«…При транспорте находились граждане, в числе коих были женщины и дети; были как русские, так и мусульмане. Вез транспорт пшеницу — 1700 пудов, мануфактуру — 6000 аршин и другие товары. Муэтдин со своей шайкой, напав на транспорт, почти всю охрану и бывших при нем граждан уничтожил, все имущество разграбил. Нападением руководил сам и проявлял особую жестокость. Так, красноармейцы сжигались на костре и подвергались пытке; дети разрубались шашкой и разбивались о колеса арб, а некоторых разрывали на части, устраивая с ними игру „в скачку“, то есть один джигит брал за одну ногу ребенка, другой — за другую и начинали на лошадях скакать в стороны, отчего ребенок разрывался; женщины разрубались шашкой, у них отрезали груди, а у беременных распарывали живот, плод выбрасывали и разрубали. Всех замученных и убитых в транспорте было до 70 человек, не считая туземных жителей, трупы которых были унесены мусульманами близлежащих кишлаков, точное число каковых установить не удалось».
Выдержка из обвинительного дела Эмира Ляшкар Банта Муэтдин-Бека Газы.
В захламленном мусором и старыми вещами подвале на полу лежало окровавленное тело, вокруг него стояли четверо вооруженных мужчин, в добротном, хотя и разномастном снаряжении. Отдаленно доносился грохот канонады, сам подвал тускло освещал электрический фонарь.
— Cagada…[3] — бурно выругался на испанском языке низкорослый крепыш и сплюнул себе под ноги. — Нас разнесли, как сосунков и всего двое русских. Говорил мне Бруно: куда ты лезешь, так я, идиот, как всегда, не послушался.
Говорил он на неплохом английском языке, но с сильным латиноамериканским акцентом.
— Зато один из них попался нам живым, — второй, худощавый, высокий блондин, присел рядом с лежащим на полу человеком.– И я отсюда не уйду, пока хорошенько не развлекусь. Надо отомстить за наших.
Латиноамериканец неприязненно посмотрел на него и выругался:
— Eres muy feo,[4] Билли. Какие наши? Кто для тебя наши? Ты не думаешь, что сам можешь попасться в руки к русским? Хочешь убить — убей, но мучить зачем? Сраная сука судьба может и к тебе повернуться своей вертлявой задницей.
Третий, с неприятным, вытянутым, прыщавым лицом, мерзко ухмыльнулся и сипло ответил:
— Брось, Хорхе. Это же не люди. Это словно снять шкуру со свиньи. Мой прадед так говорил. А он точно знал.
— Смотрите что я нашел, — четвертый хохотнул и взял с полки большие клещи с ножницами по металлу. — Надо только эту свинку хорошенько связать. Хорхе, ты с нами?
— Делайте что хотите, сраные гринго, — латиноамериканец сплюнул и вышел из подвала.
Алексей сильно вздрогнул и поспешно открыл глаза. Воспоминания были настолько живые, что по спине пробежала крупная ледяная дрожь, а все тело свело дикой болью.
Лекса бросил повод, посмотрел на свои ладони и, только убедившись, что видит не кровавые обрубки, а целые пальцы, немного пришел в себя. Что случилось дальше в подвале он прекрасно помнил. И эти воспоминания никуда не уходили. А еще он прекрасно осознавал, что теперь он никогда не сможет это забыть.
— Суки… — с ненавистью процедил Лешка и оглянулся.
Припекало солнце, в бирюзовом небе мелькали жаворонки, телеги с ранеными и женщинами в окружении конных красноармейцев неспешно пылили по дороге. Чуть поодаль трусили четверо местных на ладных лошадках, эскорт отправленный Рахимом-ака в сопровождение. Они гнали небольшую отару овец.
Лешка про себя чертыхнулся. Предложение старика пришлось принять и отпустить его людей. Сразу стало ясно, что местные не успокоятся и попробуют по дороге освободить пленных. Хотя бы из чувства упрямства стоило не соглашаться, но раненые и женщины сильно сковывали возможности.
Алексей фактически сам принял решение, командир отделения чувствовал себя совсем плохо, а остальные самоустранились. Зато остаток пути до города прошел без проблем. В провизии и фураже нужда отпала, всем необходимым снабдили в избытке, мало того, сопровождающие проводили практически до самого Канда.
— Вот только Баронову на все это плевать, — вслух подумал Алексей. — Не факт, что накажет, но на крючок попытается подцепить обязательно. И неизвестно, как все это аукнется потом.
Никаких иллюзий по отношению к комиссару Лешка не питал, так как по опыту прошлой жизни уже успел научиться разбираться в людях.
