Помещик

Глава 23

Банная «лечебная» процедура длилась наверное не меньше часа.

Облив меня дважды с ног до головы приятной в меру горячей водой, набранной из кадушки стоящей в углу отделения, Федор скомандовал:

— Ложитесь, барин.

В кадушке тоже вероятно были заварены какие-то травы. Их аромат я сразу не почувствовал, но брызги попали на пышущие жаром камни и пошел такой дух…

Федор протянул мне войлочную шапочку и сразу же начал работать веником.

Счет, сколько раз он им прошелся по моему организму, я потерял быстро. Как и количество использованных веников. Их было скорее всего не меньше пяти.

Несколько раз он обливал меня настоями каких-то трав. Они наверное были совершенно разные и точно различной температуры.

Орудовал вениками Федор молча. Закончив процедуру, он протянул мне корец какого-то теплого напитка.

— Всё, барин, я закончил.

В предбаннике было выложено три комплекта свежей чистой одежды и три больших льняных полотенца.

Я с удовольствием оделся в чистую сухую одежду и действительно почувствовал себя совершенно здоровым. И сразу же во мне проснулось любопытство, как это всё понимать.

Меньше чем за полу сутки я узнал совершенно поразительные вещи. Первое, это даже не то, что Пелагея с Федором умеют что-то там в целительство, а то, что Дуняша его дочь.

— То, что Дуняша моя дочь у нас, барин, никто кроме Пелагеи не знает. Она считается сиротой, подкидышем. Я по молодости как-то приболел, барыня и определила меня в Хлюстинский лазарет. Там почти три месяца был. Выздоровел я быстро, да лекари попросили вашего батюшку, чтобы он меня оставил работать до зимы. Ну и получилось, — Федор на пальцах показал что получилось.

Рассказывать ему было похоже не очень приятно, но ситуация обязывала.

— Когда я уезжал, то уже знал, что она понесла, но от кого не сказала. Ежели дознались, то меня бы точно до смерти запороли. Ваш батюшка в этом деле дюже строг был.

«Однако старшему брату с рук сошло, — машинально подумал я. — Женился правда».

— Как об этом Пелагея узнала, мне не ведомо. Только однажды в начале следующей зимы она зачем-то поехала в Калугу и вдруг привезла дитё малое. Сказала что подкинули в калужский дом. По всему девочка была не благородного сословия, поэтому барин с барыней записали её в церкви в деревенскую книгу, — Федор горько усмехнулся. — как дочь моей старшей сестры.

Федор подошел к двери и приоткрыв её проговорил:

— Дуняша, просыпайся. Мы вскорости с барином уйдем. А ты ополоснись и приходи.

Закрыв дверь в парную, Фёдор продолжил рассказ:

— Не знаю как Пелагея все это провернула. Когда Дуняше исполнилось два года, она сказала мне что это моя дочь. И что мать её исчезла. Ваш родитель меня всегда ценил и разрешал мне к сестре ходить, у неё детей было четверо и Дуняшу я старался не выделять. Но она как-то почувствовала и когда её барыня взяла в дворню, спросила у меня прямо.

— Понятно, родители мои конечно этого не знали.

— Что вы, барин, как можно. Не буди лихо пока тихо.

— А мне зачем рассказал?

— Так на душе плохо от этого. Мне наш батюшка, отец Петр велел все вам рассказать. Сказал что вы, барин, поймете меня и простите.

Насчет понять вопросов нет, а вот кто я такой, чтобы прощать и самое главное за что. В моих мозгах как-то уместилось, что я теперь дворянин, русский барин и хозяин энного количество крепостных. Но сказать, что я из-за этого нахожусь, так сказать в своей тарелке, это будет не правдой.

Червячок сомнений гложет меня чуть ли не каждый день. Как так, я воспитанный в своё время на идеях гуманизма и всеобщего равенства, вдруг оказался по сути рабовладельцем.

Жизнь конечно существенно поправила мои детские и юношеские взгляды и лозунг «свобода, равенство и братство», я считал вообще-то дурью, воплощение в жизнь которой вызвало потоки крови.

