Полукровка

15



К тому времени, когда повозка въехала в усадьбу, над верхушками деревьев начал подниматься рассвет. Небо было ясным, почти бесцветно-серым, когда в мир медленно начал просачиваться свет, но Сорча едва заметила, как они подъехали к сараю.

Анхус даже не успел остановиться, как Сорча встала, готовая помочь разгрузить Орека.

— Переведи дух, — сказал ей Анхус. — Давай не будем трогать его, пока не будем готовы.

Сглотнув пересохшим горлом, она вместо этого занялась рюкзаками, чтобы чем-нибудь занять трясущиеся руки. Если она будет стоять неподвижно слишком долго, нервный узел в ее внутренностях может затянуться так туго, что разорвет ее надвое.

Кара шагнула к ним из пустого стойла. Одетая, с собранными наверх волосами и закатанными до локтей рукавами, ее спокойные, решительные манеры придали Сорче некоторое спокойствие.

Выглянув из-за борта повозки, Кара приподняла брови и увидела лежащего без сознания Орека.

— Так-так, — сказала Кара, — давненько никого из них не видела.

— Она говорит, что он спас ее от другого, — сказал Анхус своей жене, вытаскивая рюкзак Орека из повозки. Сорча последовала за ним в стойло, обнаружив, что Кара вычистила его и постелила свежего сена.

— Их двое? Так далеко на севере? — Кара задумчиво хмыкнула. — Он выглядит тяжелым.

Сорча умоляла:

— Пожалуйста, оставь монеты, которые я тебе дала, и дай ему отдохнуть, пока он снова не сможет двигаться. Он потерял так много крови и…

Кара отмахнулась от этого беспокойства.

— Вы двое никуда не уйдете. Он не в том состоянии, чтобы даже стоять, не говоря уже о том, чтобы кому-то угрожать, а ты вот-вот упадешь. А теперь давайте устроим его поудобнее.

Сорча моргнула, не зная, что еще сказать, кроме «Хорошо». Она ненавидела нервную суету, ее так переполняли беспокойство и вина, что она чуть не стала совершенно бесполезной. Сорча должна быть спокойной. Сорча была единственной, кто знал, что делать. Но сейчас страх и изнеможение настолько поглотили ее, что она позволила Каре и ее спокойствию взять верх.

Она помогла Каре соорудить удобное гнездышко, чтобы уложить Орека на охапку сладко пахнущего сена, накрытого оставшимися одеялами. Она принесла мазь и те полезные припасы, которые у них были, добавив их к небольшому запасу, который Кара принесла из дома.

Когда все было разложено и готово, они втроем вытащили Орека из повозки и, кряхтя под его огромным весом, медленно потащили в стойло. Домашний скот с интересом наблюдал за тем, как они изо всех сил старались не трясти его слишком сильно, и к тому времени, когда они уложили его на подстилку из сена, все тело Сорчи дрожало от усилий.

Кара вытерла лоб тыльной стороной ладони.

— И ты сказала, что он меньше других?

Пока Анхус срезал с Орека испачканную рубашку и промокшее одеяло, Сорча взяла бутылку макового молока, которую передала ей Кара, и влила немного ему в горло.

— Совсем чуть-чуть, — уговаривала она. — Проглоти для меня.

Он пошевелился при звуке ее голоса, горло перехватило, когда он сглотнул, но так и не открыл глаза. Напряженная складка пролегла между его бровями, а тело держалось так напряженно, что она даже не могла представить, что он спит. Сорча провела большим пальцем по нахмуренному лицу полукровки и напевно заверила его, что он в безопасности, и что с ним все будет в порядке. Когда это, казалось, не сработало, она сказала ему, что они с Даррахом в безопасности.

Наконец, его мышцы расслабились одна за другой, и он полностью обмяк в своем гнезде из одеял и сена.

Сорча подняла глаза и обнаружила, что Кара и Анхус наблюдают за ней, обмениваясь многозначительными взглядами.

— Мы быстро все сделаем и дадим ему отдохнуть, — заверила ее Кара. — Почему бы тебе не рассказать нам, как ты оказалась в нашей маленькой части мира с компаньоном-орком.

