Полшанса

Глава 1

Один из алгоритмов, в которых на основе счётного множества линейно независимых векторов «a» строится множество ортогональных векторов «b» или ортонормированных векторов «e», причём так, что каждый вектор «d» или «e» может быть выражен линейной комбинацией …

(Резкий удар по листам с записями).

— Мистер Лемман! — Раздался визжащий голос над моим ухом. — Вы меня поражаете своими талантами. Обед только закончился, а вы уже всё сделали, раз позволяете себе в рабочее время заниматься посторонними делами.

— Господин Камсток, сейчас без двадцати час. Мой обед начался десять минут назад.

— Ах, ну тогда простите мне мою бестактность. По-видимому, я просто запамятовал, что столовую для рабочих перенесли в читальный зал.

— Приношу свои извинения, что позволил себе воспользоваться залом без вашего на то дозволения. — Я начал спешно собирать свои записи, чтобы как можно быстрее скрыться с глаз этого само дурного старика.

— О нет, молодой человек. Обед — это ваше свободное время, а как сотрудник нашей канцелярии вы вправе находится везде, где вам это дозволено. Только есть одно «но», которое заставляет меня так пристально следить за всеми, и, в особенности, за низко рождёнными вроде вас. Вы вор!

— Что!? Я ничего не крал! — От этого старикашки я вытерпел множество оскорблений, но это уже обвинение в серьёзном преступлении.

— Правда? Тогда что вот это такое? — Камсток взял один из листов со стола и потряс им перед моим лицом.

— Мои записи. Я готовлюсь к экзаменам на повышение ранга.

— Тогда это странно. Что ваши записи делают на бумаге со штемпелем канцелярии?!

— Они оказались испорчены из-за прорыва одной из труб в кабинете заместителя отдела разработки. Я их собрал и высушил, ведь чернила на них уже потекли и теперь их нельзя использовать как документ.

Камсток молча смотрит на меня с десяток секунд, а затем медленно и вкрадчиво начинает.

— Выродок, кто ты такой, что позволяешь себе решать, что пригодится, а что — нет? Подобные тебе ублюдки заполонили улицы всего города. И думают, что если им дали возможность получать ранги, то они ровня обычным добропорядочным людям. Но это не так! Вы как были гнойным наростом на лице общества, так им и остались. — Камсток взял бумаги и разорвал их.

— Прямо сейчас ты пойдёшь и выдраишь до зеркального блеска пол во всех помещениях со второго по третий этаж, после чего тебя дожидается техническое обоснования торсионного промышленного магнита от установки СЗ, отчёт по которому должен быть у меня до окончания шестого часа сегодняшнего дня. Ну а потом ты отправишься в подвал и починишь седьмой котёл.

— Техник, который приходил вчера сказал, что распределительная деталь вышла из строя. Я не могу починить котёл без запчастей.

— Я понимаю, ты — тупой. Только поэтому я тебе скажу, как решить эту проблему. Тебе нужно отключить котёл. Затем к распределительному отсеку подвести сток от шестого котла и не забыть изолировать внутреннюю камеру седьмого во избежание потери давления, а соответственно и тепла.

— Но так нельзя! Если перенаправить пар из одного котла в другой без сброса давления, то это приведёт к разрыву бака. Для того, чтобы сделать то, что вы сказали, необходимо изолировать всю систему и дождаться её охлаждения. Затем…

— Затем ты будешь уволен с припиской о служебном несоответствии, краже и оскорблении чиновника шестого ранга, если сию секунду не пойдёшь выполнять то, что тебе велено.

Несколько долгих мгновений мы смотрели друг другу в глаза. А я всё сильнее сжимал под своей мантией техника девятого ранга ручку с латунным пиром. Изо всех сил пытался сделать так, чтобы она не оказалась у этого старика в глазу.

Камсток развернулся, направившись к двери и не забыв бросить обрывки моих записей на пол. Мне ничего не оставалось, кроме как сжимать кулаки в бессильной злобе. Одна выходка, одно грубое слово, даже один косой взгляд, — и всё, чего я достиг за годы невероятного труда, пойдёт прахом. Не позволю обиде на старого пня мне всё испортить. Экзамен через два месяца, стоит его сдать, я получу официально место в канцелярии, а там отработать пару лет, и можно будет перевестись на другое место, не в государственную организацию. Самое главное — уже никто не посмеет ткнуть в меня пальцем и напомнить о моём происхождении. Сейчас нужно терпеть. Терпеть, исполняя приказы этого куска дерьма.

Вопреки всем законом мироздания мне удалось отмыть два этажа и сдать отчёт в срок. На фоне этого починка котла не кажется трудной задачей. Спускаясь в подвал, мне в нос сразу же ударил запах плесени и влаги. Попытки вразумить этого маразматика ни к чему не привели, он снова пригрозил увольнением. Терять работу мне никак нельзя: оплата халупы, которая по ошибке считается жильем, сбор денег на экзамен для получения возможности его пройти. Работа в государственной структуре засчитывается как практика, можно рассчитывать на скидку при подаче заявления на экзамен.

А работа в доках … Струпья на плечах сразу же засаднили от одного лишь воспоминания о работе там.

Так, а вот и котлы. Чёрт побери, как же тут жарко. Ещё и одежду не снять, моментально обожгусь. Найдя взглядом толстый фартук и огнеупорные варежки, отпер стол мастера, забирая оттуда инструмент. Будь он здесь сейчас, сначала меня, а затем этого старикашку матом покрыл бы за такое самоуправство. Жаль, что у него сегодня отгул.

Начав взбираться на пузатый паровой котёл по приваренным с боку ступеням, в неверном свете лампы, а скорее даже на ощупь, нашёл рычаг для открытия переходной камеры. Руки в варежках взмокли. Грозя выскользнуть, приложившись к раскалённому металлу, аккуратно закрепив лампу, поудобнее перехватил инструмент.

Как же невыносимо жарко, особенно здесь под потолком. Пот вперемешку с конденсатом заливает глаза, а сделать даже один полноценный вдох не получается. Воздух раскалён и моментально выжигает лёгкие при попытке его втянуть.

