу растащила.

Я оглянулась, охнула.

— Это… нужно поскорее убрать?

— Нужно самим отсюда убраться. — Саша, с моей помощью, сел. — Поскорее. Чует мое сердце, твой дружок ненадолго успокоился.

— Он не мой дружок! Я понятия не имею, кто это.

Саша поморщился.

— Не ори, башка трещит… Твой не твой, какая разница? Кто бы ни был, ты ему нужна. И, если чувак умеет такие вещи вытворять — я не пионер-герой, чтобы с ним связываться.

У меня упало сердце.

— Ты… отдашь меня ему?

— А у меня что, варианты есть? Ладно, не реви. — Я не ревела. Пока. — Сколько сможем — побрыкаемся, я так быстро сдаваться не приучен. Иди, переобувайся. И переодевайся. Из вещей только самое необходимое возьми, остальное купим. Если уцелеем.

— Мы уезжаем?

— Нет, полицию вызываем — если до сих пор соседи не вызвали! Глянь, кстати, в окно — как там?

Я выглянула. Шевеления в соседских домах не заметила.

— Как обычно.

— Значит, повезло, не слышали. Я специально этот дом выбрал, на самом отшибе. — Саша ухватился за столешницу, принялся подниматься. — Давай, шурши. Пять минут тебе на все.

В машине он приказал открыть его рюкзак. Именно приказал, тон кардинально изменился. С тех пор, как велел мне стрелять в фальшивого Витька, игры в куратора и ученицу закончились. Лоск с «Александра Ивановича» слетел.

Рядом со мной сидел человек по прозвищу Кай — мошенник, вор, а возможно, убийца. Есть ведь у него для чего-то пистолет. И крови на полу коттеджа он совсем не ужаснулся.

Кровь. На полу коттеджа… Из-за меня. И неважно, что убивала я не Витька, а того, кто в него вселился. Витька-то не вернешь! Он мертв, окончательно. И никто, кроме меня, в этом не виноват.

Меня начало трясти. Я не слышала, что говорил Саша. Пришла в себя от пощечины.

— Прекращай истерику! — Очнувшись, я заметила, что Саша остановил машину.

Мы встали на обочине, включив аварийку, а мимо несся поток… Хотя, нет. Не несся. Машины тормозили, то и дело раздавались сигналы: впереди что-то происходило.

Бум! Я увидела, как едущая в соседнем ряду «Ауди» воткнулась в джип — он внезапно поехал назад. Капот у «Ауди» сложился в гармошку.

— Четыре, — холодно обронил Саша. — Четвертая авария за две минуты. Ты тачкам мозги поломала. То парковочный режим включают, то движок блокируют. — Он крепко взял меня за плечи. — Успокойся, ну!

— Я убила его…

— И правильно сделала. Иначе он убил бы меня, а с этим жить ты не сможешь. Молодая еще, предавать не научилась.

— Я не буду никого предавать! Никогда!

— Я раньше тоже так думал.

— Ты… убивал?

— Сам — нет, принципиально руки не пачкал. Сегодняшняя тварь — не в счет.

— Опять врешь… — Хотя я откуда-то знала, что не врет.

— Не хочешь — не верь. Все? — Саша отстранился, заглянул мне в глаза. — Очухалась? Хлебнуть бы тебе чего покрепче — так не согласишься ведь.

— Соглашусь. — Мне вдруг стало все равно. — Давай.

Саша полез во внутренний карман куртки. Пошарил и усмехнулся, демонстрируя мне пустую ладонь:

— Не-а, не судьба. Фляжка в коттедже осталась. Я ее вынул, обновить хотел, да не успел. Ладно, до аэропорта доберемся — в баре выпьем.

— В баре мне не нальют. Я несовершеннолетняя.

— Пристегнись, несовершеннолетняя. — Саша пристегнулся сам и тронулся. — До бара еще добраться надо.

— Почему ты не удивляешься? — выговорила самое главное я.

Он не спросил: «чему?» Вздохнул:

— Девочка моя. Я, чтоб ты знала, на психфак поступил не по родительскому наказу, а по велению души. Интересно было, что у людей в головах происходит и как этим управлять. С моей дипломной работы четыре докторских диссертации потом слизали… Знаешь, как работа называлась? — Ответа он не дождался. Усмехнулся. — Сейчас уже стыдно вспомнить… Молодой был, пафосный. «Психология бессознательного — to be continued».

