Последний звонок. Том 2

Глава 101 Жанна

Костик уснул только под утро. До того сидел, забившись в угол дивана — ложиться у себя в комнате отказался наотрез — и смотрел в пустоту. Молча. Страшно.

Все было неправильно. Дети в таком возрасте не должны понимать смерть. Я, когда была маленькой, не понимала смерть — вот такой, какая она и есть. Когда умерла бабушка, я для начала поняла только то, что почему-то больше не поеду к ней в гости. Но Исследователь, развив мозг моего сына, исчез, оставив его один на один с разверзшейся бездной, с пустотой, которую не сможет заменить никто — даже я.

Элеонора осталась на ночь. Ходила за мной хвостом, не давая даже закрыть дверь туалета — до тех пор, пока я, повысив голос, не сказала, что не собираюсь там вешаться.

Когда Костик, наконец, заснул сидя, я осторожно уложила его, прикрыла одеялом и долго стояла, рассматривая в слабом свете ночника лицо. Зачем-то выискивала в нем черты лица Димы, как будто пыталась его воскресить. Потом ушла на кухню, села напротив Элеоноры.

— Это все может быть херня, — заявила она.

— Может.

Я закрыла глаза и прокляла все. Поселок, в котором нет ни одного круглосуточного магазина; город, который изгадил последний год нашей жизни; страну, в которой людям, потерявшим все, запрещается покупать единственное подходящее лекарство до восьми утра; вселенную, которая хрен когда подыграет, если тебе это нужно, зато охотно подкрадется и выбьет табуретку из-под ног, когда кажется, что хуже не бывает.

— Давай свои сигареты.

Элеонора подвинула мне пачку. Я закрыла дверь и открыла окно. Села на подоконник. Струйка дыма потянулась в теплую предрассветную мглу. Я провожала ее взглядом и думала, думала. Что, не разыщи меня тогда Дима, я, может, была бы уже мертва. Сдохла бы в какой-нибудь клоаке, не приходя в сознание, и не было бы у меня ни семьи, ни сына — ничего.

В оконном стекле отражалась ваза с цветами. Увядшими за три дня белыми розами.

Зачем?! — подумала я. Ты ведь никогда не дарил мне цветов «просто так». Зачем были эти цветы? Чтобы… чтобы осталась память?! Нет. Я вышвырнула окурок за окно, схватила вазу и бросила следом. Замерла, упершись руками в подоконник.

Звон разбитого стекла раздался будто взрыв. А потом — тишина. Чудовищная, не совместимая с жизнью, тишина. В Красноярске, открыв окно среди ночи, всегда что-нибудь слышишь — едет машина, кто-то идет и бормочет в телефон пьяные оправдания, парочки выясняют отношения. А здесь — все как будто вымерло.

— А ты чего молчишь? — спросила я, не оборачиваясь. — Ты ведь всегда говоришь. Скажи что-нибудь.

Элеонора пошевелилась, скрипнула табуретка, зашуршала клеенка на столе.

— Что?

— Что угодно.

— Тогда погоди с ума сходить. — Эля очень постаралась выговорить это твердо. — Может, там перепутали что-то — бывает ведь. Вазу швырнула — молодец. А теперь сядь и успокойся.

— Если перепутали, — медленно проговорила я, — то я буду радоваться. О, как я буду радоваться! Танцевать буду! Как в школе, на Осеннем балу! — Последнюю фразу я выкрикнула.

— Тише ты! Костика разбудишь.

Элька вскочила, плотнее закрыла дверь. Села рядом со мной на подоконник и закурила.

— Знаешь, а я ведь с вас с Димкой целый год офигевала. Сама, вроде, замужем, и мужа люблю — ну, как умею. Только он всю жизнь — отдельно, я — отдельно, и дочь, как подросла — сама по себе. Мне, если что в голову стукнет — беру и делаю, на фиг ничьи советы не нужны. А когда вы вдвоем сюда приехали, я разглядела, что у вас как, и с нами сравнила — поначалу даже не по себе стало.

Это была вовсе не та шумовая завеса, о которой я просила: «скажи что-нибудь». Но я слушала. Не только мне сейчас было плохо.

— У вас — все вместе, на двоих, всегда! Димка скажет — ты прислушаешься. Ты возразишь — он задумается. Вы ведь даже не ссорились толком ни разу! Мы с моим, если дольше минуты разговариваем — значит, орем. А вы — не знаю… У вас и правда любовь. Как в книжках, как в фильмах. Как будто слетелись с разных планет, нашли друг друга и до сих пор поверить не можете, что нашли. И я всегда смотрела и думала: что ж я за уродство-то такое, если у меня даже близко не так? И почему меня это устраивает?

Эля вздохнула.