Тем не менее я не настолько изменился, чтобы как должное принимать своё нынешнее общественное и социальное положение.

То, что спешить с принятием «судьбоносных» решений не надо, я понял очень давно и поэтому сразу же отверг пришедшую мысль дать немедленно всем вольную.

Российская действительность немного не такая, как её рисовали знатоки истории в моем покинутом времени. И скорополитное решение с бухты барахты освободить несколько сотен крепостных ничего хорошего им не принесет, как и мне собственно.

Но вот судить нашего дворника за его жизненную ситуацию я по-любому не в праве.

— Все, Федор, проехали. Я тебе в этом деле не судья. Рассказал и рассказал. Ты мне вот что лучше расскажи. Как понимать всё это ваше с Пелагеей, — я пощелкал пальцами, — целительство.

Федор усмехнулся и покачал головой и я на мгновение увидел перед собой очень мудрого и умного человека, скрытого в обличии крепостного дворника.

— Наши места, барин, когда-то такими были, что в здешних лесах чего и кого только не было. Если бы глупый француз знал куда суется, они по нашей дороге ни за что не пошли бы. Кутузов не просто так перехватил супостатов в Малоярославце и сумел повернуть их на Смоленскую дорогу. Тут еще почти в каждой деревни, а в селах везде остались те, кто своё родовое умение не растерял. Но с каждым годом таких становится все меньше. Будут у Андрея девки, может Пелагея своё им и передаст, а может и нет. На все воля Божья. Я вот только умею веником махать, да травы для бани готовить. А научить ни кого не получится.

— Это почему? — удивился я. — Неужели эта наука столь мудреная?

— Не знаю, барин. Это мне не ведомо. Только я пытался старшим племянникам что-то передать, позвал в наш бор, хотел травы кой-какие показать, да только ушел не солоно хлебавши. Ни одной нужной травинки не увидел. А на другой день целую охапку нарвал в тех же местах.

— Чудно ты говоришь, чудно.

— Как есть, барин, так и говорю. Ты, барин, Пелагею не расспрашивай про это всё, не вводи её и себя в грех. Она, сердешная, и сама не рада своему умению.

Я в первой своей жизни частенько говаривал: не буди лихо, пока оно тихо. Вот сейчас как раз такая ситуация.

То, что всякие Калужские, Брянские и прочие Орловские области или как сейчас их называют губернии, очень непростые места, я отлично знал. Например, есть такой русский святой Кукша Печерский. Так его язычники убили если не ошибаюсь в начале пятнадцатого века как раз за то, что он где-то в этих краях крестил народ.

Вот Федор помянул сражение под Малоярославцем. А ведь тут была еще и на самом деле очень загадочная практически во всем Куликовская битва, да и сражение при Молодях произошло в каких-то километрах шестидесяти-семидесяти.

Так что, Александр Георгиевич, не суй свой нос в чужой вопрос, меньше знаешь крепче спишь.

После банной процедуры я чувствовал себя почти здоровым, осталась только слабость которая прошла к вечеру.

У Пелагеи я ничего спрашивать не стал.

Кроме меня и Дуняши никто больше не болел. Как поступить с лекарем, который не поехал к нам, я не знал и поразмыслив, решил что больше к нему обращаться не буду. Он в Калуге не один.

Это был первый день после попадания, который прошел в праздности и безделье. Причём можно сказать абсолютном.

Когда мы ехали из городу Парижу в родные пенаты, физически я конечно мало что делал. Но голова у меня работала…

Думаю со стороны наверное было видно как мои мысли бурлили в черепной коробке. Хорошо, что в карете до Саксонии ехал один.

А после банной процедуры и более легкого чем обычно завтрака, я снова лег в постель. И через некоторое время вдруг понял, что я ни о чем не думаю! Просто лежу и совершенно ни о чем не ду-ма-ю!!!

Это было так неожиданно и не привычно, что я тут же заснул.

В моей первой жизни у меня была пассия, которая иногда становилась какой-то странной и как бы ушедшей куда-то.

Когда это стало повторяться достаточно часто, я спросил:

— Зайка, — она любила когда я так её называл, — о чем ты сейчас думаешь?