Давай, давай же! Напрягаясь, сдвигаю латунную трубу из соседнего котла на себя. Теперь затянуть крепления… Ключ так и норовит выскочить из неудобных варежек. Кладу трижды проклятый ключ на трубу, переключая переходник соседнего бака на новый поток. Готово! Шум, раздавшийся внутри, свидетельствует о подаче пара, а манометр говорит, что всё пошло куда нужно. Наконец то можно выбраться из этой адской парилки.

Мне стоило раньше подумать о оставленном на трубе гаечном ключе. Который сверкнув хромированным телом, упал и зацепился за переплетение небольших трубок прямо между баком и стеной подвала. Выбора нет, нужно доставать. Главный инженер явно заинтересуется куда делся дорогой инструмент из его стола. Думаю, Камстоку будет плевать, что с ним случилась. Главное, есть повод избавится от меня. Если украл значит вор, если потерял значит идиот, если уронил его хрен знает куда — значит халатное отношение к государственному имуществу. Был бы человек, а повод найдётся.

Поднявшись на самую последнею ступень, упершись грудью в острый ворот бака, я перекинул левую руку, начав тянутся. В небольшую щель между котлами видно заднюю стену. Руке не хватает всего пары сантиметров. Встав на носки, вытягиваю руку как можно дальше. Пальцы уже касаются инструмента. Трубки больно врезаются в тыльную сторону ладони, я этого стараюсь не замечать. Ещё немного, ещё чуть-чуть! Ну же!

Что такое случайность? Случайность — это связь явлений, которая предопределена действиями внешних причин или цепочки событий. Событий на первый взгляд никак не связанных друг с другом, но ведущих к одному результату.

Так произошло и сейчас. Просто случайность. Одна из не до конца затянутых гаек сорвалась с резьбы и раскалённый пар под давлением вырвался из лопнувшей трубы. Срывая ткань вместе с кожей с руки, завопив не своим голосом, выдёргиваю пострадавшую конечность. Теряя равновесие лечу на пол. Крик разрывает глотку. Боль такая, что всё в мире перестаёт существовать. Есть только я и боль.

Вбежавший в подвал один из рабочих заметил меня и вырывающиеся из трубы клубы пара. Пригнувшись, он подбежал ко мне, схватив за остатки мантии, втащил навверх по лестнице. Дальше я мало что помнил. Сил кричать не осталось, лишь стонать. Из кабинетов выглянули заинтересовавшиеся криками служащие канцелярии. Последнее, что мне удалось запомнить перед тем, как благословенная тьма взяла меня в свои объятья, это искажённое лицо Камстока, выражающие отвращение ко мне, и испуг за свою шкуру.

Гори, гори ясно, чтобы не погасло.

Ненависть людская к тому, что не уразумели.

И пусть из пепла глупости

Вовек ничто не прорастёт.

А мы посмотрим на пожар,

Примерев новый лицемерный облик

На фоне чужих страданий.

Лишь для того, чтоб сами мы почувствовать смогли.

То мимолетное мгновенье,

В которое все наши страхи и страданья

Уходят в тень на отблесках чужих пожаров.

И пусть горят, страдают.

Нам всё равно!

Ведь мы уродливые копии людей,

Рождённые для боли, для страданий

В пылающем извечно мире.

Да, именно подобное лезет в голову, когда пришедший на вызов врач оказывается идиотом, который после того, как ему сообщили о серьёзном ожоге, не берёт с собой морфий, а приносит разбавленную настойку опиума, которой место не в сумке медика, а в портовом притоне, когда она, очевидно, не оказывает нужного действия, а пациент начинает снова вопить от нестерпимой боли. Не посылает санитара за нужным лекарством, а принимает решение дать ещё одну дозу, а затем ещё одну.

Уверен если бы мне не удалось совладать с собой он бы влил мне ещё порцию, которая прикончила бы меня, наверняка.

Но мне повезло, если в подобной ситуации вообще уместно это слово. Сейчас я лежу на столе в совещательном зале канцелярии и ловлю наркотический приход, а за дверью раздаются голоса Камстока, недоучки-врача и ещё чей-то. Ох-х. Чувствую, снова отключаюсь.

— Его нужно отвезти в больницу. Я смог оказать ему только первую помощь.

— Я не против. Можете его забрать, тогда я зайду к нему вечером для дачи показаний. — Офицер, размерами напоминающий шкаф, закрыл крохотную в его руках записную книжку.

— Нет, нет, лейтенант, вы не можете так беспечно относиться к своим обязанностям! Этот докторишка сначала накачал его непонятно чем, а теперь, чтобы скрыть свою некомпетентность, хочет увести моего сотрудника с собой. Неизвестно, что с ним там произойдёт. Когда вы придёте, он может оказаться не в себе или вовсе мёртв. И вы точно тогда от него достоверных показаний не получите. Поэтому он должен остаться здесь, пока не придёт в себя и не расскажет вам, как всё произошло.

Чёрт, лучше бы он сдох. Тогда меньше проблем для меня, несчастный случай и всё тут. Ладно, пёс с ним. Сейчас самое главное, чтобы его не забрали в больницу, этот тупица наверняка откроет свой рот. Конечно ему никто не поверит, где он, а где я. Но некоторые проблемы он сможет мне доставить, проверка или, упаси боже, лишение премии.

— И всё же я вынужден настаивать на том, чтобы его забрать немедленно. — Круглые очки плешивого врача запотели, и не от того, что в помещении слишком жарко, а потому что, когда пострадавший начал кричать от боли, он запаниковал и дал ему тройную дозу опия. Сейчас у парня больше шансов умереть от передоза, чем от ожога.

Не на это я рассчитывал, когда переезжал из своего села в город. Далась мне эта квалификация. Лучше бы и дальше зубы драл да кости вправлял. Парень, проживи ещё хотя бы пару часов, пока опий не перестанет действовать.

— Вот о чём я и говорю: вы оказались никчёмным доктором! Чтобы ваша ошибка не вскрылась вы, хотите его поскорее забрать! Только, чтобы он не на ваших руках богу душу отдал!

— Да как вы смеете такое говорить! Я дипломированный специалист! У меня почти десять лет практики!

— Шарлатан с купленным разрешением — вот вы кто, а не врач!