Благодарная за отвлечение, Сорча не была слишком горда, чтобы воспользоваться этим, хоть бы не думать слишком много о том, что им предстояло. Они с Карой промыли рану, с облегчением обнаружив чистые края и то, что самое сильное кровотечение прекратилось. Ее руки все еще слишком сильно дрожали, чтобы зашивать его самой, и у нее закружилась голова от облегчения, когда Анхус предложил помочь.

Она крепко держала Орека, положив ладони на его толстую руку, пока грубые пальцы Анхуса протыкали иголкой и ниткой плоть. Она не могла смотреть, в уголок рта скатилась слеза, поэтому она успокаивающе гладила кожу Орека маленькими круговыми движениями и рассказала им все.

История лилась из нее быстрее, чем речные пороги, Сорча едва останавливалась, чтобы перевести дух между рассказами о том, как ее схватили работорговцы, и как ее освободил Орек. Кара сочувственно кивала, как будто в словах Сорчи был какой-то смысл, ее глаза расширились, когда она услышала об их переправе через реку в полночь, и недовольно нахмурилась, услышав, как обошлись с ней горожане Биррина. Сорча не могла остановиться, ее чуть не стошнило от того, как быстро слова срывались с губ, но каждое из них облегчало ее душу.

К тому времени, когда Анхус закончил ужасную работу и перешел к порезу на лице Орека, Сорча добралась до того дня, когда следопыт-орк устроил засаду на них у реки.

— Он был крупнее и быстрее, но Орек держался стойко, — сказала она им, с гордостью глядя на своего спутника сверху вниз. — Я думаю, он мог победить, но я отвлекла его.

— Ты вытащила его из реки. Я бы назвала это победой, — съязвила Кара.

Сорча издала неопределенный звук. Она не скоро забудет сверкнувший нож следопыта перед тем, как тот вонзился в бок Орека.

Рука на ее плече заставила Сорчу подпрыгнуть. Она поняла, что дрожит, и Кара посмотрела на нее сверху вниз, озабоченно нахмурившись.

— Я думаю, вам обоим пора отдохнуть.

— О, нет, я присмотрю за ним…

— Он еще несколько дней ничего не сможет делать. Приляг и отдохни. Тебе понадобятся силы, чтобы ухаживать за ним.

Отказ снова вертелся у нее на языке, но когда она посмотрела вниз на Орека, то увидела гладкость его лба и ровный ритм дыхания. Теперь он действительно спал, на некоторое время избавившись от боли, и она знала, что маковое молоко продержит его в таком состоянии еще несколько часов.

— Хорошо, — наконец согласилась она.

Когда Кара ушла за кувшином воды, Анхус сказал ей:

— Нужно сделать кое-что по дому, так что тишины не будет.

— Я не думаю, что это помешает мне, — ее глаза щипало при каждом моргании, и только упрямство удерживало ее на ногах.

Вскоре Кара вернулась с чистой тряпкой и керамическим кувшином, полным воды. Убедившись, что у нее и Орека есть все, что им понадобится на ближайшее время, пара ушла, закрыв за собой дверь стойла.

От облегчения у Сорчи чуть не подогнулись колени, но она заставила себя продержаться достаточно, чтобы снять испачканную одежду, ополоснуться водой и обтереть себя тряпкой, надеть чистую рубашку и бриджи. Она собрала оставшиеся у них одеяла и разложила их рядом с Ореком.

Сорча легла, любуясь широтой его массивных плеч. В мягком свете сарая она могла разглядеть шрамы, которые усеивали и перекрещивали его спину, историю, которая говорила о тяжелой жизни.

Ее тело почти растворилось в мехах и сене, но она не смогла удержаться, чтобы не распутать несколько клоков на длинной гриве его волос и заплести короткую косу.

Сон настойчиво овладевал ее разумом, как зов сирены, затягивающий на дно.

Прежде чем сдаться, она придвинулась немного ближе, положив сжатые руки ему на спину. Его кожа горела, и она чувствовала каждый его вздох. Она позволила ритму убаюкать себя в последний момент.



Сорча проснулась намного позже с сеном в волосах и ватой во рту. Что ж, по крайней мере, так ей показалось. Она затуманенно моргнула, глядя на незнакомое стойло. Запахи и шум оживленного сарая были достаточно знакомы, но это были не конюшни ее семьи.

События предыдущего дня обрушились на нее, вызвав неожиданную волну паники в груди, и Сорча резко обернулась.