«Зайка» тряхнула своей огненной шевелюрой, смерила меня оценивающим взглядом и ответила, поразив меня до глубины души.

— Ни о чем. У меня реально в голове не бывает ни одной мысли.

— Это как ни одной мысли? Так не бывает, — в моей голове мысли всегда и я в подобное не мог поверить.

В этот вечер мы с ней поругались первый, но не последний раз.

Вскорости это безмыслие меня стало раздражать, затем стало напрягать обращение «Зайка». Когда я перестал её так называть, она устроила мне скандал и на следующий день обновила огненность своих волос и создала из них творческий беспорядок.

Увидев до тошноты рыжую лохудру, я понял что всё: пора на выход.

И вот теперь я сам испытал это чувство: отсутствие каких-либо мыслей в своей голове. Жалко что рядом не было никого с мобильником. Как интересно это выглядело со стороны?

Следующее утро началось привычным образом: петушиный концерт и попытки солнца прорваться через закрытые шторы.

Самочувствие прекрасное, полон сил и бодрости, готов к труду и обороне.

Во время завтрака Пелагея порхала вокруг меня как легкое перышко. Наверное мои внешний вид и отличное настроение доставляли удовольствие.

— Пелагея, ты, голубушка, знаешь где Серафим?

Одна из первых мыслей после пробуждения была, что мясо вполне могло уже и созреть. А раз так, то пора за дело.

— Знаю, барин. В людской вас ждет. Он с самого ранья прибежал и говорит, пора мясо проверять.

— Ну и как?

— На мой взгляд вполне уже можно и употреблять. Конечно если повесит больше, мягче будет и аромата поднаберется еще. Да только вы же его будите всякой специей заправлять, а потом коптить. Так что я бы уже и солить начала.

Пелагея принесла две больших солонки и поставила их на стол.

— Вот, барин, я по вашему рецепту приготовила. Одна солонка, — она показала какая, — смесь для сухого посола. Другая, для рассола.

— Спасибо, а записала состав? На память в таком деле лучше не полагаться.

— Как вы велели, так я делаю. Всё новое записываю, тщательно и подробно.

В кабинете родителя было несколько больших и толстых совершенно чистых тетрадей. Он их вероятно приобрел, когда решил вернуться к делам.

Вот одну из них я и приспособил под «Кулинарную книгу деревни Сосновка». Такую надпись я сделал на её обложке и строго настрого наказал всем работникам кастрюли и половника записывать все рецепты.

Первый рецепт я записал собственноручно. Этой чести удостоился майонез.

У Пелагеи неожиданно оказалось достаточно бойкое и грамотное перо и почти всё было написано её рукой.

Серафим с Настей ожидали меня и увидев их, я неожиданно подумал:

«Ну прямо бегуны на низком старте, — Серафим от нетерпения постоянно тер ладони и переминался с ноги на ногу. — Прямо горит от нетерпения».

— Андрей, Серафим, несите куски на кухню. Цех еще не готов, поэтому пока будем работать здесь.

Пока мужики носили мясо Пелагея, Настя, Мария и Анфиса начали готовить рассол. Дуняшу я распорядился сегодня не трогать и отпустить к отцу.

То, как Серафим с Настей начали работать, мне очень понравилось: с большим желанием и пониманием, очень старались и все у них быстро и ладно получалось.

К полудню первый этап приготовления полуфабриката был закончен. Тщательно обработанные и уложенные куски грудинки были опущены в подпол.

— А теперь, ребятки, давайте сами приготовьте вот это, — щечки, спинки и все остальное заготовленное мною для «эксперимента» с другими видами мяса, я решил в последний момент поручить обрабатывать будущим мастерам-беконоведам.

Они похоже уже чувствовали себя уже вполне уверенно и тут же принялись за работу.

Глядя как ребята работают, я вдруг подумал:

«А как дело пойдет, так сразу же могут появится конкуренты. Ума большого не надо, чтобы сообразить как такой продукт готовить. Тут и промышленный шпионаж не нужен».

Мне сразу же вспомнился разговор с губернским регистратором Волковым.