— Кто бы говорил! Это у вас на непыльной работе люди получают страшные увечья. Думаю, прокурору будет очень интересно прочесть моё донесение на вас.

— Прекратить!!! — громогласный рык разошёлся по всему коридору. — Ведёте себя как две базарные бабы! Спорите, кто больше виновен. Да, да! Нечего на меня так смотреть! Именно «виновен»! У вас, мистер Камсток, при достаточно странных обстоятельствах сотрудник посреди дня получает нехарактерные для своей должности увечья. А вы, доктор, уже продемонстрировали, на что способны. Молитесь, чтобы парень пришёл в себя, а не то сядете за непреднамеренное убийство. Можете быть уверены, что ваше начальство узнает о произошедшем. А что касается пострадавшего, мой помощник отправился за врачом в госпиталь «Святой Марии». Они должны придти с минуты на минуту.

Несмотря на просторный коридор, в нём постепенно стало тесно с появлением новых действующих лиц. Прибыл ещё один врач с практикантом и санитаром, вслед за ними — ответственный за государственные учреждения пятого квартала города Ауберг с секретарём и ещё двое полицейских для поддержания порядка. Пока представители бюрократической стези выясняли отношения, пострадавшего всё же удалось привести в сознание, немного отрезвив затуманенный разум.

Сначала конфликт с начальством, затем серьёзная травма и наркотическое похмелье. Чего не хватает, чтобы всё стало ещё непригляднее? Теперь я себе могу дать ответ на этот вопрос. Появление холёной морды Камстока в дверном проёме. Который неприятно улыбаясь начинает говорить елейным голосом.

— Ооо, Марк, как ты себя чувствуешь? Надеюсь, боль тебя не сильно беспокоит, и мы можем поговорить? Это очень важно для нас обоих.

Я сморщился. От его голоса возникает такое чувство, как будто по тебе ползёт слизняк. То же ощущение, когда этот старик пытается быть учтивым.

— Если вы не заметили, то мне немного не до этого. — Я спустил ноги со стола, шатаясь, встал.

— Нет. Мы поговорим и прямо сейчас! — Схватив меня за здоровую руку, он усадил меня обратно на стол. Видишь ли, там за дверью стоит офицер полиции, он хочет взять у тебя показания. А я здесь, чтобы убедиться, что ты скажешь всё правильно.

— Конечно, мистер Камсток. — Я улыбнулся, сделав лицо простака из трущоб. — Я скажу, что вы пришли ко мне во время моего обеденного перерыва и дали задание по устранению неполадок в паровом котле. Я пытался вам сказать, что это не мои обязанности, да и вообще я в этом мало что понимаю. Но вы, проигнорировав мои слова, пригрозили увольнением и, пренебригая техникой безопасности, отправили меня на выполнение вашего распоряжения. Всё верно, мистер Камсток?

Он дёрнулся, набрал в лёгкие воздуха, чтобы разразится нелестной речью в мою сторону, но вовремя вспомнил, что он сейчас не в том положении.

— Всё было не совсем так. Ты закончил выполнять свои обязанности и пришёл доложить мне об этом. У меня в кабинете ты узнал о поломке седьмого котла. И сам изъявил желание его починить. Я тебе запретил, но сказал, что если бы ты это сделал, то очень сильно поднялся бы в моих глазах. После чего ты добровольно отправился в подвал, где получил травму.

— Не находите, что наши истории сильно разнятся? К тому же, в вашей версии я не только сам виноват, но и проявил халатность в отношении используемого государственного имущества. За такое меня не только уволят, но и могут запретить повысить ранг.

По выражению лица стало ясно, что старик понял: рыбка срывается с крючка.

— Ты прав, конечно. Это я просто из-за нервов немного напутал. Когда ты пришёл ко мне с предложением починить котёл, я тебя не остановил.

— И…

— Что «и»?

— Мистер Камсток, вы не глупый человек. Сами должны понимать, что, если я расскажу правду, вы, конечно, место не потеряете, но канцелярия будет вынуждена оплатить мне минимальную стоимость лечения и лично на вас это событие отразится не лучшим образом.

— Ладно. Чего ты хочешь?

— Положительную характеристику для подачи заявления на экзамен, новую мантию взамен испорченной и шестьдесят крон на лечение и восстановление.

— Сколько??? — Старик выпучил глаза, побагровев. — Да, ты в своём уме? Какие шестьдесят крон? Твоя жизнь стоит втрое меньше! Я, значит, иду тебе на уступки, выслушивая твои нелепые требования, а ты меня пытаешься ободрать! Пять вместе с бумагой и мантией.

— Думаю, мне лучше будет поговорить с офицером. — Я встал, неверной походкой направившись к двери.

Камсток бросился коршунам наперерез, схватив меня за грудки.

— Надеешься, что произошедшее как-то меняет твоё положение?! Ни хрена подобного! Ты как был трущобной швалью — так ей и остался. И даже не смей пытаться мне угрожать! Лишь только по моей доброй воле я тебе предлагаю договориться по-хорошему.

Дверь открылась, и в проёме появился офицер.

— Что здесь происходит?

— Ничего. У меня подкосились ноги, а мистер Камсток помог мне устоять. Вы не могли бы дать нам ещё пару минут. — Лейтенант хмыкнул и закрыл дверь.

Я перевёл взгляд на старика.

— Я только что вам помог избежать умножения ваших проблем. Вы уверены, что не хотите согласиться на мои условия?

— Характеристика, новая мантия, десять крон и перевод в другую канцелярию или участок. Думаю, подобное тебя должно устроить, ибо теперь здесь тебе не будет места.

— Двадцать крон и направление не куда-нибудь, а в третий административный квартал.

— Ладно, меня это устраивает.

— Тогда чего вы ждёте. Я не собираюсь здесь задерживаться, мне ещё в больницу нужно. Камсток поднял на меня вопросительный взгляд.

— Вы же не думали, что я поверю вам на слово. Полагаю, у вас есть примерно полчаса, пока я беседую с офицером. Вам лучше успеть, а то вдруг я смогу вспомнить чуть больше.

Я кивком указал на дверь.

— Новую мантию можете выслать по почте.

Ненависть, которую он излучал, можно было ощутить физически. Но всё же Камсток не нашел, что ответить, и отправился быстрым шагом к выходу.