Орек лежал точно так же, как она его оставила, и глубоко спал, его дыхание было ровным. Кожа вокруг зашитой раны выглядела не воспаленнее и не краснее, чем когда она смотрела в последний раз, и Сорча вознесла безмолвную молитву Судьбе в надежде избежать лихорадки.

Она заглянула через его плечо, радуясь, что выражение его лица расслабленное.

Не в силах сдержаться, она провела рукой по его предплечью, успокаивая не столько его, сколько себя. Она так боялась за него, все еще боялась, что ему больно, или он не проснется. Сорча помогала своей матери заботиться о множестве больных братьев и сестёр и раненых конюхах, проводила много дней у постели больных, ухаживая, кормя и утешая. Но у нее всегда была помощь — тетя Софи была рядом и наблюдала за исцелением.

Здесь, сейчас, в незнакомом сарае, когда ее спутник тяжело ранен, Сорче пришлось признать, что она не в порядке.

Она сжала его запястье и похоронила эти мысли глубоко в сознании. Беспокойство и нерешительность никому не помогали, и в свете — она покосилась на высокое окно на фронтоне сарая — ближе к вечеру ей было довольно стыдно за то, как она вела себя вчера и как справилась в сложившейся ситуации. Вернее, не справилась.

Глубоко вздохнув, Сорча легла на спину и потерла глаза, пытаясь прогнать затянувший голову туман и песок из глаз.

— О, нет, ничего подобного, — сказала Кара, подбегая к двери стойла. Она открыла ее и ворвалась внутрь с подносом, на котором было что-то теплое и вкусно пахнущее. — Я знаю, что ты не спишь, так что оставайся в таком состоянии, пока мы не напичкаем тебя едой. Потом ты снова сможешь поспать.

— Я уже проспала весь день, — слабо запротестовала Сорча, принимая еду. Она никогда не была горда своим хорошим аппетитом, что доказывал щедрый зад.

Кара отмахнулась от ее слов, прежде чем наклониться, чтобы осмотреть Орека, не прикасаясь к нему.

— Ты устала до костей, — сказала она, снимая повязку, пропитанную травами, которую они наложили на рану прошлой ночью. — Я полагаю, ты все еще уставшая. Просто хотела убедиться, что ты поела перед тем, как снова лечь спать.

— Я ценю это, — сказала она с полным ртом теплого хлеба, намазанного маслом. Гороховый суп, который стоял на подносе, был сытным, соленые куски мяса — восхитительными, и Сорча забыла о хороших манерах.

— Пожалуйста, дай мне знать, как я могу отплатить тебе, — сказала она, прожевав и проглотив. — Твоя доброта…

— Я уверена, что мы можем найти для тебя много работы, но, пожалуйста, не волнуйся сегодня. Отдыхай. Солнце почти село, и дневная работа закончена. Позаботься о себе сейчас, а потом сможешь позаботиться о своем мужчине, — Кара ухмыльнулась ей и подмигнула. — И о лошадях, если у тебя есть хоть какие-то навыки.

Сорча покраснела до корней волос, не зная, как вежливо поправить Кару. Вместо этого она сказала:

— Я не боюсь навоза. У моей семьи большая конюшня.

Кара издала радостный звук.

— Знаешь что-нибудь о подковывании?

— Конечно, — сказала Сорча, отламывая еще один ломоть мягкого хлеба. — Я работала с кузнецами, когда им нужна была помощь.

— Превосходно. Анхус будет рад это узнать. У нас в городе только один кузнец, и мы делим его с несколькими другими деревнями. Его не будет в этих краях еще неделю, а нам нужно начать собирать урожай.

Сорча чуть не подавилась супом, торопясь сказать:

— Я рада помочь! Все, что в моих силах.

Кара удовлетворенно кивнула.

— Я скажу Анхусу. Как удобно, что бродяга с компаньоном-орком, спящим в нашем сарае, разбирается в лошадях.

Кара рассмеялась, а Сорча покраснела, и они принялись непринужденно болтать, пока Сорча ела. Это был безобидный разговор о погоде, реке и грядущем урожае. У Кары и Анхуса была не самая большая ферма, но правильно подкованная лошадь сделала бы работу намного более выполнимой. Из их беседы стало очевидно, что Кара очень любит свою землю, дом и семью.

