Последний звонок. Том 2

Глава 103 Дима

Квартира, в которую привел меня Николай Васильевич, напоминала гостинку, где мы вызывали дух «Анечки». В кухне — скрипучий шатающийся стол и пара табуреток. В комнате — матрас на полу. Единственным намеком на уют были тяжелые шторы. Правда, они тут висели не для уюта: Николай Васильевич сразу их задвинул, матерясь под нос про какую-то «дуру, которая человеческого языка не понимает».

— К окну не подходить, — предупредил он. — За ним все равно ничего интересного.

Я кивнул. Конечно, трудно представить, чтобы кто-то задумал стрелять в меня из снайперской винтовки, но… Сутки назад я и вообразить не мог, что окажусь в Москве, да еще таким необычным способом.

В углу комнаты на полу обнаружились три книги: Библия, «Искусство войны» Сунь Цзы и Коран.

— Развлекайтесь, — указав на книги, посоветовал Николай Васильевич перед уходом. — Я вернусь к вечеру.

Захлопнулась дверь, дважды провернулся ключ в замочной скважине. Так начался мой первый день в столице — взаперти.

Я заглянул в холодильник, нашел консервы и вакуумные упаковки с колбасой и сыром, «тетрапаки» с соком и молоком. Холодильник был забит основательно, и все это, видимо, периодически обновлялось. В кухне обнаружился электрический чайник, банка с кофе и пачка чая — все новое, неоткрытое. В ванной я нашел упакованные в полиэтилен полотенца и халат, стиральную машину, аптечку размером с хороший ящик для инструментов, мыло, шампунь и дезодорант. Пожалуй, мне здесь даже нравилось.

Забросив одежду в машинку, я придирчиво осмотрел себя в зеркале. На груди расплылся красновато-фиолетовый кровоподтек, но кости, вроде бы, не пострадали. На руках мелкие ссадины, синяки — ничего серьезного. По животу протянулась царапина — видимо, еще с тех пор, как я, перегнувшись через борт крыши, пытался удержать девчонку.

Больше всего меня смутили красные запавшие глаза на бледном лице. Ну и волосы — грязные, перепутанные, — тоже не добавляли баллов. Выспаться нужно было определенно. И, наверное, поесть. Когда я в последний раз ел?

В памяти всплыл кусок хлеба, мимоходом съеденный в ресторане за беседой с Хароном в одной из прошлых жизней. Потом… Потом был спиритический сеанс, Жанна, весь этот кошмар на крыше, затем — сон. Утром, обнаружив пропажу Брика и Маши, до еды мы тоже не добрались. И вот, оказывается, я не ел двое суток, даже больше. Если не считать кофе, любезно предоставленного Арсеном.

— Дура, — буркнул я, думая о Юле. — Вот найду тебя, привяжу к креслу и заставлю твое идиотское видеообращение пересматривать, пока кровь из глаз не польется. Не любят ее, не ценят…

Однако злости не было, только досада. Вся эта история, с самого начала, — плод идиотизма. Идиотский поступок Брика шестнадцать лет назад, потом — мой выход, потом — Маша, потом — Юля. Каждый думал что-то свое и действовал, исходя из этого. А разгребать оставалось другим. Что ж, пора положить этому конец.

Я залез в душ. Вода пахла хлоркой, но делала свое дело — очищала и бодрила. Я вытерся, накинул халат и вышел в кухню. Попытался глотнуть воды из-под крана и тут же выплюнул. Сурово. Видимо, есть какой-то другой путь для утоления жажды. Так и оказалось: в холодильнике припрятали три огромных бутылки «БонАквы».

Я долго думал, чем порадовать начинающий атрофироваться желудок, но, видно, человек, отвечающий за снабжение, решал тут совсем другие задачи. Вся пища была калорийной. Поэтому, плюнув на последствия, я наделал бутербродов с копченой колбасой и открыл пачку молока. Разрушитель я или нет, в конце-то концов?

Жевал бутерброды и листал «Искусство войны». Первая же страница заставила задумчиво хмыкнуть:

«Сунь-цзы сказал: война — это великое дело для государства, это почва жизни и смерти, это путь существования и гибели. Это нужно понять. Поэтому в ее основу кладут пять явлений.

Первое — Путь, второе — Небо, третье — Земля, четвертое — Полководец, пятое — Закон.

