Полукровка

10



Орек боролся с яростным румянцем, заливающим его лицо, держась неподвижно и задрав тунику. Сорча не спеша осматривала оставшуюся царапину на его боку, полученную от кабана.

Судьба, неужели минуло всего несколько дней? Казалось, что прошла целая жизнь с тех пор, как он откинул полог палатки и эта человеческая женщина ворвалась в его жизнь.

Он всегда быстро исцелялся, и сейчас рана выглядела так, будто начала зарастать, но Сорча настояла на том, чтобы нанести еще немного мази, прежде чем они приступят к урокам.

— Нужно убедиться, что рана не откроется снова, — сказала она. — Я бы не хотела причинить тебе боль во время нашего спарринга.

Он фыркнул, наслаждаясь ее дерзкой ухмылкой. Это сказало ему, что ее страх утих, и, возможно, она говорила правду после боя — сначала он напугал ее, но на самом деле она его не боялась. Он совсем не хотел пугать ее.

Ей нечего меня бояться. Я никогда не причиню ей вреда. Никогда.

Он был потрясен сражением двухдневной давности больше, чем Сорча. Эти работорговцы были неряшливыми бойцами, слишком уверенными в себе из-за численного превосходства. Даже потерявшись в своей ярости берсерка, он не увидел в них особой угрозы. Он отразил столько нападавших сородичей-орков и остался жив, что не был удивлен, почему кабану удалось нанести больше урона, чем любому из работорговцев.

Нет, его потрясла сама интенсивность ярости его зверя. Даже сражаясь за свою жизнь с противниками-орками, он никогда не терял себя в этой ярости. Его собственническое чувство к этой человеческой женщине разбудило зверя, спавшего внутри, и теперь, когда тот проснулся, все его внимание было сосредоточено на ней.

В ту первую ночь после нападения Орек лежал без сна, слушая, как она дрожит и стонет во сне. Звуки терзали его, затрагивая то, о существовании чего он и не подозревал. Мягкие, отчаявшиеся существа, которых хотелось успокоить, защитить, о которых хотелось заботиться.

То, что он понятия не имел, как сделать. То, что так непривычно его разъяренному зверю, который огрызался при виде угрожающей ей опасности. Они были такими разными, эта обжигающая ярость и нежная тоска, но исходили из одного и того же места внутри него, из центра груди, где билось сердце.

То же самое чувство возникло, когда она провела кончиками пальцев по его коже, скользкими от мази. Ее медленные, обдуманные прикосновения направили ощущения прямо к члену, давая ему чертовски мало возможности скрыть, как сильно он хотел, чтобы она прикоснулась к нему везде.

Его румянец стал еще ярче, и он задался вопросом, чувствует ли она его жар.

Но нет, она сосредоточенно склонила кудрявую голову и не обращала внимания на его сладкие мучения.

Орек стиснул зубы, вонзив клыки в десны.

Он редко испытывал ярость, подобную той, которую обрушил на работорговцев. Это было похоже на то, как он находился вне себя, наблюдая за собственной битвой, но он не был безмозглым зверем, отбивающимся от работорговцев. Нет, он был холодным, злобным убийцей.

И он ни о чем не жалел. Не тогда, когда это обеспечивало безопасность Сорчи.

Это все, что имело значение.

Это, и то, что она его не боялась.

Сорча не казалась испуганной, когда, наконец отступила, чтобы осмотреть свою работу. Она одобрительно кивнула и вытерла руки тряпкой.

— Только не перенапрягайся, — сказала она.

Когда он весело фыркнул, она изогнула одну из своих умопомрачительных бровей.

— Не буду, — пообещал он в хорошем настроении.

Дерзкая ухмылка вернулась, и Сорча неторопливо отошла, чтобы взять свой кинжал. Покачивание ее бедер притягивало его взгляд, гипнотический ритм заставлял забыть, что он может снять тунику.

В груди сжалось, и на него нахлынуло ощущение, мало чем отличающееся от прежней ярости берсерка. Но это был не гнев, не ярость и даже не простая похоть. Сладкое и густое, как сироп, тепло разлилось по нему, мягкое, как кончики пальцев. Кончики ее пальцев.