Боль в душе Сорчи нарастала, даже когда она преодолевала дискомфорт в желудке. Она скучала по своей семье, по их громкой болтовне за обеденным столом, ссорам за завтраком, поездкам в город. Путешествуя с Ореком, она смогла подавить большую часть своей тоски по дому и беспокойства, сосредоточившись на нем и их путешествии.

Но в окружении знакомых ароматов, вынужденная из-за усталости и обстоятельств сидеть неподвижно, сердечная боль пробирала ее до костей.

Кара оставалась рядом до тех пор, пока Сорча не съела всю миску дочиста, не оставив после себя ни крошки. Было приятно поговорить с другой женщиной, и она позволила спокойствию и компетентности Кары окутать ее.

Ее веки отяжелели, а зрение затуманилось, когда Кара взяла поднос и снова велела ей отдыхать.

— Как там Даррах? — спросила она, стараясь не запинаться. — Я могу забрать его, если он доставляет слишком много хлопот.

— О, я не думаю, что ты заберешь его обратно от детей в ближайшее время. Они играли вместе весь день. Прошлой ночью ему соорудили маленькую кроватку из корзины, и я подозреваю, что он уже устроился в ней, — Кара похлопала ее по плечу. — Так что перестань волноваться и поспи немного.

Сорча кивнула, загоняя свои тревоги обратно в яму разума. Она вообразила, что она бездонна, и сбросила туда все, о чем больше не хотела думать или чего чувствовать.

Кара тихо вышла из стойла, и вскоре сарай наполнился тихими звуками довольных животных, дремлющих после ужина. Свет почти померк, небо за высоким окном сарая стало темно-фиолетовым.

Зевнув, Сорча откинулась на спину, ее желудок был переполнен. К сожалению, ее разум тоже, но она закрыла глаза, защищаясь от окружающего мира.

Она подтянула меха под подбородок и уткнулась головой в ложбинку между лопатками Орека… Это помогло успокоиться, и не было ничего плохого в том, чтобы уютно устроиться, пока она отдыхает.



На следующее утро Сорча погрузилась в знакомый ритм повседневных дел и уход за животными. День начался рано, Кара снова принесла завтрак, а Анхус обдумал работу на день. Пока Сорча ела сосиски и печенье, они с Анхусом обсуждали, как лучше подковать лошадь.

Все это время Орек неподвижно лежал рядом с Сорчей, его дыхание было ровным и спокойным.

Сорча пыталась довольствоваться этим.

Но по мере того, как утро подходило к концу, даже после того, как она с трудом надела новую обувь и вычистила другие стойла, а он даже не пошевелился от шума и суеты, ее беспокойство начало наполнять каждую жилку и пору.

Работа помогла немного отвлечься, и она с такой энергией принялась за нее, прогоняя заботы, что Каре пришлось прервать почти бешеную деятельность, чтобы предложить ей полуденную трапезу. Помыв руки, она присоединилась к маленькой семье за обедом.

У Кары и Анхуса были мальчик Брэм лет четырех и девочка Бриджид лет семи. У обоих были светлые волосы матери и карие глаза отца. Они испытывали поверхностное любопытство к ней, к этой странной гостье, спящей в их сарае, но в основном хихикали и хлопали выходкам Дарраха. Енотик был рад видеть ее, чирикая и взбираясь по руке на плечо. Он использовал ее волосы как веревку, чтобы залезть выше и взгромоздиться ей на макушку. Она отодвинула его только тогда, когда он попытался схватить кусок мясного пирога, направлявшийся к ее рту.

Дети были более чем счастливы развлечь щенка, а их родители были более чем счастливы, что дети отвлеклись и не путались под ногами, когда начались дневные хлопоты по дому.

Они провели вторую половину дня, подковывая лошадей, чтобы подготовиться к завтрашнему сбору урожая, в чем Сорча с радостью согласилась помочь.

Собрав с Карой яблок в маленьком фруктовом саду, семья и Сорча собрались на ужин и рано легли спать, потому что впереди был большой день. Она легла рядом с Ореком после того, как перевязала его раны и перевернула на спину.

Комочек страха превратился в туго натянутую веревку отчаяния, обвившуюся вокруг ее груди. Она знала, что ему нужен отдых, и пока его дыхание было легким и у него не было лихорадки, делать особо было нечего.