Я бессильно опустился на стул, шум в голове и не думал пропадать. Это неплохая сделка, точнее, лучшая из худших. Сейчас он на взводе из-за присутствия полиции и начальства. Стоит ему опомнится и всё, я даже этого не получу. Ему бы всё равно удалось выкрутиться, а начальство, прикрывая себя, волей-неволей заступилось бы и за него. Идти в суд — не вариант. Подумаешь, производственная травма. Дело бы зависло на несколько месяцев, пока с меня все ожоги не сойдут, а потом доказывай, насколько всё было серьёзно. Да и свидетелей нет, точно так же, как и нет медстраховки. Вот и мотив получается: хочет с госорганизации денег стрясти. «Эти» да, «эти» могут, вывернуть так, что ты ещё и виновным останешься. Плюс заставят платить судебные издержки. В общем повезло, что хоть что-то удалось выбить, причём сразу, но всё же я был бы больше рад целой руке. Взгляд невольно опустился на тугую повязку, которая уже сильно намокла.

Сорок минут спустя.

— Действительно? Всё было именно так, как ты говоришь? Что-то мне с трудом в это верится. Твоя история очень… хмм, удобная. Вроде бы виноваты оба, а вроде и никто.

— Я понимаю ваш скепсис, офицер, но всё так и было. Но, вполне возможно, я что-то и мог напутать.

— Да. Почти наверняка.

К одной из стеклянных ширм, отгораживающих коридор от зала, подошёл Камсток и мягко постучал папкой с бумагами. А затем не степенно удалился. Лейтенант внимательно проследил за ним, потом повернулся ко мне.

— Послушай парень. Обычно у пострадавшего есть два дня, чтобы изменить свои показания. Но учитывая, что сегодняшний день почти закончен, ты сможешь прийти и рассказать правду не только завтра, но и послезавтра. И вот ещё что. Не знаю, о чём вы с этим типом договорились, но я знаю одно: это не стоит того, чтобы остаться без руки. На этом всё, можешь быть свободен.

Больно много ты понимаешь, полицай.

— Спасибо офицер, я подумаю над вашими словами. — Губы растянулись в блогадарной улыбки, но из-за болевой судороги, моё лицо было больше похоже на клоунскую гриммасу.

Выходя из здания канцелярии меня окликнул молодой служащий.

— Марк, Марк подожди! Ты забыл своё пальто.

— А, благодарю.

Он кивнул и вернулся обратно. Это хорошо, что мне вернули пальто, а то на улице уже довольно прохладно. Да и ходить по улице без…

— Уважаемый, прошу, давайте побыстрее. Вы не один у нас такой, нам к другим нуждающимся нужно.

Госпиталь «Святой Марии» встретил меня убойным духом лекарств и чего-то противно-сладостного. Кабинет доктора выглядел мрачно и пусто. Стол, два стула, кушетка и анатомическое чучело. Газовый светильник под потолком создавал неуютный полумрак. Разве в кабинете не должны находится лекарства, инструменты и т. д.? Впрочем, откуда мне знать, я в кабинете врача нахожусь всего второй раз в жизни.

За разглядыванием убранства я не заметил, как врач принес таз с какой-то желтоватой водой и плоские ножницы с зажатым тампоном. Как только он приступил к снятию повязки я не смог сдержать стона боли. Присохший бинт медленно и очень неохотно отходил от обожжённой плоти. К концу этой пытки, меня трясло, рука пылала, а тело покрылось липким потом.

Сама конечность выглядела просто ужасно. Красно-сизый цвет, до середины плеча покрыта волдырями разной степени уродства, а из многочисленных ран, образованных лопнувшей кожей, медленно течёт сукровица вперемешку с кровью. Увидев это, меня начало мутить. Врач, в свою очередь, периодически обмакивая тампон в желтоватую жидкость, начал обрабатывать руку.

— Ммм-да. Не знаю, кто оказывал вам первую помощь, но я бы его к раненым и на полёт стрелы не подпустил. Додуматься тугой повязкой перетянуть ожог, к тому же не удосужиться её даже водой смочить. Вредитель одним словом, ещё пара часов хождения вот с этим, — он ткнул на лежащий на полу окровавленный бинт, — и всё, без вариантов, руку пришлось бы отнять. Вот вы знаете, что такое сепсис?

Я кивнул.

— Это хорошо. Тогда думаю, мне нет нужды объяснять, что вас могло ожидать. — Врач отложил тампон и внимательно осмотрел мою руку, не переставая цокать языком. — Не хорошо. Вам тут нужно серьёзное лекарство, обычными мазями не обойтись.

С этими словами он встал, дёрнув за верёвку, находившуюся около его стола. Через минуту вошла медсестра.

— Подготовьте, пожалуйста, «олазоль».

Девушка ушла, но почти сразу же вернулась, неся поднос с металлической коробочкой. Когда доктор открыл её, там оказался стеклянный цилиндр с поршнем и тонкой иглой. Внутри цилиндра была какая-то прозрачная жидкость. Врач развернулся ко мне, держа странный предмет тремя пальцами.

— Уверен, вы не знаете, что это такое. Поэтому позвольте мне вас просветить. Это устройство называется «шприц», придумано не так давно, в первую очередь для нужд военных. Видите ли, на фронте каждая секунда на счету. Поэтому требовалось как-то ускорить скорость воздействия лекарств, в первую очередь обезболивающих. Для решения этой проблемы было придумано вот это. Благодаря ему необходимое вещество попадает сразу в кровь, тем самым ускоряя своё воздействие. Так же позволяет большему количеству вещества попасть именно в ту область, в которой его воздействие более необходимо. Это как раз ваш случай.

— Я оценил. Но вы же мне не для этого рассказываете о его достоинствах. Сколько?

— С вашим ожогом потребуется около тридцати инъекций, два раза в день, утром и вечером. Плюс обработка, перевязка и приём у врача. Всё вместе вам обойдётся в двести пятнадцать крон. Вы конечно можете обойтись и без лекарства. Тогда сумма составить тридцать пять крон. Но вот вероятность того, что у вас начнётся гангрена, значительно увеличивается и тогда придётся ампутировать заражённую конечность.