Зная Сорчу всего несколько дней, Орек уже был так… привязан к ней.

Он даже не мог высмеять себя за то, что чувствовал себя глупым волчонком, следовавшим за ней по пятам, горя желанием увидеть, что принесут их уроки.

Орек все еще был шокирован тем, что она обратилась с подобной просьбой, и пока она не заговорила об этом сегодня утром и не начала готовиться, он не совсем верил в то, что она говорила серьезно.

Но когда она приняла боевую стойку, готовая начать, он снова был поражен, обнаружив, что она настроена серьезно.

Им действительно не следовало задерживаться, следовало продолжать свой путь и постараться оторваться от всех, кто следует за ними, кого-то похуже. Орек, однако, постепенно начинал понимать, что он ни в чем не может ей отказать.

Он не смог сдержать легкой усмешки, увидев ее позу. Уперев руки в бедра, он преодолел расстояние между ними несколькими широкими шагами.

Его ноздри раздулись, когда ее зрачки расширились, и он подумал, что ему померещился ее вздох и легкий румянец, когда на нее упала его тень.

Она моргнула, открыв рот, чтобы задать еще один из своих вопросов, когда он зацепил ее ботинком за ногу и одним движением отправил задом на землю.

— Уф!

Она снова моргнула, глядя на него, на этот раз снизу вверх.

Орек сохранил улыбку на лице, хотя внутри все скрутилось от волнения, когда он наклонился, чтобы предложить ей руку. Он не мог вспомнить, когда в последний раз играл, и надеялся, что только что ничего не испортил.

— Такие стойки хороши на дуэлях, но глупы для драк, — объяснил он, поднимая ее после того, как она вложила свою руку в его.

Отряхая зад от листьев, Сорча усмехнулась.

— Достаточно справедливо.

— Начнем с чего-нибудь более простого. Покажи мне, как ты сжимаешь кулак.



Сорча прищурилась.

— По-моему, ты все выдумал.

Орек фыркнул.

— Я бы не стал.

Ей очень понравились истории Орека, он был одаренным рассказчиком, и когда он рассказал ей все орочьи истории, которые знал, она с жадностью проглотила их. Несмотря на то, что в целом Орек был тихим мужчиной, он оживал во время своих рассказов. Когда они ужинали у костра, теплое сияние отбрасывало на него драматические тени, которые он использовал в своих интересах. Его руки всегда двигались, и он знал, когда и как идеально понизить голос для эффекта. Когда они шли днем, он был не менее оживлен, хотя она не могла наблюдать за ним так пристально, поскольку приходилось высматривать случайные камни, на которых легко можно было подвернуть лодыжку, и сусличьи норы.

Сегодня на очереди были рассказы о русалках, и он провел большую часть утра, пытаясь убедить ее в их правдивости, но она все еще не верила до конца.

— Но ты никогда не слышал о мужчинах-сиренах. Только о русалках на северном побережье.

— Говорят, самцы даже красивее самок, поэтому русалки ревниво охраняют своих мужчин.

— Кто говорит?

— Легенды.

— Ммм-ммм, — с сомнением промычала она.

— Я пересказываю то, что слышал сам.

— Но почему они позволили спрятать себя?

— Может быть, им нравится, когда за ними ухаживают, — сказал он таким звучным рокотом, что Сорча почувствовала его до кончиков пальцев ног. Это было почти как мурлыканье, и не должно было быть таким… приятным.

На его губах заиграла загадочная усмешка, позволив выглянуть лишь намеку на клыки. Это смягчило широкое, жестокое лицо, и Сорчу потянуло так же верно, как мотылька на пламя. Несколько дней пути рядом с этим мужчиной, и она начала понимать, что в нем есть что-то почти… прекрасное. Он был крупным и мог быть жестоким, а на его лице часто прорезались жесткие морщины, но так же, как высочайшие горные вершины поражали своей красотой, Орек творил это с ней.

Сочетание человека и орка в его чертах и линиях создавало нечто не чудовищное или странное, а удивительное.