Увидел у меня в глазах непонимание и пояснил:

— «Толкование сновидений», оно же психология бессознательного — это Зигмунд Фрейд. Любые человеческие стремления старик объяснял сексуальными аспектами. Во многом ошибался, ну да бог с этим. Я опирался на его психотипы, как на уже сложившиеся. Мне было интересно — что же дальше?.. Вот ты, такой умный, все это классифицировал — и что? Как этим пользоваться, твоими психотипами? Мне было интересно, и я продолжил его работу. Изучал людей. Очень разных людей. — Помолчал. — Такие, как ты, до сих не попадались, но чувствовать вас — странных — я научился. А в процессе позабыл, с чего начал. Перспективы открылись — дух захватило! Вот, буквально — бабло у людей под ногами валяется, а они в упор не видят, как свои способности применять. Люди ведь разные бывают — я каких только ни встречал. Умеющих угадывать прошлое. Предсказывать будущее. Рассказывать о местах и событиях, которых не видели и видеть не могли…

— Это тождество модулей, — вырвалось у меня. Не мое слово. Я не знаю, откуда его узнала. — Здесь такое встречается.

— Ишь ты. — Саша ко мне не повернулся, смотрел на дорогу. — «Здесь»… Знаешь, мне ведь по большому счету пофиг, кто ты такая. Как ты это делаешь. Я странненьких перевидал — ты столько куличиков не слепила. И хорошо научился отличать психов — людей, действительно больных, над которыми только поплакать — от тех, кто реально офигеть что может.

— То есть… Я не одна такая?

— Именно такая — одна. Есть другие, которые сильны в другом. Есть люди, дружащие со временем — точно знающие, что, где и когда произойдет. Есть дружащие с событиями — умеющие создавать цепочку вероятностей и выдергивать из нее одно-два звена. Есть те, кто умеет лечить болезни — не разбираясь в медицине от слова совсем. Есть чувствующие других на расстоянии. Одна красавица, помню, своего погибшего мужа чувствовала. Как он в трещину в леднике сорвался, альпинистом был. И так точно все рассказывала — прямо его спец-словами шпарила.

Как шерпы провесили через трещину мост и перила, как он пополз — погода чудесная, ни снежинки. Ветер стих, красота вокруг. Трещина — плевая, сто раз там лазил, со страховкой возиться не стал. Про́пасти под собой сроду не боялся, бывают придурки, которым по фигу. Полз и про себя стишок бормотал, для жены сочинил. «Наташка — ромашка» или «Настя — счастье», дурацкая какая-то рифма. А трещина под ним вдруг расходиться начала. Я потом вычитал, что у высокогорных ледников бывает такое — ни с того ни с сего начинает опускаться снежный пласт, и трещина ползет. Расширяется. Иногда движение может занять годы, иногда — секунды, непредсказуемо. Причем, те придурки, что через трещины ползают, прекрасно об этом знают, не хуже меня начитаны. И все равно ползут.

Так вот, под этим психом веревки вдруг начали натягиваться. Он сперва и не сообразил, что происходит, думал, ух, как удобно стало, надо же! — а потом веревки натянулись уже до звона. И он понял, что ползет уже не по прямой, а вниз. Снежный пласт — тот, что с другой стороны трещины, — опустился.

Одна веревка лопнула. Чувак повис на второй. Не паниковал, нет — висел и думал, что в кино из такой передряги выкарабкаться — плевое дело. А он болтается соплей над пропастью и ничего сделать не может! Вообще ничего.

Дальше перчатки заскользили, и мужик сорвался. Летел недолго. Бам! Бам! Бам!!! Это его о скалы швыряло, внутри трещины. И последним, о чем успел подумать, было не «любимая, в моем сердце ты будешь жить вечно», а «во мудак!» О ком — непонятно. Возможно, о себе. Лихо?

Я молчала. Просто не могла ничего ответить. А Саша по-прежнему смотрел на дорогу.

— А теперь, представь — все это мне рассказывала жена того придурка. Которая сроду в горах не была! На которой он и женился-то потому, что она там сроду не была и в страшном сне не собиралась. Есть мужики, которые боевым подругам предпочитают подруг на берегу. Чтоб сидела в окошке с вышиванием и ждала. Тот чувак обрел свое счастье… И вот, рассказывает мне эта барышня: «шерпы», «перила провесить», «рельеф ушел». И я понимаю, что она говорит его словами! Его чувствами. Потом она замуж вышла, — внезапно, очень буднично, закончил Саша, — за другого такого же психа. Флаг в руки, как говорится, барабан на шею. Если тетке нравится сидеть в окошке и ждать похоронку, с этим ничего не сделаешь.

Я переваривала то, что услышала. Долго.

Мы ехали. За окном вырастали и скрывались здания, дорожные развязки, спешила куда-то по своим делам равнодушная Москва.

— Для чего ты мне это рассказал?

— Для сравнения. — Саша, как будто, удивился. — Та барышня была сильным фруктом, но бесполезным. Все, что умела — чувствовать своего мужчину. И кто ей виноват, что выбирала идиотов.

Меня вдруг осенило.

— У тебя с ней секс не сложился, что ли?

— Свят-свят-свят! — Саша аж вздрогнул. Сплюнул и постучал по пластиковому рулю. — Вот только чокнутых мне не хватало. И вообще, чтоб ты знала — секс с пациентами противоречит врачебной этике… Залезь в рюкзак, передний карман.