Видя, что я никак не реагирую на его слова, он подошёл и уколол меня в левое плечо. На мой невысказанный вопрос он ответил.

— У вас нет ни государственной страховки, ни частной. Но вы поступили сюда из госучреждения. Поэтому перевязка, приём у меня и лекарства разово — бесплатно. Счёт за оказанные услуги будет направлен вашему работодателю. Всё же есть небольшие преимущества в работе на государство.

Я кисло улыбнулся. А ещё есть низкая зарплата, переработки, отсутствие профсоюза, обязанность ходить на все общественные и политические мероприятия. Вслух я это не сказал, но по моему лицу и так всё было видно.

— Вот, возьмите. — Закончив накладывать новую повязку, сказал врач, и протянул лист с рецептом. Морфий можете получить у медсестры за стойкой в приёмном зале.

Выйдя из кабинета, я пошатываясь пошёл к лестнице. Не знаю, от чего меня больше покачивало: от стремительно возвращающейся боли или от того, чтобы мне не лишится руки необходимо где-то достать небольшое состояние. У меня есть двадцатка, полученная от Камстока, дома ещё две, в кармане сейчас имеется ещё одна крона и сорок две леи. Так же имеется банковский счёт, на котором хранятся деньги для экзамена, шестьдесят четыре кроны из ста необходимых. Даже если применить метод подсчёта нашей армии, а именно всё плохое делить на два, а всё хорошее умножать на десять, то всё равно не чего не выйдет. Из восьмидесяти семи крон не как нельзя получить двести пятнадцать. Даже заложить нечего. Из ценного у меня только ручка за полторы кроны. Всё остальное и этого не стоит. Придётся занимать. Как же я не хочу этого делать.

В своих неприятных мыслях я дошёл до аптечной стойки. К этому моменту меня уже изрядно трясло от боли. Машинально протягиваю рецепт, медсестра, что-то говорит, но я её не слушаю. В какой-то момент моей правой руки касаются чьи-то пальцы. Я поднимаю взгляд, девушка за стойкой быстро убирает руку.

— Пожалуйста, вот ваши лекарства и ещё вот это.

Она пододвигает ко мне маленький стаканчик. Как-то отстранёно смотрю на него и только хочу его взять. Девушка говорит: «Вижу вам совсем плохо, давайте, это останется между нами» и подносит к стакану пипетку, с которой срывается ещё одна драгоценная капля.

— Спасибо вам! — беру стакан, и залпом выпиваю. Едва успеваю дойти до выхода, как чувствую, что у меня вырастают крылья, терзающая мою плоть боль уходит, а мир наполняется красками. Думаю, у меня теперь есть часа четыре, пока не перестанет действовать морфий. За отведённое время мне нужно попытаться решить возникшую проблему.

Идя по брусчатой дороге, неистово пытаюсь размышлять о случившимся и о ближайшем будущем. Но, как назло, ни одной дельной мысли. То ли доза веществ, полученная мной за сегодняшний день. слишком велика, то ли и впрямь выхода из некоторых ситуаций нет.

Справа с рёвом на приличной скорости проехал новенький парокар, обрызгав мою штанину до самого колена. Невольно отметил, что такая игрушка стоит не меньше десяти тысячи.

В будущем у меня тоже будет такой. Нет! Даже лучше, собственный дирижабль. И буду я каждую неделю перелетать через океан: от Гетланда до КША, а оттуда в Дакию или Фиселию.

Ну да, ну да. Марк, а ты фантазёр! Единственная твоя покупка за этот год — носки. Но губу ты раскатал на собственный дирижабль. Тебе не пять лет, хватит мечтать. Сосредоточься на суровой, воняющей потом и дерьмом реальности. Твоё дело копошиться здесь, на грязных улицах, в поисках пары крон на кусок хлеба.

Голова сама собой поднялась наверх. Взгляд скользнул вдоль высоких, однотипных домов из серого кирпича, которые сжимают улицу словно объятия колосса. По осеннему свинцовому небу тянутся многочисленные струи чёрного дыма, выбрасываемого в воздух бесчисленным количеством фабрик, заводов и мастерских. На крыше одного из домов большой рекламный щит, с которого на меня взирает счастливая пара. Мужчина в деловом костюме, шляпе и сигарой в зубах, а с ним белокурая женщина в розовом платье с синей лентой в волосах, которая прижимается к нему всем телом. А на заднем плане шикарная панорама Непона с дирижаблем в звёздном небе. Надпись под всем этим гласит: «Мы летаем везде, где есть небо, делая далёкое близким!» Эту идиллию нарушают лишь ржавые подтёки, сползающие с металлической рамы щита.

Кто-то дернул меня за рукав.

— Мистер, мистер, купите свежий выпуск «Ангриф», в нём большая статья об успешном прорыве нашей армии на западном фронте, а также номера счастливчиков, выигравших в национальной лотерее. Вы же наверняка в ней участвовали, может быть вы как раз и выиграли. — Сказав это, пацан лет одиннадцати в драных штанах, запылённой жилетке и с ярко цветущим фингалом подмигнул мне.

— Нет, — ответил я.

Пацан, ничего не говоря, развернулся и скрылся в толпе с криком: «Свежий выпуск «Ангриф»! Свежий выпуск! Газета настоящих патриотов!»

Медленно начинало темнеть, вдоль улицы загорались редкие закопчённые газовые фонари. Поёжившись, я ускорил шаг. Улица Гофмана заканчивается, упираясь прямо в площадь Трёх добродетелей. Там на невысокой сцене стоят двое мужчин с рупорами. Первый — толстяк в малиновом костюме и цилиндре. Второй тоже не страдает худобой, одет в клетчатый сюртук, из которого выглядывает золотая цепочка часов, а на глазу монокль. Вокруг сцены стоит пара сотен человек, внимательно слушая. Все преимущественно франты средних лет. С краю примкнулась небольшая группа рабочих и, совсем вдали, шагах в ста, пятёрка женщин, усиленно делающая вид, что они вышли на вечерний променад. По левую руку от сцены находится стандартный военный шатёр, в котором скучает штабист.

— Глупец! Будущее за порохом и пулями в гильзах. Наши доблестные военные уже успели оценить эффективность нового оружия. — Самодовольно, выкрикнул в рупор, толстяк в цилиндре.