— Ты себя плохо чувствуешь, азизим? — к Алексею подъехала Гуля. Воеводин из-за недомогания большей частью ехал на подводе, а его кобылу выпросила девушка. Она прекрасно чувствовала себя в седле и никогда не отказывалась от прогулок.
— Все нормально…
— Ты очень бледный, — Гуля прикоснулась к его руке. — Я чувствую, что тебя что-то беспокоит.
— Все хорошо, — терпеливо повторил Алексей. Злится на Гулю у него просто не получалось, хотя ее привязанность к нему несколько тяготила.
— Хорошо, азизим, — девушка, как всегда почувствовав, что не стоит настаивать отъехала. Она удивительным образом всегда чувствовала настроение Лексы, словно заглядывала ему в сердце.
Впереди показались постройки города. Старший эскорта махнул Алешке, приложил руку к груди, поклонился и подал знак своим. Очень скоро провожающие скрылись из глаз.
— Модя, присмотри за овцами, — коротко бросил Алексей.
Емельянов беспрекословно послушался. Воеводину с каждым часом становилось все хуже и своим решением, он назначил Турчина исполняющим обязанности командира отделения. Несмотря на молодость «командира», личный состав воспринял назначение спокойно. Только дядька Степан беззлобно шутил, что приходится служить под началом молокососа.
А сам Лекса чувствовал себя вполне уверенно. Командовать Лешка привык еще до переноса, а то, что сейчас он пятнадцатилетний пацан, его совсем не смущало. Ну, почти не смущало.
На въезде в город стоял блокпост — неказистый навес, под которым коротали время четверо красноармейцев. Во все глаза пялясь на женщин, постовые вполне дружелюбно показали дорогу к комендатуре.
Город ничем не удивил: типичный средневековый среднеазиатский городишко, к которому цивилизация только-только начала подбираться. В основном глинобитные строения, узенькие пыльные улочки, шум, гам, да толпы народу. Неприятно удивило обилие вооруженных «национальных» кадров.
Комендатура располагалась в центре города, едва ли не в единственном двухэтажном здании в городе. На площади перед ней собирался большой обоз из множества телег. Лешка приказал своим пристроиться там же, а сам засобирался к коменданту.
— Алексей… — к Алексею подошла Татьяна Владимировна. — Обязательно узнай, где здесь госпиталь. Сереже совсем плохо. Подозреваю, что у него начинается отек мозга. Без срочной операции не обойтись. А у Семенова тоже все скверно — скорее всего, гангрена, я могу сделать ампутацию, но в полевых условиях, сам понимаешь, это очень опасно.
— Обязательно, Татьяна Владимировна, — пообещал Лешка и, придерживая рукой шашку, побежал в комендатуру.
Тощий голенастый красноармеец на входе не обратил на него никакого внимания и даже показательно отвернулся.
Лешка хмыкнул, покрутил головой, услышал доносящуюся со второго этажа ругань и взбежал по лестнице, выбивая сапогами из ступенек вездесущую пыль.
— Мне плевать, где ты возьмешь пулемет! — раздраженно орал пожилой, бритый наголо крепыш. — Хоть роди и достань!
— Да где же я его возьму?.. — плаксиво отбивался совсем молодой парень в очках и студенческой тужурке. — В гарнизоне их всего два и один неисправный!
— У этих забери моим приказом, — гаркнул крепыш, тыкая рукой себе за спину. — Ишь ты, взяли моду. Непонятно кто, вчерашние басмачи, а вооружены до зубов. Скажи, что арестую нахрен, если не отдадут. Они все подчиняются мне, как коменданту. Все, свободен, Сидоров. Время тебе до завтрашнего утра.
Крепыш вошел в кабинет, звонко хлопнув дверью, а студент ругнулся и побрел по лестнице вниз.
Алексей помедлил, оправил гимнастерку и ремни, после чего стукнул костяшками пальцев по двери. Очень ожидаемо никто не ответил. Леха постучался еще раз, после чего сам открыл дверь.
В большом, скудно обставленном облезлой мебелью кабинете, в уголке за столом сидела молоденькая девушка в национальной одежде и, старательно высунув язык, что-то печатала одним пальцем на огромной и архаичной пишущей машинке. Комендант устроился за своим столом, под вылинявшим портретом Ленина и, страдальчески кривясь, зачем-то перекладывал бумаги из одной стопки в другую.
Увидев Лешку, он раздраженно бросил:
— Чего надо?
— Исполняющий обязанности командира отделения красноармеец Турчин, следуем с ранеными на воссоединение с отдельным эскадроном одиннадцатой кавалерийской дивизии…
— Исполняющий обязанности? — комендант недоверчиво посмотрел на Лексу. — Да тебе всего… — он запнулся и махнул рукой. — Собственно, какая разница. Были у нас такие, но два дня назад выдвинулись в Коканд. Завтра с утра туда же отбывает обоз, можете присоединиться к ним. Отдельно следовать не советую. Басмачи совсем обнаглели, а всю местность мы не можем контролировать. Сколько вас?