«Интересно как обстоят дела с моей протекцией и арендой дома? По идеи господин титулярный советник уже должен и нарисоваться, — я потрогал карман, на месте ли моя записная книжка. — Ну раз такая мысль пришла в голову, жди сегодня известий из Калуги».

Обед в итоге у меня получился позже обычного. Настроение у меня было на все сто: отличное самочувствие, без сучка и задоринки проведенная заготовка и засолка беконного полуфабриката, ни каких признаков туч на моем «горизонте».

После обеда меня ждала беседа со старостой. Сидеть в доме желания не было и я расположился в павильоне, где недавно принимал калужского полицеймейстера.

Староста немного робел, сразу же видно, что ему не привычно находиться в барской усадьбе.

— Садись, Сидор Матвеевич, в ногах правды нет. Мы с тобой я думаю о многом должны обстоятельно поговорить, — мое предложение было видимо полнейшей неожиданностью для старосты и он залился румянцем как красна девица.

Примостившись на краю стула, он ни как не мог начать говорить и вдруг к моему изумлению достал из кармана смятую грязноватую бумагу.

— Ты, Сидор Матвеевич, давай-ка садись по-людски, а то как воробушек примостился на жердочки. Того и глядишь, свалишься.

Старосту мои слова успокоили, а листок бумаги придал ему видимо уверенности.

Он положил его на колени и аккуратно разгладил. Мне хорошо было видны какие-то не понятные и мне каракули.

— Барин, дозволь сначала о своем.

— Мы все, — Сидор Матвеевич обозначил какую-то фигуру в воздухе, — интересуемся когда крестины будут у басурмана.

В этот момент я вспомнил, что перед завтраком Пелагея подала мне записку от батюшки. Я её положил в записную книжку и успешно забыл прочитать.

— Сейчас, мы с тобой это и выясним, — перебил я старосту и достал записку.

Отец Петр спрашивал, удобно ли мне будет провести крестины дней через пять. Если да, то он хотел бы познакомиться поближе с Вильямом и провести с ним несколько бесед.

Языкового барьера у них нет. Оказывается наш батюшка, в отличии от многих других, человек образованный и знает в частности языки. Тороповым невежда в фактически домовом храме был не надобен и они добились назначения на приход своего кандидата.

Наличие крестных Вильяму не обязательно, оказывается взрослого можно крестить и без них.

Я прочитал еще раз вслух записку батюшки и вопросительно посмотрел на старосту. Он довольно заулыбался, его смущение как рукой сняло.

— Хорошо, барин, хорошо. Вот и меня вопрос и просьба по этому поводу. А где вы, барин, желаете чтобы молодые жили?

— Да мне все равно, — пожал я плечами. — Решай как вам удобно. Марии я дам вольную, это будет мой свадебный подарок.

Старосту как подбросило со стула. Он рухнул мне в ноги.

— Спасибо, барин. Спасибо, благодетель.

В беседе невольно получился перерыв. Я спокойно подождал пока староста возьмет себя в руки и снова сядет на стул.

— Продолжай, Сидор Матвеевич.

— Мы, барин, то бишь я и все мои остальные, просим разрешения молодым жить у нас, — староста замялся. Ему вероятно сложновато барину объяснить почему он так просит.

— Не объясняй, — усмехнулся я. — Понятно почему просишь об этом. Если вам так удобно, — я развел руками, — баба с возу кобыле легче. Только на службу являться без опозданий. А как на другое поставлю, без звука и бегом.

Старосту такое решение явно устроило и обрадовало и он заговорил увереннее.

— Дозволь, барин, ему уже перейти к нам. Баловства я не допущу, а мы начнем приглядываться к нему. Уж очень чудно нашей девке за басурмана идти.

— Ну коли так вопрос ставишь, тогда давай поступим, — я выбил барабанную дробь пальцами, — давай поступим так. Я им даю отпуск до крестин, на крестины естественно и два дня после. Годится?

— Годится, барин, — на распев произнес довольный староста.

— Тогда, как с тобой закончим совет держать, забирай.

Почти час, после решения личного вопроса, староста рассказывал мне об общественном.