— Я признаю, пользу порохового оружия, но лишь в охоте на уток. Ведь оно ни в коей мере не может тягаться с пневматическим вооружением, использующим в качестве главной действующей силы давление и газ. Пока ваша винтовка сделает один выстрел, наша успеет произвести пять, а то и семь. А также не стоит забывать, что у нашего оружия отсутствуют такие весьма неприятные недостатки, как шум и пороховой нагар. — Высоким и чуть надрывным голосом произнёс мужчина с моноклем.

— Нагар, шум, медлительность. Три раза, ХА! Это всё не имеет абсолютно никакого значения, если после выстрела противник в любом случае будет мёртв! Ведь пуля, выпущенная из нарезного ствола, благодаря пороху летит куда дальше, чем просто свинцовый шарик. Про тяжелейшие раны, оставляемые нашим оружием, и говорить не стоит. Знающие люди и так всё понимают, и уже сделали правильный выбор.

— Правильный выбор, верно! Этот выбор! Пневматическое оружие «Тедиор», оружие, которое доказало свою надёжность и смертоносность уже не в одной войне и является гарантом качества на протяжении вот уже ста двадцати лет.

— Мир меняется и война тоже. Поэтому требуются новые виды вооружения, более мощные, более точные. И если вы человек, который смотрит в будущее, и видит потенциал, то выбирайте оружие «Шпихэнн».

— Но я думаю, что, несмотря на все различия, у нас всё же есть кое-что общее. — Тот, что с моноклем, подошёл к толстяку и положил ему руку на плечо.

— Думаю, ты прав, товарищ! Ведь наши компании, как и наша победоносная армия, сражаются за одно дело. — Толстяк тоже положил руку на плечо.

— Вы тоже можете приобщиться и помочь нашей великой армии, купив военные облигации и акции наших компаний. Помните, чем сильнее армия — тем выше цена ценных бумаг. — Это было произнесено синхронно.

Выглядят они так, словно сами только из боя вышли. Потеют, лица красные и тяжело дышат. Где-то за сценой заиграл оркестр. Зрители начали выстраиваться в очередь к шатру, чтобы потратить или, как они это называли, «инвестировать» немного денег.

Возможно, это не патриотично, но я предпочитаю смотреть в глаза фактам. Война длится уже четвёртый год. С каждым годом военные всё больше и больше печатают облигаций. Цена на них постоянно падает, требуются регулярные вливания, дабы их цена время от времени стабилизировалась. В правительстве будто не понимают, что создают огромный финансовый пузырь. Когда он лопнет, грянет очередной кризис. Мы и так едва успели восстановиться после девятилетней войны с Русландом. Если вспомнить, что было тогда… то уж лучше мирный договор. Хоть это и унизительно. Огласи я эту нехитрую мысль, меня бы сразу повесили за паникёрство, за поползновения к государственной измене. Впрочем, что-то я размечтался, меня бы куда раньше просто-напросто забили, попробуй я это озвучить в слух.

Пожалуй, обойду лучше площадь. Тут наверняка найдётся парочка «штази» в штатском или просто активистов, которые быстро заинтересуются: почему это гражданин, свободно прогуливающийся по улице, видя массовый всплеск патриотизма, не изъявил желания поддержать нашу армию. Может он не патриот или либерал, или — ещё хуже — диссидент, разлагающий общество. Так и на серьёзные проблемы нарваться можно. И ведь не скажешь, что денег нет. Есть, немного, но есть. Они и обыскать могут. Жаль, но всё же благоразумнее будет сделать небольшой крюк.

Выйдя на боковую улицу, дошёл до кожевенной мастерской, свернув в переулок между ней и пабом. Поворот, в узком пространстве меж домов отчётливо пахнет дерьмом, рвотой и чем-то ужасно кислым. Местные жители несильно утруждают себя сотрудничеством с золотарями. Просто и без затей выбрасывают отходы к себе за окно. Запах усиливает давно забившийся сток, за одной из решёток виден наполовину разложившейся труп кошки. Готов поспорить, что котейку прибила местная ребятня, играя. В вонючую лужу передо мной упал увесистый кусок кирпича, сорвавшейся с разрушенного непогодой карниза.

В этот момент моего горла коснулось что-то холодное и острое. А правую сторону лица обдало вонью кислого пива.

— Ну чё, паря, сёня те не фартануло. Нехер те тут делать, паря. Давай жмыхло своё потроши, басяра. А то я сделаю так, что ты отсос не только ротиком сможешь сделать. — После этой невероятно смешной шутки обладатель голоса, давясь соплями, рассмеялся.

— Хорошо, уважаемый, как скажете. Только, думаю, вы уже обратили внимание, что я частично недееспособен. Поэтому вы можете сами забрать мои скромные финансы.

— Чё? Хер ли ты горбатого лепишь! Лаве гони! Фраерок!

— Рука, говорю, у меня повреждена. Деньги в левом кармане.

— Ты, чё думаешь, я чё, совсем тупой. Давай сам.

— Хорошо, только можно убрать ваш нож. А то ведь у меня только одна рука.

— А вафлю в грызло не хочешь? Давай живее! — Но тем не мене нож от горла отодвинулся.

Наклонив корпус немного вперёд, чтобы лезвие ушло ещё чуть в сторону, в полуприседе я резко развернулся. Выхваченным уже своим ножом полоснул теневого работника по щеке. Всё же хорошо, что моё пальто не осталось в канцелярии. А то остаться без ножа было бы печально. По улицам города, особенно в таких местах, без оружия ходить весьма неразумно.

— ААА!!! Сучара, убью, мразь!!!

В руке у этого, идиота не нож, а обычное обувное шило. Не очень опасное оружие, но проблемы со здоровьем вполне может обеспечить. Он слишком высоко занёс его. Резкий толчок левым плечом в грудь и удар снизу-вверх по руке с зажатым шилом.

Парень падает в лужу и начинает в ней кататься, держась за порезанную конечность. Это именно парень, лет пятнадцать-шестнадцать. Если бы не детская округлость лица и отсутствие морщин, я бы не смог догадаться. Выглядит он просто ужасно, впрочем, не ужаснее обычных обитателей подобных мест. Передних зубов нет, лицо покрыто оспинами и нарывами, сам одет в какие-то полусгнившие лохмотья. И ещё кровь вытекает медленно, неохотно, густая, словно масло. Сразу видно любителя «крокодила».

