Помощник ездового

Глава 3

Слегка вразнобой грохотнул залп, потом второй и третий. Наступила мертвая тишина, которую нарушил голос комиссара.

— Мы не позволим националистическому контрреволюционному отродью диктовать нам условия! — и без того могучий голос комиссара эскадрона Баронова Бориса Борисовича налился силой, став похожим на рев бешеного медведя.

Комеска Казанцева личный состав справедливо побаивался и уважал, а вот комиссара красноармейцы откровенно недолюбливали, в основном за иудейское происхождение. Все знали, что изначально он не Баронов, а вовсе Борух Борухович Барон. У людей просто срабатывала врожденная и извечная неприязнь к евреям. В стиле: мама, папа и дед их не любили, какого лешего я буду любить?

Впрочем, уважения к комиссару тоже хватало. Во-первых, Баронов, как и комеска за спины личного состава не прятался, во-вторых, на иудея не был похож от слова совсем, а в-третьих, обладал такой богатырской статью, что мог не особо напрягаясь таскать жеребца на плечах. Ну и самое главное, если устные внушения до красноармейцев не доходили, охотно доносил их пудовыми кулаками. Истинно иудейская хитрость, коварство и злопамятность, а так же, умение виртуозно материться по поводу и без повода, завершали список достоинств и недостатков Баронова.

Сам Алексей не обращал на комиссара никакого внимания, он молча стоял и не мог оторвать взгляд от свежих могил. Все происходящее вокруг казалось ему глупым и незначительным, а сердце и голову заполняла щемящее одиночество и пустота. Словно он во второй раз осиротел.

— Отомщу, Михей Егорыч… — беззвучно шептал он. — Отомщу, верь мне…

— Враги ответят за каждую каплю кровь наших боевых товарищей! — ревел комиссар. — Вырежем под корень, мать их…

Комеска недовольно покосился на Баронова, тот мгновенно сменил тему и затянул Интернационал.

Было видно, что Казанцева исполнение гимна тяготит, поэтому никто не удивился, что после последнего куплета последовала резкая команда.

— По местам несения службы — марш!

Лекса так и остался стоять возле могилы и стоял до тех пор, пока его не окликнул командир первого отделения первого взвода, куда Лешку определили служить.

— Кому стоим, боец? — комотд состроил серьезную рожу. — Кто службу за тебя тащить будет? Ты, конечно, герой и все такое, но дрова рубить да воду таскать одно, а исполнять военную службу совсем другое. Марш в расположение!

С Серегой Воеводиным, веселым и смуглым как негр парнем Алешка ладил, даже приятельствовал, но то в бытность помощником ездового, а сейчас, видимо, Серега решил сразу образцово-показательно вздуть пополнение, дабы все поставить на свои места. Так сказать, с самого начала задать правильный тон. Что подтверждали маячившие за его спиной бойцы отделения, вознамерившиеся поглазеть на взбучку.

Лекса возмущаться не стал и четко отрапортовал:

— Есть, марш в расположение, товарищ командир отделения.

Он уже давно усвоил, что строптивость в армии ничего кроме проблем не приносит. К тому же, был готов ко всем проверкам вместе взятым.

В расположении, длинном, крытом соломой глинобитном сарае, комод остановился у тюфяка нового бойца отделения.

Лекса уже успел перенести все свои пожитки: карабин, шашку, скатку с шинелью и седельные сумы, в которых размещалось все остальное. Дядька Михей, успел снабдить своего подопечного всем необходимым. Как он говорил: казаки и нестроевые бывают, но воинский припас должон быть у любого мужа казаческого роду.

Первым делом Воеводин цапнул карабин, оттянул затвор, заглянул в патронник и даже мазнул по ложе грязным платком, потом зачем-то понюхал «манлихеровку». Недовольно шмыгнул носом и принялся за шашку: внимательно осмотрел, тронул пальцем кромку, глянул ее на свет, подергал темляк, залез пальцем в ножны и еще раз шмыгнул.

На конопатом лице проступило явное разочарование, придраться не получилось.

Лешка злорадно улыбнулся про себя. Оружие он успел тщательно вычистить. Правда не только из врожденного порядка, а для того, чтобы отвлечься от потери наставника.

— Седельные сумы к осмотру!

— Есть седельные сумы к осмотру!

Алексей принялся четкими движениями выкладывать на попону вещи из сум, как учил его Егорыч.

Кожаное водопойное ведро…

Аркан, путы, скребок, щетка для сапог и щетка для одежды…

Четыре подковы с ухналями…

Запасная пустая саква для овса…

Саквы с сухарями и солью…

Сапожный нож, шило, дратва, иглы и нитки…

Зимнюю папаху, набрюшник, башлык, смену белья, запасные портянки, гимнастерку и шаровары…

Чувяки и ноговицы, теплые носки…

Полсотни патронов к карабину в мешочках и столько же в пачках…

И многое другое…

— Етить, буржуй!!! — восторженно ахнул Костик Пантелеев, понтийский грек, возрастом лишь немногим старше Лексы. — Да у нас и половины такого не сыщется…

— Дык, у Егорыча на попечительстве обретался! — важно пробасил плотный крепыш Федот Стрельцов, парень с Урала. — Чему удивляться-то.

