Всю жизнь думал, что, оказавшись в самолете, буду бояться. На деле же я, только испытав легкое головокружение, как в лифте, вспомнил, что сижу не в автобусе-переростке. А когда дошло, что мы летим, стало как-то скучно и пусто на душе. Почти шесть часов — ничего не сделать. Только ждать, ждать, и еще раз ждать…
Брик, наверное, испытывал схожие чувства, только в тысячу раз сильнее. Я слышал, как стюардесса дважды просила его перед взлетом отключить ноутбук.
Они с Машей сидели далеко позади, через проход от меня. А я оказался в среднем ряду. Смотрел на экран на стене, на котором схематическое изображение самолетика двигалось по дуге от точки с надписью «Красноярск» к точке с надписью «Москва». Слева от меня ухоженный мужчина в синем костюме и круглых очках надел наушники и погрузился в просмотр фильма на экране, вмонтированом в спинку переднего сиденья.
Я несколько минут полюбовался сражающимися в фильме гигантскими роботами и отвернулся. Самолетик мне нравился больше, он хоть что-то обозначал.
«Странно…»
Я вздрогнул — до такой степени неожиданно прозвучал в голове этот задумчивый голос.
— Что странно? — едва шевеля губами, спросил я.
«То, как он себя ведет. Я считал воспоминания парней, которые его брали. Я внимательно следил за вами. Он ни разу не проявил ни одной из своих способностей. Не пытался читать мысли, манипулировать. Это как минимум необычно».
Я пожал плечами и тут же одернул себя. Закрыл глаза, представил себя в огромном пустом зале, наподобие того, что Брик демонстрировал мне перед отъездом из поселка. Зал, не зал… Чернота и, вроде бы, пол под ногами. Так мне показалось легче вести мысленный диалог.
— Может, Боря его блокирует. Поначалу он не давал ему читать мысли близких людей.
— Да? — озадачилась чернота. — Интересно. Мне еще ни один носитель не смог оказать сопротивление такого рода.
— Принц пытается быть осторожным, не хочет навредить Боре, — неохотно сказал я. Говорить хорошее о человеке, которого предаешь, было тяжело.
Темнота помолчала, проникаясь этой непонятной логикой. Я ждал. Было странное чувство, что меня «не отпускают». Но вдруг нахлынуло невероятное тепло. Я не мог толком объяснить это ощущение самому себе, понял лишь, что к Разрушителю оно не имеет никакого отношения.
— Мне надо подумать, — вздохнула чернота. — Оставлю вас ненадолго. Не наговорите лишнего.
Я открыл глаза и сразу увидел причину такого странного напутствия и загадочной теплоты.
— Как ты? — спросила Маша. Она стояла, опираясь о спинку кресла впереди, и загораживала экран с самолетиком.
Ответ я не успел даже обдумать. Маша быстро и тихо заговорила сама:
— Я знаю, тебе не хочется разговаривать сейчас, но это я просто места себе не нахожу, можешь хотя бы ради меня…
Она мялась, краснела.
— Что ради тебя? — спросил я.
— Сядь со мной. Пожалуйста.
Я вздохнул. Конечно, наедине с собой гораздо проще создавать впечатление убитого горем вдовца. Но, с другой стороны, просто гипнотизируя взглядом самолетик, за шесть часов можно и с ума сойти.
— Ты можешь сесть у окна, — привела последний довод Маша. Как будто ребенка уговаривала. Я едва не рассмеялся и, чтобы спрятать улыбку, опустил голову, начал возиться с ремнем. Все соседи отстегнулись сразу после взлета, но мне ремень не мешал.
В проходе, на середине пути, попался Брик с ноутбуком подмышкой. Задержался, хотел что-то сказать, но я молча прошел мимо. Сел у окна, посмотрел вниз. Мы летели над бескрайним полем белых облаков. Как будто вата.
— Как будто снег, — эхом отозвалась Маша. Мы переглянулись и не сдержали улыбок. А секунду спустя она сжала мою ладонь. — Я рада, что ты со мной… случился.
Было похоже, что она сама не ожидала от себя такого признания. И, наверное, последнее слово добавила, уже паникуя. Я не знал бы, как себя вести после этих слов даже в обычной ситуации, а сейчас мне еще приходилось все пропускать через фильтр «тяжелой утраты». Поэтому я просто молча смотрел в ответ, предоставив Маше самой выпутываться.