Сев на задницу, парень немного отполз. Держась за руку, но уже не крича.

— Ладно, ладно, паря, ты чё. Я это, да, попутал, короч. Чё, я знал шо ты фартовый. По беспределу наехал. Всё вижу, не по масти ты мне. Всосал, был не прав. Отпусти.

— Давай, вали.

— Ага, ага. — Парень закивал и ещё отодвинулся на шаг, не вставая и не вылезая из зловонной лужи.

Сделав пару шагов вперёд, услышал быстрый всплеск в луже. Вот это он зря. Места для замаха оказалось достаточно, а парень уже не сидел, а стоял на карачках, пытаясь быстрее добраться до шила. Удар ботинкам в лицо. Нос от удара расплющило, а сам неудачливый грабитель опрокинулся назад, раскинув руки.

Подняв шило с земли отправил его в щель между домом и лопнувшим фундаментом. Подойдя к лежащему телу присмотрелся, трогать не стал, побрезговав. Дышит и ладно. Я, в конце концов, не убийца. Разбить лицо, сломать пару костей, это я могу, но всё же я всегда знаю, где находится черта между уличной дракой и поножовщиной. Вероятно, такие как он, не заслуживают жизни, их уже нельзя исправить. Я не моралист и сочувствия к подобным персонажам не испытываю. Но марать руки в крови падали не собираюсь. Бросив последний взгляд на лужу, в которой изрядно прибавилось дерьма, быстрым шагом двинулся дальше.

Вынырнув из удушливого, вонючего переулка, пошёл вверх по улице. Через пару кварталов здания стали опрятнее. На улице горели все фонари. Лавки закрывались, а на их место высыпали многочисленные торговки цветами, предлагающие купить букет каждому проходящему. Рядом парк и театр. Обычные работяги здесь редкие гости. А вот состоятельные господа и студенты, прогуливающиеся здесь со своими дамами, частое явление.

Пройдя ещё несколько улиц. Я оказался у цели. Трёхэтажный дом из красного кирпича с двускатной крышей, покрытой бордовой черепицей и очень аккуратными клумбами, находящимися за невысокой деревянной оградой.

Пропуская перед собой экипаж, запряжённый парой маститых коней, я перебежал дорогу и сразу чуть не оказался сбитым с ног «хтоником». Серая кожа, отвисшая челюсть, безостановочно вращающиеся глаза. На голове, поперёк лба врезанная в череп металлическая пластина шириной в ладонь, на которой горят два диода синего цвета. Из-под пластины выходят четыре провода скрученных в жгут, уходящие к основанию черепа. Чтобы провода не болтались, их прибили прямо к голове парой металлических скоб.

Ещё один герой труда. Как-то много их развелось в последние годы. Так скоро с заводов людей начнут вытеснять. Конечно, если им смогут хоть грамм мозгов ввернуть. Мертвецы, что с них взять. А в прошлом те, кто не смог накопить на собственную кремацию. Про нормальное погребение и говорить не стоит. Сейчас такое мало кому по карману. Закон «сохранения эффективной производственно-конкурентной способности в условиях демографического спада». Иными словами, после смерти твое тело принадлежит государству если ты или твои родственники не смогли его выкупить, то государство само берёт на себя обязанность избавить этот мир от твоего бренного тела. Так как эта процедура стоит денег, то ты их должен отработать. И смерть не является уважительной причиной, чтобы не платить. Вот ты и будешь шататься в виде безмозглого и безвольного «хтоника» до тех пор, пока твой мозг способен передавать электрические сигналы, а жир не разложится до глицерина.

Всё же хорошо, что они не способны выполнять сложные приказы и хоть как-то передавать информацию. А то, думается мне, мы быстро из Священной Империи превратились бы в Империю Мертвецов.

— Ну же, давай, вперёд, тухлятина! Шевелись! — Подошедший мужик лет сорока с густой чёрной бородой с силой толкнул замершего хтоника в плечо, и тяжело нагруженный мертвец продолжил своё движение.

— Эй, вам не мешает сменить носильщика. У этого уже связь ни к чёрту, — крикнул я в спину погонщику.

Он остановился, внимательно осмотрел моё непрезентабельное одеяние и сказал, не сбавляя шага: «Поучи меня ещё, сопля зелёная!»

Поднявшись на порог дома, попытался привести немного себя в порядок. Пучком травы протёр ботинки, немного оттёр заляпанную штанину, расправил пальто и откинул волосы на бок. Вряд ли это сделало меня хотя бы немного опрятнее, но мне в это хочется верить. Сделав несколько глубоких вдохов, я дёрнул за дверной звонок с номером два. Несколько мгновений и послышались тихие шаги.

— Кто? — раздался из-за двери мелодичный голосок.

— Софи, это Марк.

Звук убираемой щеколды.

— Господь всемогущий, Марк! Что с тобой произошло?!

— Несчастный случай.

— Давай, живее проходи в дом.

Уже через минуту я сидел на кухне около печи за столом, накрытым белоснежной скатертью. Софи сделала вокруг меня не меньше десятка кругов в поисках неучтённых повреждений. И лишь когда убедилась в их отсутствии, села напротив меня, сжав руки в замок и безапелляционно, коротко, по-военному, приказала: «Рассказывай!». Штази — сосунки по сравнению с Софией, которой нужно узнать ответ на интересующий её вопрос. Рассказ не занял много времени, ведь я убрал из него всё, кроме того, как я получил непосредственно травму. Остальное ей знать необязательно.

— Вот такие дела. И поэтому мне нужны… — на слове «деньги» в горле встал ком. Я почувствовал, как уши начали краснеть. Стыдно, как же стыдно! Здоровый парень, гордящийся тем, что он так много смог сделать сам без чьей-либо помощи, просит деньги как какой-то уличный попрошайка.

Тёплые пальцы обхватили моё лицо. Софи, подняла мою голову.

— Марк, у всех в жизни бывают проблемы. И порою случается так, что без помощи близких нам не обойтись. В этом нет ничего постыдного. Скажи, сколько тебе нужно.