— Семеро конных красноармейцев, пятеро раненых, четверо гражданских, три телеги.
— Отлично, лишние шашки не помешают. Я отдам приказание вас принять. Завтра в пять утра ко мне на инструктаж. Еще вопросы?
— С нами двое тяжелораненых, необходимы срочные операции…
— Госпиталь и хороший врач есть, — опять перебил комендант и быстро что-то написал на клочке бумаги. — Предай бойцу на входе, чтобы проводил. Свободен.
Алексей откозырял, четко развернулся и вышел из кабинета. Присоединение к обозу ему почему-то не очень понравилось, но путешествие в одиночку не нравилось еще больше.
По дороге в госпиталь Воеводин крепко взял Лешку за руку.
— Лекса… — он болезненно поморщился. — Видать надолго я в больничку угодил. Оставляю тебя за себя. Ты смотри, не подведи меня. Верю в то, что ты за ребятами присмотришь. И это… когда докладывать будешь, скажешь, что… — комотд запнулся. — В общем, скажешь, что я приказал отпустить тех сволочей. Не ты, а я. Понял? С меня уже взятки гладки, а тебе жизнь не стоит портить.
— Не беспокойся, Сергей Игнатьевич, все будет хорошо, — уверенно пообещал Алексей.
Воеводин закрыл глаза и кивнул.
Госпиталь оказался совсем невзрачным: небольшое глинобитное здание, да несколько палаток под открытым небом. И очень много носилок с ранеными: как с красноармейцами, так и гражданскими.
Усатый пожилой санитар в замызганном халате гневно забубнил:
— Что? Откуда? Да куда я их положу? Сами что ли не видите? Аркадий Львович уже три ночи не спал, того и гляди сам сляжет. Вот же напасть? Везите в Коканд!
— Да как вы смеете? — вспыхнула Татьяна Владимировна. — Вы обязаны оказать немедленную помощь! Они тяжелые! Вот приказание коменданта.
— Ничего не знаю! — заорал санитар. — Пусть комендант сам оперирует. Бог с вами, освободится Аркадий Львович, с ним говорите. Ждите, у него сейчас операция.
Лешка хотел вмешаться, но потом передумал. При таком его малолетнем внешнем виде санитар в лучшем случае послал бы подальше.
К счастью, почти сразу из одной из палаток вышел совсем молодой парень в очках, медицинской шапочке и окровавленном халате. Услало присев на колченогую табуретку рядом, он дрожащими руками попытался подкурить.
Алексей понял, что это хирург и быстро подошел к нему.
— С нами двое тяжелых раненых, необходимы срочные операции. Я все понимаю, но…
Врач скользнул по нему невидящим взглядом, встал и хриплым голосом бросил.
— Ведите.
Быстро осмотрел раненых, выслушал Тамару Владимировну и приказал:
— В операционную. Ассистировать сможете? Отлично.
Санитар попытался возразить, но врач на него так глянул, что тот сразу заткнулся.
— И я могу помогать! — застенчиво попросилась Гуля. — Мешать точно не буду.
Хирург улыбнулся и, к удивлению всех присутствующих, очень серьезно ответил:
— Конечно. Халат я вам выдам.
Гуля показала зачем-то язык Лешке и умчалась в палатку. Алексей вздохнул и поехал к своим.
Татьяна Владимировна и Гуля появились только поздно вечером. Очень уставшие, но довольные.
— Я помогала! — гордо сообщила девушка Алексею. — И на операции и на перевязках! Аркадий Львович очень хвалил меня.
— Угу… — Алексей сунул ей в руки миску с вареной бараниной и кусочек лепешки. — Что с нашими?
— Все хорошо! — Гуля чмокнула его в щеку и сразу впилась зубами в лепешку. — Только они здесь пока останутся. Сереге трепанацию сделали. А я смотрела и инструменты подавала.
— Ешь, — Алексей встал, подошел к остальным бойцам и спокойно сказал. — Тут такое дело. Командир отделения окончательно выбыл, он остается здесь в госпитале. Так что дальше пойдем без него. Меня он оставил за себя. Если кто против, скажите прямо сейчас.
— Я не против, — быстро ответил Костик и подмигнул Лешке.
— Не против, — согласно кивнул Модя. — А кого еще ставить? Не меня же.
— Ну если комотд так решил, — не особо охотно буркнул Федот. — Пусть так и будет.
— Мне без разницы, — пожал плечами Николка Иванов. — С головой у тебя все в порядке, хоть и малец, почитай, но учти, с командира весь спрос.