Она почувствовала, как румянец пополз вверх по шее, и отвела взгляд, сосредоточившись на всем, чем угодно, кроме него.

Они шли вдоль реки уже несколько дней, пейзаж вокруг постепенно зеленел. Они оставили позади выносливые сосны и ели, усеивавшие землю сухими иголками и острыми шишками, и теперь шли под гигантскими секвойями и раскидистыми кедрами. Толстые заросли клевера и молочая устилали лесную подстилку, спускаясь до самых валунов, окаймляющих реку. Хотя осень наступала еще до похищения Сорчи, погода еще не стала слишком холодной, по крайней мере, перед самыми темными ночными часами. Она могла только надеяться, что тепло продержится.

До сих пор их путешествие, за исключением нападения работорговцев, было довольно легким. Приятным. Она знала, что в основном это было благодаря ее попутчику.

Сорча прочистила горло, все еще борясь с румянцем.

— Я все еще думаю, что ты шутишь.

Он снова ухмыльнулся.

— Тебе придется спросить русалку, когда увидишь ее в следующий раз.

— О, конечно, да, в следующий раз, конечно, — фыркнула она. — Я сомневаюсь, что и она скажет мне правду.

— Хм, — промычал он, — тогда, я полагаю, тебе просто придется довериться мне.



Орек вернулся в их лагерь, чувствуя себя немного менее напряженным. Голова все еще была влажной после купания в холодной реке, он повел плечами, чтобы расслабить мышцы, пока остывала кровь.

Это была пятая ночь после нападения, и, как и остальные, Орек нашел момент ускользнуть в сумерки, чтобы взять свой член в руки. Он безжалостно дрочил, представляя, что это ее маленькие и мягкие ладони трогают его, мечтая о том, каким должно быть ее прикосновение. Он стискивал клыки и рычал ее имя, когда спускал в реку, позволяя воде унести тяжелый запах и его острую, щемящую тоску — по крайней мере, на мгновение.

Теперь каждый день он наполнял свою голову воспоминаниями и образами ее улыбки, ее смеха, пышного изгиба задницы и выпуклостей груди. Когда он оглядывал лес, он видел очертание ее талии повсюду, в излучине реки или на склоне ветки дерева. Он мечтал зарыться лицом во все эти кудри, и у него чесались руки накрутить их на пальцы. Он жил ради того, чтобы ее глаза заблестели, а губы, эти проклятые плюшевые губы, изогнулись в улыбке. Его не волновало, что она часто дразнила его — нет, он действительно наслаждался этим, жил каждым ее словом, даже если это было за его счет.

Потому что это означало, что ей было легко с ним. Потому что это означало, что она видела в нем не опасность, а… друга.

И друг был намного лучше врага или угрозы. Даже если его мысли о ней редко оставались просто дружескими.

Ореку было не привыкать удовлетворять свои потребности самому. Он был мужчиной в расцвете сил, но одиноким — он делал это, чтобы немного снять стресс или просто потому, что ему было скучно. Сородичи-орки не были застенчивыми, он был свидетелем того, как многие члены клана предавались оргиям, или как другие соплеменники занимались сексом, и как животные устраивали гон в лесу. Он даже сталкивался не с одной парой людей, охваченных страстью.

Он повидал всевозможные виды совокуплений, все виды страсти и игр, и часто был взволнован увиденным. Иногда он сохранял воспоминания о том, как мужчина крутил бедрами, или о стонах удовольствия, издаваемых женщиной, и использовал их, чтобы доставить себе удовольствие.

Однако сейчас все, о чем он мог думать, была она.

Какие звуки она бы издавала, когда он вот так двигал бедрами, доставляя ей больше удовольствия, чем они оба могли вынести, это преследовало его мысли во сне и наяву.

Это была самая сладкая пытка.

Часть его знала, что его мысли шли по опасному, судьбоносному пути. С которого он не скоро сможет свернуть, если вообще когда-либо сможет. Как только орк принимал и инициировал связь с парой, что-то фундаментальное и необратимое изменялось внутри него. Вот почему к брачным узам относились так серьезно — и многие в его клане их избегали.