— Я не ревновала, нет. Просто смотрела на вас и думала: «Вот они живут так, как я никогда не сумею». И когда Димка над Маней чахнуть надумал, когда Юля эта чокнутая нарисовалась — я взбесилась просто. Не потому, что на Маню злилась — а потому что Димка тебе ничего не рассказал. Книжку эту свою дурацкую, где душа наизнанку — и как его в школе прессовали, и как со мной целовался, и как по Мане страдал — показывал, а тут молчок. Мне за себя так обидно в жизни не было, как за вас, понимаешь? И когда Димка попросил, чтоб я с Маней подружилась, я сказала, что только за тысячу в месяц. Хотела сказать — за пять, но не стала. Потому что, если бы он согласился — это был бы уже вообще крах, какие там у учителей зарплаты. А он бы согласился. Потому что хотел, чтобы все, кто вокруг него, не были одинокими.

Я поняла, что темное дерево за окном плывет перед глазами. Голова у меня не кружилась с тех пор, как в детстве перекаталась на карусели. Или это не голова? Или я просто пла́чу?

— Зачем ты мне сейчас все это…

— Просто. Чтобы ты знала. — Элька положила руку мне на плечо. — Реви, не стесняйся. Чем громче, тем лучше.

И я заревела. Изо всех сил, и так громко, как никогда в жизни. А Элька соскочила с подоконника, обняла меня и продолжала, будто внутренний голос, рассказывать, как мы с Димой были счастливы, и как она восхищалась нами.

В старых книгах, если кто-то болел, к нему приходил врач и «отворял кровь». Мне всегда это казалось каким-то средневековым безумием — больному человеку разрезать вену, когда он и так ослаблен! Но сейчас Элеонора делала со мной что-то подобное. «Кровь» хлестала из меня — черная, страшная, — и я знала, уже точно знала, что рано или поздно у меня получится выработать новую. Алую и живую.

С первыми лучами рассвета как будто подвели черту. Я сидела молча, обессилевшая, прислонившись спиной к плите. Эля снова устроилась на подоконнике, курила, смотрела вниз, наверное, на осколки разбитой вазы. Молчала. Голос у нее начал уже сипнуть.

— Спасибо, — шепнула я.

Эля дернула плечами.

— Дашку привезу, у тебя пока поживем. И Костику веселее.

— Не надо, спасибо.

— Можно подумать, я у тебя разрешения спросила.

Я шмыгнула носом.

— Кофе будешь?

— Твоим кофе только крыс травить… Сахара три ложки.

Когда я взяла чашки с сушилки, обнаружила, что руки дрожат. Замерла, глядя, как трясутся чашки, соприкасаясь краями, издавая мелкое дребезжание. Не знаю, сколько так стояла. Показалось, не меньше суток.

Стук в дверь прогремел, как гром, расколовший вселенную на две неравные части. До и после. До — закончилось, а жизнь продолжалась. Кто-то чего-то хотел. Кто-то стучал в мою дверь ранним утром.

Чашки упали и разбились. Секунду я смотрела на осколки, потом пошла открывать. Эля рванулась следом:

— Подожди, не…

— Те, кого надо бояться, в двери не стучат.

Я включила свет в прихожей, откинула задвижку, не взглянув в глазок. Толкнула дверь и отступила. Где-то далеко проскользнула мысль: «На кого я сейчас похожа? После бессонной ночи и стольких рыданий». Возможно, она даже переросла бы во что-то большее — что заставило бы меня умыться и причесаться, чтобы хоть сына не пугать. Но мысль выдуло из головы моментально.

— Полиция. — Человек в форме, широкоплечий до необъятности, шагнул в прихожую, держа перед собой наполненный продуктами пакет. Когда он, не разуваясь, продвинулся в кухню, чуть не размазав по стене Элеонору, оказалось, что в другой руке тащит второй пакет, такой же. — Закройте дверь, гражданка Семенова. Время неспокойное.

Я закрыла. Трудно было не подчиниться этому басу, от которого дрожали стены и пол. Задвижка лязгнула, а из кухни послышался звук открываемого холодильника.

— Слышь, полиция! — В голосе Элеоноры слышалось больше недоумения, чем бравады, которую она пыталась изобразить. — Ты чего…

— Продукты.

Я вбежала в кухню. Поставив один пакет на пол, из другого полицейский принялся перекладывать в холодильник банки с консервами, хлеб, пакеты макарон, фрукты, овощи, крупу, окорочка. Как будто ограбил магазин, второпях хватая все, что попадет под руку.

— Охренеть. — Эля, стоявшая рядом со мной, взяла себя в руки. — А пожарники теперь чем занимаются, маникюр делают? Что мы проспали?

— Вы не спали, согласно моим данным. — Место в холодильнике закончилось, и полицейский опустился на корточки, открыв морозилку. С тем же невозмутимым выражением лица принялся запихивать туда морковь, картошку и колбасу. — Этих продуктов вам хватит на несколько дней, согласно моим данным. Согласно моим данным, их употребление в течение нескольких дней не нанесет вам ущерба. Извините за фразу «согласно моим данным», носитель слышал ее в каком-то фильме, и она ему очень понравилась. — Полицейский захлопнул дверцу, встал и, подумав, добавил: — Согласно моим данным.

Слово «носитель» я узнала. Замерла, не зная, что и думать. А полицейский скользнул по мне пустым взглядом и вдруг спохватился. Сунул руку в карман, достал пистолет. В его огромной лапе он казался игрушкой.