Это, конечно, не мешало ей беспокоиться.

Устроившись поудобнее на их постели из сена и мехов, Сорча прижалась к нему и взяла его гораздо большую руку в свою.

— Пожалуйста, проснись завтра, — прошептала она ему в плечо.

Она могла поклясться, что его рука сжала ее, и это было единственное, что позволило ей наконец погрузиться в беспокойный сон.



Второе утро наступило даже раньше предыдущего, как и обещал Анхус. Сорча выполняла свои задания с такой же решимостью, хотя ее энтузиазм резко поубавился. Пробуждение без изменений в состоянии Орека испортило ей настроение, и она тихо съела завтрак.

Кара предложила ей заняться другой работой по хозяйству в сарае, но Сорча завязала кудри косынкой и настояла на том, чтобы помочь. Следуя за Карой и Анхусом на их поля, она провела утро, убирая камни с пути плуга, убирая снопы пшеницы и выплевывая бог знает что изо рта. Ее руки покраснели и потрескались от десятков мелких порезов и булавочных уколов травы, а рубашка давно промокла от пота к тому времени, как они остановились перекусить.

Она с благодарностью взяла у Кары прохладную ткань, когда они собрались у колодца возле фермерского дома. Вода успокоила зуд в носу и на спине, и она чуть не застонала от облегчения, разминая шею и пальцы.

Анхус вернулся из холодного домика, который они вырыли в тени леса, неся поднос с мясом и буханками хлеба.

— У нас есть холодная курица и…

— Мама, мама, мама, мама!

Детский визг разнесся по поляне, и трое взрослых резко посмотрели в сторону сарая, откуда выбежали дети. Бриджид стрелой промчалась через поляну, Даррах прижимался к ее груди, а ее брат ковылял позади.

— В чем дело? — спросил Анхус, нахмурившись.

— Он проснулся! — воскликнула Бриджид, рухнув на материнские юбки.

— Зеленый человек! — добавил Брэм, цепляясь за сапоги отца.

С замиранием сердца Сорча бросилась через поляну быстрее, чем, по ее мнению, было способно ее усталое тело, но для нее этого было недостаточно.

Она напугала всех животных, фыркающих и обиженно блеющих, двигаясь в ритме быстрого стука своего сердца.

Сорча резко остановилась перед открытым стойлом.

Орек уставился на нее с ошеломленным выражением лица, его брови нахмурились в замешательстве. Из его распущенной косы торчали клочки сена, и она не знала, осознает ли он, что шевелит тупыми зелеными пальцами.

Он долго смотрел на нее, и в полумраке амбара эти карие глаза приобрели насыщенный янтарный оттенок. Его ноздри раздулись, вбирая мириады запахов, за которыми быстро последовал трепет, когда он вдохнул запах сена и животных.

— Сорча… где мы? — спросил он хриплым от долгого перерыва голосом.

Именно звук ее имени на его губах окончательно сломил ее. Рухнув на колени рядом с ним, Сорча обняла его за плечи, стараясь не задеть швы. Она уткнулась лицом в его мощную шею и не могла остановить слезы, которые крупными каплями лились из ее глаз.

Беспокойство, страх — все это выплеснулось из нее на его невольное плечо.

Она услышала, как он издал озадаченный вздох, за которым последовали успокаивающие звуки, перекрывающие шум ее рыданий. Огромная теплая рука ласково обхватила ее затылок, а другая нежно накрыла ее руку.

— Все в порядке, — пророкотал он, и она почувствовала, как слова вибрируют на ее губах.

Это только заставило ее всхлипнуть сильнее, что вырвало из ее горла панический звук.

Еще больше успокаивающих звуков, еще больше успокаивающих рук, и через несколько долгих мгновений Сорча смогла сдержать слезы. Когда она, наконец, откинулась назад, то почувствовала, будто ее опустошили и очистили. В хорошем смысле. Она оставила океан соленой воды на своем бедном, сбитом с толку компаньоне, слезы все еще текли по его обнаженной груди.

Он посмотрел на нее с беспокойством, как будто малейшее движение могло заставить ее снова рыдать.

Когда беспокойство от ожидания его пробуждения исчезло, бурлящее облегчение нахлынуло на пустоту, оставшуюся позади.

Лицо ее расплылось в улыбке, и она воскликнула:

— Ты проснулся!