По большей части Ореку было все равно. Эта часть хотела, чтобы ее запах остался в его легких, а ее улыбки — в его жизни.

Орек никогда не был безрассудным, никогда не мог себе этого позволить. Глупость его бы давно убила. Возможно, тогда его должно было беспокоить то, как беспечно он шел навстречу краху, поскольку из этого влечения могла получиться только катастрофа, но он не мог это остановить. Не хотел.

Но стоило ему вернуться в их лагерь, как вся тяжелая работа рук пошла прахом.

Сорча склонилась над щенком, говоря ему всякую чушь и почесывая живот, пока Даррах катался по земле и пытался укусить ее за пальцы.

Он знал, что попал в беду — он и раньше испытывал похоть, позволял своим мыслям безудержно вращаться вокруг оркцесс. Он представлял, как будет лежать с ними, обладать ими в течение ночи, наконец-то исследовать чужое тело и получать ответные прикосновения. Каково это — наконец-то погрузить свой член в тепло жаждущей женщины? В юности его мучили сомнения.

Когда же он смотрел на Сорчу, ему хотелось всего этого и гораздо большего. Он хотел заключить ее в объятия и прижать так сильно, что она стала бы частью его, так близко, что никогда не смогла бы ни уйти, ни расстаться с ним. Он хотел узнать, каково это — быть внутри нее, окруженным теплом, и слышать, как ее стоны эхом отдаются в его ушах.

Орки были алчными существами, и он желал ее так яростно, что уже знал — пути назад нет. Вероятно, он знал это еще до того, как его член впервые встал на нее.

Он слышал о том, что самцы испытывают подобные чувства и делают всякие глупости, чтобы угодить своим самкам. Истории, которые он слышал, и совокупления, которые он видел в клане, сбили его с толку, потому что он не мог себе представить, что так сильно потеряет голову — глупость убивает.

Затем Сорча улыбнулась.

Судьба, он был таким глупым. И он не собирался останавливаться.

Потому что никто не сказал ему, никто не предупредил о том, насколько увлекательными будут такие чувства.

Затем она улыбнулась ему, позволив Дарраху укусить один из пальцев, зажатых между его детскими лапками.

Сердце Орека забилось в неровном ритме.

Внутри него всегда было уродство, часть, которая причиняла боль, завидовала и желала, и даже она была влюблена в нее. С ней, для нее, все было по-другому — темное чувство собственничества, которое все еще хотело, но также тосковало и беспокоилось. Оно хотело заботиться о ней.

Когда он мог, он просыпался раньше нее, чтобы начать утренние приготовления и прибраться в лагере. Он поднимал ее рюкзак с земли, чтобы она могла просунуть руки в ремни. Он придерживал уголки одеял, когда она настаивала на том, чтобы аккуратно сложить их перед отправкой в путь. Он всегда отдавал свой лучший мех, — заслуга этой темной части души, нуждавшейся в том, чтобы ей было тепло, комфортно и безопасно.

И чтобы она была окружена чем-то, что пахло им.

О, да. У него были большие неприятности. Раньше он никогда не заботился о чем-то или ком-то, считал себя неспособным к этому.

Но он был более чем способен — и так, так хотел.

Упрямая женщина настаивала на том, чтобы все делать самой, и даже пыталась заботиться о нем. Он позволял ей, когда это означало прикосновения, и, честно говоря, не только темная сторона хотела впитать в себя ее внимание. Он позволял ей быть полезной, нанося мазь или подавая ему ужин. Казалось, она хотела этого, и ему нравилось наблюдать за ней. Когда ее внимание было сосредоточено на задании, он мог смотреть на нее сколько угодно, не опасаясь быть пойманным.

Действительно, волчонок.

— Выглядит безопасно? — спросила она, вставая. Она кивнула в темноту, туда, где река протекала недалеко от их лагеря.

У него перехватило горло, и он кивнул.

— Сомов нет? — она с отвращением сморщила нос.

Позавчера утром они видели всего одного, и она содрогалась от ужаса, отказываясь подходить к воде весь остаток дня.

— По крайней мере, никого, кто хотел бы меня видеть.