Оказывается вчера на деревне был сельский сход. Дорешивали сегодня с утра, поэтому никто мне ничего не рассказал, так как договорились барину сообщить уже готовое решение.

Решение схода меня порадовали. После длительных дебатов, временами переходящих чуть ли не в драки, решили предложить барину всю землю обрабатывать одним клином.

Особенно за это ратовали братья Степана. Они грамотные и оказывается провели свое исследование земель имения. По их подсчетам получилось, что не меньше пяти процентов пашни уходит на межевые борозды. Этот аргумент оказался решающим.

«Офигеь, — подумал я, услышав эту цифру. — Не меньше двадцати гектаров земли пустует».

Староста на этом месте сделал паузу, давая мне возможность переварить эту информацию.

Я позвал Анфису, которая что-то делала на крыльце.

— Принеси коньяк, два бокала, нарезанный лимон и сигары.

Анфиса ушла, а я продолжил:

— Не думал, что так много, — покрутил я головой. — Это же не меньше двадцати десятин.

— Да неправильно они, барин намерили. Я промолчал, да только земли больше гуляет.

— Даже так, — слова старосты меня вообще повергли в трепет.

Да только из-за одного этого коллективизация сельского хозяйства насущнейшая необходимость для страны. Особенно здесь в Центральной России.

Анфиса девица на ногу оказалась легкая и на столе передо мной появился коньяк, два бокала, тарелка с нарезанными лимонами, две вилки и коробка сигар с принадлежностями.

Два бокала и две вилки повергли старосту в трепет. Он в буквальном смысле задрожал, покраснел как рак, затем побледнел и мне показалось перестал даже дышать.

Понятное дело двумя бокалами барин пить не будет и пользоваться двумя вилками тоже. Значит второй бокал и вилка для него.

Для крепостного мужика, даже и деревенского старосты, это разрыв всех шаблонов.

Я ухмыльнулся и налил в бокалы на два пальца.

— Давай выпьем за успех всех наших начинаний.

Староста оказался молодцом. Спешить пить он не стал, внимательно наблюдая за мною, повторил все мои действия.

Коньяк он выпил не поморщившись, а вот с лимоном справился не сразу, видно что вилкой ему орудовать не просто.

— Крепкая зараза, барин, как наше хлебное. А то и покрепче будет.

— Коньяк называется. Тебе я думаю его осваивать придется.

— Это как? — опешил староста.

— Басурман его потребляет.

— Ух ты! А дорогой?

— Этот дорогой, настоящий французский. Наши русские дешевле, но тоже хороши. Будет хорошо работать и не дурить, будут у него деньги и на коньяк.

— Это на какое же ты его дело, барин, поставить хочешь?

Коньяк явно ударил старосте в голову. Он и не заметил, что перешел на «ты». Похоже пора закругляться.

— Не скажу, военная тайна, — хотя это наверняка секрет Полишенеля. — Ты вот мне что скажи. Какие планы на ближайшие дни?

— Надо, барин, начинать пахать. Думаем завтра и приступим. Потом сразу озимые сажать. Потом окончательный дележ зерна и…

Староста помялся и показал на бутылку коньяка.

— А потом гулянка за счет барина как обещано, — засмеялся я. — Так?

— Так, барин, — довольно подтвердил староста.

— Ну с богом. Иди забирай басурмана со своей внучкой.

Все, что я сказал старосте, мною было повторено для Вильяма и Марии, а господину англичанину еще и порекомендовал пока держать язык за зубами и не тренькать по поводу моих планов о их будущей работе.

Оставшись один, я выпил еще коньяка и закурил сигару, размышляя об услышанном. Моё глубомыслие было вскорости прервано известием, что из Калуги мне письмо от господина титулярного советника Иванова.

В первой моей жизни «чуйка» меня никогда не подводила. Иногда она правда меня покидала, но подводить ни разу не подводила.

Я быстро распечатал письмо и по своей многолетней привычки 21 века, прочитал его конец. Смысл прочитанного дошел до меня мгновенно.

Мне надо ехать в Санкт-Петербург!