— Это вам. — Он впихнул мне в ладонь неожиданно увесистый пистолет. — «Рюгер». Калибр девять миллиметров, семь патронов. Здесь предохранитель. — Он показал рычажок с левой стороны. — Нет времени на инструктаж и пристрелку. Согласно моим данным, необходимую информацию можно обнаружить в интернете. Дверь не открывать никому, кроме меня, или тому, кто назовет пароль: «Ты можешь идти один». Окна — единственное уязвимое место, следите за ними, если увидите кого-то — сразу стреляйте. А это — вам, гражданка Королёва. Согласно моим данным, вам должно понравиться. — Откуда-то из-за пазухи он вытащил нечто, напоминающее гаубицу. — «Дизерт игл», калибр пятьдесят, или двенадцать и семь, по отечественным стандартам. Также семь патронов. Держать двумя руками, желательно использовать с шумогасящими наушниками, очень сильная отдача, очень большой разлет мозгов.

— Ни хера себе! — воскликнула Эля — пистолет ощутимо оттянул ей руку.

— Согласно моим данным! — улыбнулся полицейский. Улыбка у него была жуткой. — Вы не покинете квартиру до особого распоряжения. Гражданка Семенова под вашей защитой, как и ее сын. Покажите мне его. Согласно моим данным, здесь должен быть ребенок…

Он опять сунул руку за пазуху.

— Стоп! — Я положила пистолет на край стола. — Вы что, собираетесь дать ему оружие? Вы с ума сошли? Кто… От кого мы должны защищаться?

Полицейский вытащил из-под мундира плюшевого пингвина.

— Игрушка должна расположить ребенка, согласно моим данным. Защищаться нужно от всех, кто попытается проникнуть в квартиру. Убивайте их, не задумываясь. Не волнуйтесь об ответственности. Пока все не закончится, власть в поселке в руках Разрушителей, вы надежно защищены. Но, тем не менее, оставайтесь настороже. А теперь, прошу, позвольте мне поставить вам блок. То, что делал Принц, уже не работает. Согласно моим данным, он перестал играть на стороне людей и подлежит уничтожению.

— Принц? — Эля непроизвольно подняла пистолет. — Так он что, выжил?

— Согласно моим данным, вам нельзя обладать моими данными, пока не поставлена блокировка. Прошу, это несложно. Надо просто мысленно разрешить мне войти в ваше сознание и защитить его.

Я не думала, что можно испытать такой подъем после всего пережитого. От этого здоровенного и явно не самого умного человека веяло, несмотря ни на что, самой настоящей надеждой.

— Мама, — раздался тихий голос из коридора. — Разреши ему. Он правда хороший.

Полицейский развернулся на каблуках, присел и протянул пингвина Костику. Тот подошел и с серьезным видом взял игрушку. Так же серьезно ответил на дурацкую улыбку полицейского.

— Меня зовут дядя Артур, — пробасил тот. — Я — друг.

— Костя.

— Друзья. — Полицейский протянул руку. Я содрогнулась, когда в его лапе исчезла крохотная ручонка сына. Вскрикнула, когда Костик покачнулся.

— Все нормально, — поднялся «дядя Артур». — Я поставил ему блокировку. Теперь ваша очередь.

Я кивнула, убедившись, что Костик твердо стоит на ногах. В голове ветер прошелестел: «Вход воспрещен». И сразу вслед за этим я почувствовала себя защищенной. Вокруг словно выросли каменные стены. И полицейский уже не казался страшным. Он казался надежным.

— Теперь вам можно доверить мои данные, — сообщил он, глядя поочередно на меня, Элеонору и Костю. — Дмитрий, Мария и Принц пережили крушение. Дезинформация была запущена с целью освобождения Константина и введения в заблуждение автономного Исследователя. Дмитрий выйдет на связь с вами в ближайшее время. Ваши свекровь и свекор, — тут он посмотрел на меня, — под надежной охраной. Сюда их не привели, потому что, согласно моим данным, вы плохо совместимы психологически, а внутренние конфликты — одна из наиболее частых причин провала блестящих планов. Вот связь.

Он бросил на стол рядом с «Рюгером» дешевый телефончик.

— Там один номер. Мой. В случае чего — набирайте немедленно. Отдайте мне ключи, я запру дверь, запритесь изнутри. Помните инструктаж.

Ключи отдавала Элеонора. Я уже не могла шевелиться. Упала на стул и прижимала к себе Костика.

— Слышь, «согласно моим данным», — позвала Эля, когда полицейский повернулся к выходу, — а мои-то как?

Он повернулся, изобразил улыбку, как у Терминатора:

— Положитесь на меня, гражданка Королёва.

Грохнула дверь, закрылся на четыре оборота замок. Эля щелкнула задвижкой. Вернулась в кухню, держа в правой руке блестящее чудовище под названием «Дизерт игл».

— У меня очень много что сказать накопилось, но все с матами, — объявила она, глядя мне в глаза.

Я улыбнулась. Зажала Костику уши ладонями и кивнула:

— Давай!