— Так и енералом мигом станешь, — ехидно хохотнул дядька Степан. — Но ты смотри, нос не задирай. И молоко с губ утри, ха-ха-ха! Да ладно, не видишь, никто не против тебя. Командуй, ерой, токмо не обосрись!
В общем, никто против назначения не высказался.
Ночевали при телегах, Гуля, как всегда, пристроилась рядом с Лешкой под кошмой и сразу горячо зашептала.
— Знаешь, чего я больше всего хочу?
— Стать врачом? — Лекса про себя улыбнулся.
— И это тоже, но не только… — хихикнула Гуля, прижимаясь всем телом к Лешке. — Угадай! Угадай же… — она коснулась губами щеки Алексея. — Какой ты недогадливый! Ладно, не говори, я потом сама скажу…
Лешка смолчал. Несмотря на горячее как огонь девичье тело рядом, голова была забита совсем другим.
Ему очень хотелось быть полезным стране и сейчас Алексей пытался придумать, как это сделать.
«То, что меня никто не будет слушать сейчас — это понятно. Но когда стану из себя что-то представлять, что предложить? Войны с басмачами я практически не изучал, но с ними и так справятся со временем. А вот ход Великой отечественной знаю неплохо, даже отлично. До нее еще два десятка лет, как раз есть время что-то изменить. Но с чего начать?..»
— Бесчувственное бревно! — фыркнула Гуля, двинула Лешку локтем и сразу же заснула у него на плече. Алексей еще немного поразмышлял, кое-что придумал и тоже провалился в сон.
А с рассветом потопал к коменданту, но как только увидел перед комендатурой уже собравшийся обоз, сразу понял, что опасался совсем не зря.
Обоз оказался огромным, около тридцати-сорока телег, причем при нем находилось очень много гражданских, в том числе женщин и детей. А вот охраны Лекса насчитал всего около трех десятков бойцов, преимущественно нестроевых, да еще почти поголовно пеших. Конных Алексей заметил всего человек пять-шесть.
Присоединяться к обозу сразу расхотелось. Лешка прекрасно понимал, что случится, если по дороге нападут басмачи.
— Кобылья срака… — он даже остановился, но все-таки пересилил себя и пошел на инструктаж.
Перед самым кабинетом невольно получилось подслушать еще один разговор.
— Нет у меня больше людей, Иван Степаныч, хоть тресни нет, говорю тебе русским языком… — раздраженно бубнил комендант. — Всех кого мог, уже отдал. Гарнизон пустой, все наличные силы за басмачами гоняются. Сам знаешь, что люди Муэтдина-бека творят. Я бы не отправлял обоз вообще, но из Коканда давят. К счастью, вчера пришли семеро строевиков-кавалеристов, с тобой пойдут. Правда командир у них молокосос, но с виду боевой и толковый.
— Так-то оно так, но… — пробасил скрипучий голос. — Но и меня пойми, Николаевич. Бабы да детки сплошные, будь они неладны. Да полторы тысячи пудов зерна, да мануфактура, такое как мед пчел ишаков этих немытых приманит.
— Все, не гунди, Степаныч. Деваться нам некуда. Вон, смотри, пулемет, я вам дам. А еще телеграфировал в Коканд, вас на половине пути встретит отряд. Да где этот молокосос шастает, сказал же к пяти приходить.
— Еще без пяти…
Алексей решил, что пора и постучался в дверь.
В кабинете уже собралось несколько человек. Вчерашний очкарик, которому комендант приказывал найти пулемет, молодой раскосый парень в военной форме, но совершенно гражданского вида и пожилой, тощий и длинный как слега, носатый мужик, в железнодорожной фуражке.
Как очень скоро выяснилось, пожилой — Иван Степаныч Сидоров, оказался председателем местной партийной организации, раскосый — китаец Василий Вань — командир городского ополчения, а очкарик — Венцеслав Семенович — председатель городской комсомольской организации и по совместительству заместитель коменданта по каким-то там вопросам.
Ни один из них даже близко не смахивал на кадрового военного, но эти люди все оправлялись вместе с обозом. А еще, на столе секретарши лежал пулемет системы Мадсена[5] со стертым до белизны воронением и брезентовая сумка с магазинами.
Инструктаж долго не продлился, комендант повторил все, что уже Алексей слышал, а еще несколько раз добавил, что своей властью приказывает Лешке с его людьми следовать с обозом: мол, отказываться даже не моги, объявлю дезертиром.
Таким образом, возможности для маневра не оказалось совсем.
Алексей плюнул, пообещал коменданту сделать все возможное и заграбастал себе пулемет. Тем более, умеющих обращаться с ним в охране обоза не оказалось…