Она нахмурилась, но все испортила усмешка.

— Тогда я пойду умоюсь.

— Держись у берега.

Махнув рукой, она ушла в темноту, и Орек воспользовался паузой.

Он подхватил Дарраха и взвалил его на плечо, пока готовил их постели на ночевку.

Когда он развернул свой большой мех, что-то выпало на землю со звонким шлепком. Орек опустился на колени и поднял кошелек с монетами.

Лес отозвался эхом от его раскатистого смеха.



Непрерывный дождь барабанил по брезенту, отдаваясь эхом в их маленькой импровизированной пещере. Они и раньше путешествовали под дождем, не торопясь надевать плащи из промасленной кожи и укрывать рюкзаки, но до сих пор к ночи дождь прекращался.

Сегодня вечером не повезло.

Не проливной, но, тем не менее, настойчивый дождь заставил их разбить лагерь пораньше. Ореку потребовалось немного времени, чтобы найти то, что он хотел, и они, наконец, расположились между двумя огромными поваленными секвойями. Своего рода палатка в виде натянутого поверх брезента обеспечивала укрытие от дождя, но не от холода.

Сорча сидела на своем спальном мешке, пытаясь согреть ноги. Ее ботинки стояли у волокнистой коры дерева, поверх были разложены влажные носки.

Поскольку этим вечером костра не было, они разложили свои спальные мешки поближе друг к другу. Сорча втиснулась в дальний угол пространства, образованный примыкающими друг к другу стволами. Орек постелил чуть поодаль, изголовье на уровне ее бедер, так что он будет тем, кого встретит любой глупец, который сунется вынюхивать в их убежище.

Орек, нырнул обратно в укрытие, низко пригнувшись для этого. Он натянул за спиной свой непромокаемый плащ, образовав что-то вроде двери. Это перекрыло большую часть прохода, закрыв их и от света, но также избавив от брызг дождя, падающих снаружи.

Орек тяжело опустился на свой спальный мешок, темнота скрывала большую часть его лица, оставляя только силуэт. Это не помешало Дарраху радостно взвизгнуть, слезть с колен Сорчи и забраться к нему.

— Ты нравишься ему больше.

— Это потому, что я таскаю ему морковку. Не так ли? — спросил он щенка, держа его в оставшемся луче скудного света. — Посмотри на этот живот.

— Я бы накормила его морковью, если бы она у меня была.

— Тебе нельзя ее доверять, — глубокомысленно заметил он. — Если вы будете вдвоем, то вся она вмиг исчезнет.

— Это правда.

Даррах ворчал и рычал, играя с большими, тупыми пальцами Орека.

Сорча наблюдала за происходящим, по крайней мере, насколько это было возможно в полумраке, расчесывая пальцами свои кудри, пока Орек играл с щенком. Он часто делал это перед сном, чтобы утомить его, ведь еноты были ночными созданиями, а Даррах все еще совсем ребенок. Если бы он выспался днем, то не спал бы всю ночь, лазая по ним или роясь в рюкзаках в поисках еды.

— Ах, б'ррук, даррах, — выругался он, когда Даррах попытался погрызть костяшки его пальцев.

Всякий раз, когда енот становился слишком буйным или слишком резким, Орек мягко упрекал его по-орочьи. Она не думала, что он осознавал, когда возвращался к родному языку. Когда он разговаривал с щенком, его язык не казался ей таким уж странным или жестким. Как и большая часть того, что он говорил, это звучало успокаивающим мурлыканьем, от которого у нее поджимались пальцы на ногах.

— Тебе не будет холодно? — спросил он ее, пока щенок боролся с его рукой.

— Нет, здесь довольно уютно.

Большой орк уже занял большую часть укрытия, и стало немного теплее. Она предпочла бы огонь, чтобы хотя бы высушить носки и размягчить вяленое мясо, но и этого вполне хватало.

— Я не знаю, сколько дней у нас есть до того, как ночью ударят морозы, — сказал Орек. — Я могу сделать для тебя палатку из этого, — он коснулся брезента над ними.