Комод выпучил глаза на богатство и громко сглотнул. Эскадрон был экипирован неплохо, но едва ли у всех присутствовало все положенное по уставу штатное снаряжение и экипировка. Хотя и самого Лешки список был далеко не полный.

Но Воеводин тут же проявил командирскую мудрость: обратил свою слабость в достоинство. Показал кулак личному составу кулак и наставительно пробурчал.

— Видали, как надо? Чтобы через неделю у всех было. Понятно? Проверю! И мне плевать где достанете. Чего скалишься Модя? Ты на смотру все в кучу вываливаешь, а видал, как человек предоставляет, нехлюй? Спрошу как с понимающего!

Потом обернулся к Алексею и сурово бросил:

— Вижу, снабдил и обучил тебя Егорыч справно. Но одно дело шмот в сумы паковать, а другое воевать в составе отделения. Это тебе не хухры-мухры. С завтрева учиться начнешь, так как, ты хоть и герой — все равно сопля неученая. А пока по распорядку…

Только он ушел, как личный состав отделения обступил Лешку.

— Здорова, я Костян, да ты и сам знаешь…

— А я Фролка…

— Да ты не тушуйся, наслышаны, как ты басмачей покромсал…

— Сразу видать, ерой!

— Федот я, мы тут по-простому, понял? Таперича ты боевой товарищ, а не приятель…

— Комод у нас только на вид грозный, но любит, чтобы признавали, как командира…

— Модя я, то бишь — Модест, да ты и сам знаешь…

— А Бодя — сука! Слышь, а там от Егорыча ничего из шмота не осталось?

— И мне…

В общем, Лексу приняли как своего — радушно и приветливо. А он, в ответ раздал красноармейцам оставшиеся после Михея Егорыча пожитки.

Уже когда солнце коснулось вершин гор, Алексей выбрал момент и сбежал на конюшню, проведать доставшегося по наследству от дядьки Михея чагравого[1] жеребца донской породы со смешной кличкой Кугут.

Кугут отличался буйным и строптивым нравом, но Лешку уже давно признал и сразу же приветливо всхрапнул и сунулся мягкими, горячими губами в щеку.

— Осиротели мы, Кугутушка, — Алексей обнял жеребца за шею. — Но ничего, обвыкнемся. Ты не думай, я справный хозяин буду. А вот я гостинца припас…

Он достал из кармана шаровар кусок присоленной лепешки.

— А вот ты где! — к стойлу неожиданно подскочила Гуля.

— Тьфу ты, шальная! — от неожиданности Алешка вздрогнул. — А если бы рубанул?

— Чем? — прыснула смехом девушка и сразу же полезла ластиться к жеребцу. — Ух какой! Красавчик!

— А ну не балуй, заноза! — Алешка строго осадил девушку. — Кугут норовливый, может и хватить зубищами! И вообще, неча баловать боевого коня.

— Кого хватить? — искренне удивилась Гуля. — Меня? Да меня все лошадки любят.

— Лоша-а-адки… — передразнил ее Алексей.

— Я это… — Гуля вдруг шагнула вплотную к Лешке. — Я это… ведь я не поблагодарила тебя еще. Так вот…

У Алексея от едва слышного запаха женского теля сразу закружилась голова. Он на мгновение растерялся, но потом опять проявилась чертова странность. Левая его рука сама по себе легла на спину Гуле, а правая на ягодицу и осторожно, но уверенно притянул девушку к Лешке.

Алые, потрескавшиеся губы оказались совсем близко.

Гуля глубоко и порывисто вздохнула, сердце Алешки забухало словно гигантская литавра.

Но продолжения не последовало. Гуля возмущенно пискнула, уперлась обеими руками в грудь Лешки, оттолкнула его и возмущенно зашипела.

— А ну отвянь! Ишь что удумал, охальник. Правильно Татьяна Владимировна говорила, чтобы я настороже с тобой была. Ишь ты, шайтан…

Лешка оторопел от отповеди, но потом разглядел в глазах у Гули веселые искорки и слегка успокоился.

— И вообще, — Гуля быстро сменила тон. — Вообще, Татьяна Владимировна послала меня тебе рану на лбу обработать. Как бы горячка не случилась. А ну садись сюда. Давай, давай, я что, ждать буду?

Алексей было удумал противиться, но быстро сдался.

Закончив перевязку, Гуля неожиданно чмокнула Алексея в макушку и убежала тихо хихикая.

— Вот же… егоза… — Алешка проводил ее взглядом и счастливо улыбнулся. Повозился еще немного с жеребцом, дивясь своей смелости с женским полом, вернулся в казарму, а туда уже прибежал посыльный с приказанием немедленно явиться к командиру эскадрона.

Канцелярия эскадрона располагалась в очередной халупе, которую даже сараем было назвать излишне пафосно. В ней ночевал комиссар, но в служебное время занимал командир эскадрона.

Алешка подошел, но услышав доносящиеся из окошка голоса остановился и невольно прислушался.