Путь — это когда достигают того, что мысли народа одинаковы с мыслями правителя, когда народ готов вместе с ним умереть, готов вместе с ним жить, когда он не знает ни страха, ни сомнений».

Интересно, Принц в своих штудиях достижений человеческой мысли натыкался на этот трактат? Если и натыкался, то явно пренебрег написанным, а зря. Единственного человека, который был готов с ним умереть, он едва не убил, предпочтя действовать в одиночку.

Что вообще происходит у него в голове сейчас, когда он полностью подчинил себе Борю? Что им движет? Сам он, кажется, мнит себя отважным революционером, стремящимся перестроить мир по собственному разумению. Но психиатр Тихонов был прав, утверждая, что за всем этим таится ужас человека, загнанного в угол. Кто пойдет за ним? Кто добровольно доверит свою судьбу психопату, который боится собственных чувств? Юля? Да она первая пошлет его на все четыре стороны.

Дожевывая второй бутерброд, я думал, что чувствую себя сильнее Принца. За мной на верную смерть легко пойдут и Жанна, и Маша, и Эля, а теперь еще и Костик. Да и Юля, я уверен, в конечном итоге пополнит их ряды. Принц же остался в одиночестве, даже без Бори.

Допив молоко, я почувствовал в желудке страшную тяжесть и закончил трапезу. Перебрался на матрас. Глядя в потолок, думал о Юле, и мысли становились тревожнее.

Если разобраться, то Принцу ведь не нужна она сама, нужна лишь ее сила. То есть, достаточно запугать Юлю, убедить как-то отказаться от силы… Или убить?

Эту, последнюю мысль я постарался загнать подальше в подсознание. Слишком мало я знаю о расстановке сил, о правилах этой игры. Принц врал, играл смыслами, подавал крохи правды под тем гарниром, под которым было удобно в конкретный момент. Мне позарез нужно альтернативное мнение, и получить я его могу лишь от одного человека.

Когда этот человек вернулся — скрежет ключа в замке заставил меня проснуться и подскочить — я чувствовал себя так, будто проспал несколько лет.

— Облачайтесь, Дмитрий Владимирович. — Николай Васильевич швырнул мне бумажный пакет. — А я пока внесу немного света в вашу жизнь.

Вспыхнула люстра. Я, щурясь и шипя от боли в расслабленных мышцах, соскреб себя с матраса. Николай Васильевич тем временем проинспектировал квартиру, отворил в кухне окно, не раздвигая штор, и закурил. В качестве пепельницы он использовал кружку, из которой я пил молоко.

— Не задерживайтесь, нам нужно ехать.

— Нашли Юлю? — спросил я, заглядывая в пакет.

Там действительно оказался костюм, черный, как сама тьма. Пиджак, брюки и рубашка, контрастно белая, лежали запакованными в целлофан. Под ними я нашел пару черных туфель, коробку с «iPhone» и пачку «Winston». А еще — бензиновую зажигалку с щелкающей крышкой.

— Пока нет, только условно определили район. Но контролируем все камеры в аэропортах и на вокзалах. Ждем, сейчас выход Арсена.

— Куда тогда торопиться? — проворчал я.

Брюки и рубашку как будто на меня шили. Я с непривычки запутался в мелких пуговках.

— Мария Вениаминовна пришла в себя и хочет вас видеть.

Я на секунду замер, потом начал стремительно одеваться. Телефон и сигареты рассовал по карманам пиджака, туда же запихал черный галстук — времени учиться его завязывать не было, как не было под рукой и Жанны, обладавшей этим тайным умением. Задержался еще на пару секунд, чтобы бросить взгляд в зеркало. И расстегнул пару верхних пуговиц на рубашке.

Когда-то по радио в машине я услышал интервью с женщиной из модельного бизнеса. «Все разговоры о том, идет ли человеку костюм, — чушь, — заявила она. — Как человеку может идти или не идти его лицо?»

Как и многие другие слова, случайно услышанные в течение жизни, эти надолго застряли у меня в памяти, но только теперь обрели смысл. Я смотрел на свое отражение, и мне нравилось то, что я видел, едва ли не впервые в жизни.

— Секрет довольно прост, он — в количестве нулей на ценнике, — сообщил Николай Васильевич, открыв дверь. — Вы закончили прихорашиваться? Или мне подождать, пока вы накраситесь?

— Я похож на гробовщика, которому плевать, жив клиент или мертв.

— Так и должно быть, — согласился Николай Васильевич. — Добро пожаловать в клуб.