— Хм, — она заставила себя подумать, даже когда немедленное отрицание почти сорвалось с губ.

По правде говоря, были моменты, когда она просыпалась посреди ночи, возможно, потому, что слышала странный шум, или потому, что ее тело все еще не привыкло спать в таком незнакомом месте после того, как она провела почти все ночи своей жизни в спальне дома. Когда она просыпалась, то смотрела поверх потухшего огня, выискивая форму его тела.

Часто он был всего лишь силуэтом, огромная грудь поднималась и опускалась во сне. Иногда она могла разглядеть более мягкие линии его лица во сне, которые заставляли его выглядеть моложе. Иногда это был просто мягкий отблеск пылающего огня в его темных волосах.

Что бы это ни было, этот смутный вид его тела развеивал ее страхи. Видя его, она чувствовала себя лучше.

Этого не сделать в палатке.

Тем не менее, она сказала:

— Я подумаю об этом. Но есть что-то такое, что можно рассказать только во время ночевок под звездами.

Он хмыкнул в знак согласия.

Ей это понравилось. Ей многое нравилось в этом мужчине.

Ей нравилось, как нежно он обращался с Даррахом, укрывая крошечное тельце в гнездышке, сделанном из капюшона с меховой подкладкой, который был слишком теплым, чтобы надевать.

Ей нравилось, что он всегда проверял, насколько ей удобно, или расспрашивая ее, или находя минутку, чтобы осмотреть ее постель на ночь. Ей нравилось, как бугрились и двигались мышцы на его плечах и спине, когда он снимал верхнюю куртку, оставаясь в тунике.

Ей нравилось, каким теплым он был.

Обменявшись еще несколькими любезностями, они улеглись спать.

Хотя ее одеяла были удобными и не промокали из-за подкладки, которую Орек постелил на землю, и хотя в маленькой пещере их убежища вскоре стало тепло и уютно, и даже темнее, чем ночью снаружи, и хотя дождь лил в успокаивающей ритме, ей потребовалось гораздо больше времени, чтобы заснуть.

Она лежала без сна, зная, что Орек тоже не спит.

Его дыхание было ровным и легким, но за те дни, что они были вместе, она поняла, что он никогда не засыпал раньше нее. Всегда дежурил.

Это ей тоже нравилось.

Он ей нравился.

Сорча глубже зарылась под одеяла и вздохнула, желая, чтобы ее мысли успокоились. Но когда орк был так близко, она не думала, что это возможно.

Она осознавала, что его голова находится менее чем на расстоянии вытянутой руки. Потребовалось невероятное количество воли, чтобы не зашевелить бедрами.

Он нравился Сорче.

О, она чувствовала влечение и раньше. Хотя ее жизнь была заполнена семьей и обязанностями на конюшнях, у нее было несколько интрижек и даже один роман с молодым человеком из деревни. Ничего слишком серьезного, особенно когда некоторые из них начали поднимать шум по поводу брака и ожидали, что она бросит свою семью.

Сорча никогда не сделала бы этого. Несмотря на то, что родственники раздражали ее, она любила их больше жизни.

Она была не прочь пошалить, и, по правде говоря, большинство из этих похождений были именно такими: любопытство, которое нужно было удовлетворить, или приятный способ скоротать час. Она усвоила ценные уроки, например, что ей нравится, а что нет, а также научилась читать партнера.

Она почувствовала, что мысли оживают, и повернулась к стволу дерева, так как не могла ослабить растущее давление в голове. Слегка углубив дыхание, она успокоилась. У орков было превосходное обоняние, и, оказавшись в ловушке в их убежище, она знала, что ему достаточно малейшего намека, чтобы точно понять, о чем она думает.

Разве это было бы так уж плохо?

Ну… она, честно говоря, не знала.

По мере того, как росли их совместные дни, Сорча тоже обращала на него внимание. Она с тревогой ждала его легких улыбок, находила очаровательным этот намек на вспышку его клыков. Хотя поначалу ширина его плеч и груди, возможно, пугала ее, она не раз представляла, как проводит руками по этому зеленому телу, ощущая его силу на себе.