— Ты же понимаешь, Николай, — убежденно басил комиссар. — Пока не решим с кишлаком, Эргаш-бека ловить бесполезно. Донесут же сволочи, о каждом нашем движении сразу же сообщают.

— И что ты предлагаешь? — вскипел Казанцев. — Я тебе уже говорил, что мой эскадрон воевать с гражданскими не будет. Мы сюда зачем пришли? Освобождать от феодального ига или устанавливать красный террор?!! Чем мы тогда лучше баев и беков? К тому же, я не уверен, что личный состав воспримет роль карателя.

— Ты полегче, Коля… — со странной интонацией заметил Баронов. — Гляди услышит кто…

В окне появилась широкая фигура, но Лешка успел спрятаться в тень.

— Забыл о чем говорили на пятом Всероссийском съезде Советов? — продолжил комиссар. — Красный террор — это наш ответ на белый террор. Товарищ Ленин сказал: «Время архивоенное. Надо поощрять энергию и массовидность террора против контрреволюционеров…».

Он хмыкнул. Казанцев молчал.

— Но не переживай Коля, — глумливо хохотнул Баронов. — Нам не придется устраивать резню, для этого есть местные кадры, которые пылают справедливой ненавистью к прихлебателям феодального меньшинства. Я уже отослал нарочного в Канд с телеграммой в Коканд. На неделе сюда придет милицейское подразделение из нацкадров для решения вопроса с контрреволюционерами. Наша задача будет лишь организовать оцепление.

— Ты отослал? — в голосе комеска послышалась угроза. — А почему меня не уведомил? Кто командует эскадроном?

— Ты, Коля, ты, а кто еще, — примирительно бросил Баронов. — Но извини, я веду работу по своей линии и не обязан перед тобой отчитываться. Не кипятись, мы отлично дополняем друг друга. Твое прошлое до сих пор беспокоит людей в Политотделе, но я всегда ручался и ручаюсь за тебя головой. Так что нет смысла ссориться. Друзья мы, в конце концов или кто?

— Друзья… — выдохнул комеска.

— Ну вот! Кстати, что ты собираешься делать с красноармейцем Бодиным?

— Что-что? — раздраженно бросил Казанцев. — Трибунал и расстрелять к чертовой матери!

— Незрелое суждение, — мягко возразил комиссар. — Бодин уверенный комсомолец и верный ленинец. Оступился, не спорю, но со всяким бывает. Накажи его своей властью, пусть пару недель парашу потаскает, но расстреливать не стоит. Договорились? Вот и отлично. Пойду посты проверю…

Лешка опять спрятался. Насчет Боди он не удивился, все в эскадроне знали, что тот служил недреманным оком комиссара.

Баранов ушел, Лекса помедлил и стукнул костяшками пальцев по двери канцелярии.

Комеска сидел в нательной рубахе за столом из неструганных досок. В комнате висел туманом табачный дым и отчетливо пахло спиртным.

— Товарищ командир эскадрона! Красноармеец Турчин…

Казанцев жестом оборвал Лешку и показал на колченогий табурет.

— Садись Алексей…

Комеска несколько секунд молчал, а потом заговорил севшим и уставшим голосом.

— Хочу чтобы ты знал. Я был против того, чтобы оставить тебя в эскадроне. Михей Егорыч упросил. Так и сказал: не оставишь мальца — сам уйду. Говорит, вылитый же казак, даже фамилия казацкая. Знаешь историю своей фамилии? Казаки привозили из походов полонянок, да брали их в жены. А детей прозывали Турчаниновыми, да Турчиными, мол, в роду турецкая кровь…

Лешка молча слушал. Насчет своего казацкого происхождения он сильно сомневался. Настоящую фамилию свою Соболев он предусмотрительно скрыл, чтобы не всплыли прошлые художества. А назвался фамилией дружка по беспризорничеству, благополучно помершему от тифа.

— И вижу что прав Егорыч оказался… — комеска красноречиво посмотрел стоявшую возле ножки стола бутыль с мутноватым содержимым, но справился и продолжил. — Егорыч умел людей насквозь видеть. Ты знаешь, он и надо мной опеку взял, когда я пришел несмышленышем в войско после училища. И жизнь мне спас, когда с «белыми драгунами» рубились у Ярославицы.[2] Тогда Егорыч пятерых сам зарубил и полковника австрийского на пику надел.

— А второй раз он меня спас, — Казанцев невесело улыбнулся. — Когда меня разорвать свои же солдаты хотели, как офицерское отребье. Но не суть… — он достал из полевой сумки тряпицу, развернул ее и подвинул по столешнице к Алексею.

На холсте лежало четыре «солдатских» Георгия.

— Это Михей Егорыча, Алешка, — комеска посмотрел на Лексу. — Считаю, что теперь ты должен хранить. Храни и помни.

Алексей бережно завернул награды и сунул их в карман.

— Только не показывай никому! — строго предупредил Казанцев. — А теперь иди и служи, красноармеец Турчин.

Лешка встал и серьезно ответил.

— Я не подведу, товарищ командир эскадрона!..