— Можешь меня послать или ударить, если хочешь, — говорила она тихо, отведя взгляд, — но я правда так чувствую. Ты старался мне помочь, я про Элю, и все такое… Я тоже тебя не оставлю. Как хочешь сейчас про меня думай, просто знай: я всегда буду рядом.
Повторишь ли ты свои слова, когда все узнаешь?..
Больше всего на свете я хотел ей признаться, но и без одергиваний Разрушителя понимал, к чему это приведет. Ма́шины мысли прочитает Принц и задумается об истинных мотивах моих поступков. Даже если и не сообразит сразу — насторожится. А мне его настороженность ни к чему.
— Спасибо. — Я сжал ее ладошку и тут же расслабил пальцы.
«Дмитрий Владимирович, — позвала тьма внутри меня. — Есть новости, хорошие и плохие».
Я отвернулся, сделал вид, что смотрю в окно, на самом деле зажмурился, чтобы снова оказаться в черном зале.
— Что-то получилось узнать?
— Многое, — откликнулась тьма. — Проанализировали записи с камер наблюдения, на них есть Юля. Немного поработала над внешностью, но несерьезно, с косметичкой явно не дружит, опознается на раз. Кроме того, в кадр попал ее компаньон.
— Александр… — Я забыл названные Бриком еще в зале ожидания фамилию и отчество.
— Этот парень перебрал за свою карьеру все имена в алфавитном порядке и сейчас зашел на второй круг. Урожденный тезка вашего сына, Константин Завадский, у нас и за рубежом более известный как Кай.
— У нас и за рубежом? — Кажется, это я пробормотал-таки себе под нос. — Прошу, скажите, что это какой-то популярный певец…
— Это популярный певец.
— Серьезно? — Теперь я точно сказал вслух, одновременно открыв глаза.
В толстом стекле увидел свое отражение и, на заднем плане, обеспокоенное лицо Маши.
«Нет, конечно. Я просто решил исполнить вашу просьбу, ведь она может стать последней».
— Дима! — Маша коснулась моего плеча. — Что с тобой?
Самолет тряхнуло. Народ заволновался, послышались возмущенные голоса.
— Все хорошо, — поморщился я. — Задремал.
Маша заговорила о том, как переживала смерть матери, но Разрушитель чем-то щелкнул у меня в голове, и звук пропал.
«Отрубил фон, — пояснил он. — Там ничего интересного, и вряд ли вам это пригодится. Кай — преступник. Вор, аферист, отчасти — хакер. Из той редкой породы, что сохранилась исключительно в кино: чертовски умен, ни в чем не нуждается, а делает то, что делает, исключительно из спортивного интереса. Ни мотивов, ни границ. Однако не настолько умен, как полагает. Достать его не составит труда».
«Почему же до сих пор не достали? Если он такой опасный преступник…»
Самолет тряхнуло снова, и на этот раз я чуть не прикусил язык. Будто колесом угодили в яму.
«Я не сказал „опасный“. Видите ли, Дмитрий Владимирович, критерии добра и зла в некоторых сферах размыты. Такие люди, как Кай, оцениваются иначе, с точки зрения пользы, которую они могут гипотетически принести. Кай может быть очень полезен, поэтому он все время находится в поле зрения серьезных людей. Примерное время, за которое на него получится выйти, — двадцать четыре часа. С поправкой на тех людей, с которыми мне придется войти в симбиоз — немного дольше».
Я посмотрел на Машу, все еще ничего не слыша. А она, кажется, начала беспокоиться. Судя по выражению лица, снова и снова что-то спрашивала, с каждым разом повышая голос.
«Верни мне слух», — потребовал я.
«Сначала сообщу вам плохую новость. Юлю я найду и сделаю все, как обещал. С вашим сыном вопрос тоже решится положительно, за это не волнуйтесь. А вот вам я, боюсь, помочь не сумею. Очень жаль, с вами было интересно. Если это хоть немного вас утешит, — я тоже в конечном итоге умру».
С очередным толчком, от которого перед глазами все поплыло, в уши ворвалась целая какофония. Пищал какой-то сигнал, что-то пытался сказать искаженный голос из динамиков, голосили люди, плакали дети, кто-то, кажется, молился.
— Что случилось? — крикнул я, обращаясь к Маше.
Только тут заметил, с какой силой она вцепилась мне в руку — казалось, кости сейчас захрустят. Самолет накренился вперед, вызвав новую волну криков. Голос Маши ворвался мне даже не в уши, а прямиком в голову и заполнил ее, вытеснив все до единой мысли:
— Мы падаем!