Ей было немного стыдно за то, что она наносила мазь гораздо дольше, чем ему было нужно.

Сейчас на нем едва осталась царапина, заживающая гораздо быстрее, чем это возможно для человека. Мазь тут ни при чем, и это была пустая трата важного запаса, но она все равно пользовалась этим предлогом как возможностью прикоснуться к нему.

Она была бы более смущена этим, если бы не находила вид своей загорелой, но все еще персиковой кожи на фоне его зеленой плоти — завораживающим. Точно так же, как у людей с загаром и коричневым цветом кожи, зелень орков отличалась по цвету и текстуре. Его веснушки были темно-зеленого цвета, и она обнаружила, что его кожа действительно потемнела от солнца, она заметила разницу, когда он сменил тунику.

О, нет, я снова думаю о его груди.

Она пошевелила бедрами так тихо, как только могла.

Она должна была остановить это. Он был ее компаньоном, ее телохранителем. Возможно, он был бы рад авансу с ее стороны, но, возможно, и нет. Она не могла позволить себе потерять его сейчас, не тогда, когда она все еще была так далеко от дома. И мне нужно вернуться. Хотя они не сталкивались ни с чем опасным со встречи с работорговцами, путешествие все равно было трудным, и не только его сила и компетентность облегчали ей путь. Его общество помогало ей оставаться в здравом уме.

В своей жизни Сорча редко бывала одна. Да, она выкраивала день то тут, то там, иногда отсиживаясь у тети Софи, а иногда отправляясь в Дундуран навестить подругу Эйслинн. Именно туда она направлялась в тот день, когда ее схватили, а ведь она неделями предвкушала свой день в замке с Эйслинн.

В детстве у нее были и другие друзья, но по мере того, как росла ее семья и она сама, большинство отошли на второй план. Растения, которые были оставлены без питания, увядали и погибали. Но ее матери нужна была помощь, нужно было содержать конюшни. К счастью, Эйслинн, как дочери и старшему ребенку лорда Дарроу, не было отказа. Она сохранила их дружбу силой воли, и Сорча всегда с нетерпением ждала возможности навестить подругу и послушать долгожданные сплетни.

Несмотря на то, что Эйслинн Дарроу была немного старше Сорчи и, к отчаянию своего отца, все еще не была замужем. Имея младшего брата в качестве очевидного наследника, она не видела особых причин принуждать себя к браку. Вместо этого она заполняла свои дни делами, которые ей нравились, и продолжала учебу. Сорча могла часами восхищенно слушать, как Эйслинн потчевала ее историями о том, что она делала и о чем читала.

Были времена, когда Сорча сгорала от зависти к свободе, которая была у Эйслинн.

Выросшая на рассказах о подвигах отца-рыцаря и репутации благородного лорда Дарроу, Сорча иногда представляла себе собственные приключения. Путешествия по миру, выискивая интересных людей и истории.

Но все это были фантазии — она никогда бы не бросила свою семью.

По крайней мере, по своей воле.

И все же она здесь, все еще за много миль от дома, лежит в странном лесу у странной реки со странным мужчиной.

Ну, не такой уж и странный.

Сорча подперла руками подбородок и снова попыталась успокоиться.

Мысли об Эйслинн заставили ее задуматься о том, как мало друзей у нее было вне семьи. Как мало у нее вообще было всего вне семьи. Сорчу это не возмущало, она любила семью, но, возможно, это объясняло ее растущую привязанность к Ореку.

В самой страшной опасности в ее жизни этот мужчина предложил ей безопасность, и она приняла ее.

Он был ее компаньоном, союзником, а теперь, возможно, и другом.

Сорче нужны были друзья.

Ты же не фантазируешь о том, что друзья могут прижать тебя к ближайшему дереву.

Нет, но она возложила это на его плечи. В конце концов, они были великолепны. Как можно было ожидать, что она не будет мечтать о них, уютно завернувшись в свои одеяла?

Сорча вздохнула, чувствуя, что сон наконец-то захватывает уголки ее сознания.

Она заснула, уговаривая вести себя прилично. Держать руки подальше от орка и сохранить остатки мази. Скоро она будет дома.