Из переднего кармана рюкзака я вытащила прозрачный файлик. Внутри лежал новенький паспорт. Из паспорта выпала банковская карта.

— ПИН-код — четыре шестерки. Надеюсь, запомнишь. Чем могу, девочки. Чем могу.

С паспортной фотографии на меня смотрела… я. Новая я, брюнетка с фиолетовыми глазами. Шибаева Юлия Игоревна. Место рождения — город Назарово. Год рождения… Я быстро посчитала. Мне, оказывается, девятнадцать лет. На днях исполнилось.

— Совершеннолетней жить проще, — пояснил Саша. — Никаких вопросов из разряда «кем тебе приходится этот дяденька». А выглядит молодняк сейчас так, что хрен поймешь, пятнадцать или тридцать.

Я вспомнила, как Витек фотографировал меня «на документы». Посмотрела на свое лицо — то, из прошлой жизни. Глупой и маленькой меня. Ни фига еще не понимающей. Волновавшейся, выйду ли я на фотке похожей на Хомуру Акэми…

— Я ведь тебя сейчас ненавидеть должна! — Это произнеслось так жалобно, что самой противно стало.

Саша кивнул. Он уверенно продирался сквозь пробку.

— Должна, конечно. Воров и мошенников надо презирать. А тех, кто тебя обманул — ненавидеть. Устоявшийся шаблон, его с детства вкладывают в головы. А знаешь, почему ты меня не ненавидишь?

Я молчала, и он ответил сам:

— Потому что я — гад и подонок — по большому счету, единственный, кто тебя понял. Показал мир, в котором можно жить по своим правилам — а не по тем, которые родители с учителями придумали. Ты попробовала жить так и тебе понравилось.

— Замолчи!

— Замолчал. — Он усмехнулся. — Как будто от того, что замолчу, это перестанет быть правдой… И еще. Есть одна фишка, против которой не попрешь. — Повернулся ко мне, подмигнул зеленым глазом. — Хорошим девочкам нравятся плохие парни. Необъяснимый психологический феномен, сколько раз он мне на руку играл. Будь у нас побольше времени, ты б в меня влюбилась. И по фиг на семнадцатилетнюю разницу.

— Козел!

Саша захохотал.

Я отвернулась, уставилась в окно. Из пригорода мы давно выбрались, летели по широкой улице с отбойником посредине. Тем, кто сидел в проносящихся машинах, было совершенно не интересно, что происходит в нашей.

Мы въехали в какой-то туннель.

— А это что за хрен с бугра? — Саша насторожился. Напряженно смотрел в зеркало заднего вида. — Хвост за нами, что ли? Видишь, придурок сквозь ряды ломится?

Я, обернувшись, присмотрелась. И увидела, что какая-то машина, отчаянно сигналя, мечется из ряда в ряд.

— Дружок твой?

— Нет! Еще раз скажешь «дружок» — убью. — Я откуда-то знала, что, будь это он, обязательно бы почувствовала.

— Твою мать. Менты. — Саша прибавил газу — хотя мне казалось, что дальше газовать уже некуда — и принялся лавировать среди машин.

— Почему менты? У него нет мигалки…

— Зато номера есть. Синие. И мигалка, кстати, есть — он ее просто не включил. Шифруется, урод… ….!!! — Саша едва ушел от столкновения. Столкнулись машины, едущие сзади, сколько — не разберешь.

Мы выскочили из туннеля на мост. Справа сиял остров ярко освещенных небоскребов — красивый, как на рекламном плакате. Сейчас явно не стоило спрашивать «что это?»

Дорога проходила на уровне седьмого этажа. Примерно. Вот уж где я точно не хотела бы жить, так это в таком небоскребе.

— Вроде оторвались, — бросил Саша.

И в этот момент из крайнего левого ряда поперек потока бросилась машина. Выскочила перед нами, водитель ударил по тормозам. Саша тоже затормозил, но поздно — мы слишком разогнались. Со скрежетом влетели в остановившуюся машину. Из окон посыпались стекла, ремень безопасности врезался в плечо, по лицу ударило что-то, воняющее пластиком.

— Спокойно. Это подушка, — услышала я Сашин голос. Уверенный, деловитый — как всегда. Как будто мы каждый день так влетаем. — Ныряй под нее. Выбирайся и сваливай, меня не…

— Набегалась? — Мою дверь распахнули.

Первым, что я увидела, были мужские туфли. Изящные, явно дорогие, они выглядывали из-под черных наглаженных брюк.

Голос, приказавший мне вылезать, никак не мог принадлежать владельцу таких туфель и таких брюк. То есть, в прошлой жизни — не мог. А в этой уже слишком много всего напроисходило.

Я выбралась из машины, испытывая странное облегчение от того, что знала, кого сейчас увижу.

— Здравствуйте, Дмитрий Владимирович.