— Мне… нужно… двести крон.

Пауза.

Я пытаюсь отдышаться. Ощущение такое, словно двадцать километров пробежал. Софи молчит, явно ошарашенная такой суммой.

— Двести… У меня нет такой суммы на руках. Подожди, — Софи подскочила и скрылась в соседней комнате. Через пару минут она вернулась с жестяной банкой.

— Вот. — Она поставила банку на стол, открыв крышку. Достав оттуда две сиреневые и две зелёные купюры. — Тут шестьдесят крон. У нас с Грегом есть счёт в банке, но там деньги на… Да, знаешь…, впрочем, не важно. Только нужно будет это с ним обсудить. Но я уверена, он не будет против.

— Спасибо!

— Да брось. Я бы убила тебя, если бы ты скрыл от меня, что тебе нужна помощь.

— И всё равно спасибо. Я, пожалуй, уже пойду.

— Марк, — Чересчур мягко начала Софи, — ты же не думаешь покинуть мой дом голодным?

Моя скромная попытка отказаться была моментально подавлена. И уже через пару минут я ел наваристый суп.

Когда тарелка была опустошена, а губы утёрты, передо мной опустилась большая кружка с одурманивающим запахом. Сначала я подумал, что мне показалось, но затем ещё раз глубоко втянул аромат.

— Софи, откуда? Это же не синтетика!

— Да, ты прав, это самый настоящий… КОФЕ!

— Как ты его достала? Дефицит, да и стоит…!

— Грег неделю назад смог сдать квалификационный зачёт и получить права. Теперь он пилот «юмборы». В городском порту четыре машины, на них требуется восемь пилотов. Конкуренция была сорок человек на место, но он справился. Я так им горжусь! Вот на радостях мы и купили, немного, всего пятьдесят грамм. Теперь через день, по чуть-чуть завариваем. Эх, жаль, что это такая редкость. После настоящего кофе синтетический заменитель или концентрат кажутся настоящими помоями. Знаешь, говорят, что на востоке любой может себе позволить кофе.

— А ещё говорят, что на востоке кур доят. Не стоит верить всему, о чём шепчутся по углам. Это небезопасно. Да и по мне это глупость. Как напиток, который у нас могут позволить себе единицы, там может позволить себе любой желающий. Нас всего полторы тысячи километров разделяет, на дирижабле день лёту.

— Ну может у них там живётся луч…

— СТОП! Не стоит этого говорить. Сама знаешь, стены всё слышат.

— Да, пожалуй, ты прав. Ой, я хотела тебе рассказать про нашу соседку. Вчера она …

За разговором с Софией я провёл ещё час. Она крайне настойчиво предлагала остаться переночевать. По уму стоило принять предложение. И поговорить лично с Грегом. Раз уж пришёл просить денег, то нужно говорить с тем, кто их непосредственно зарабатывает. Софи тоже без дела не сидит, подрабатывает в ателье, но я не думаю, что там хорошо платят. Всё же пришлось отказаться, кто знает, как я завтра себя чувствовать буду, а доставлять Софи и её мужу проблемы мне явно не хочется. К тому же кто знает, как отреагируют местные на то что такой, как я, хожу по их чистеньким улицам.

По улице пронёсся ледяной ветер увлекая за собой газетные листы. Поёжившись, я поднял воротник, втянув голову. Помогло несильно, а при мысли, что у меня в квартире нет угля, стало совсем паршиво. Силой воли я подавил малодушное желание вернутся. Давай Марк, шевели булками, может тогда и согреешься. Проскакивая квартал за кварталом, я пытался как можно быстрее вернуться в своё обиталище. От солнца уже осталась лишь небольшая красная полоска, которая то и дело пропадала за верхушками зданий.

Вышел к пустырю с несколькими мёртвыми деревьями. До ушей донёсся звук камушков, упавших в воду. Кто-то позади, выйдя из-за угла, пнул их ногой.

Чёрт, только этого не хватало! И ведь даже убежать некуда: пустырь с двух сторон окружён забором, а с третьей находится маслянное болото, образовавшееся здесь из-за слива отходов завода по производству резины. Тут только прямо или назад. Впереди узкая глухая улочка и пара сложённых бараков, являющиеся убежищем для бездомных. Ну что ж, придётся побазарить. Сбавив немного шаг, засунул руку под пальто, нащупывая рукоять ножа. Впереди показалось неплохое местечко. Да, давай, иди сюда.

Резко останавливаюсь, разворачиваюсь спиной к стене, которая прикрыта с одной стороны грудами камня от разрушенного дома, извлекая нож одним движением. Теперь он смотрит прямо в брюхо противнику. Из такого обманчивого положения очень легко уйти от удара и затем ударить или в бок, или в спину.

— Воу, воу, полегче! Ты чего так напрягся? — Преследователь быстро отскочил на два шага назад, показав открытые ладони.

— Чего тебе?

— Слушай, Марк, я пришёл просто поговорить. Так что нож можно и убрать. (Долгая пауза). Ладно, можешь и не убирать, он мне не очень-то и мешает. — Сделав ещё шаг назад, сказал Куц, в девичестве Игнат. — Меня послал Ковочар, просил передать тебе благодарность за то, что на прошлой неделе ты его бегунка отбил от своры Гоца.

— Передай Ковочару, что благодарность принята.

— Это ещё не всё. Ковочар предлагает тебе вступить к нему на правах бойца. Будешь всегда при деньгах и бабах, и не нужно будет рабочую лямку тянуть.

— Пожалуй откажусь.

— Марк, не стоит вот так небрежно отвергать столь щедрые предложения. Ты заступился за человека под защитой банды, а значит, заступился и за саму банду. После этого ты фактически посылаешь эту самую банду, говоря этим, что ты лучше всех её членов, включая Ковочара. А это уже не хорошо.

— Я ни за кого не заступался. Ваш человек выскочил на меня из переулка, а за ним петушки Гоца. Они подумали, что я с ним. И решили месить нас парой. Я защищал себя, а не вашего человека.

— Хи-хи, петушки. Это ты верно заметил, но уже не важно, что точно там произошло. Ты спас парня, а у него с собой несколько «тонн» «ханки» было. Так что будет плохо, если тебя не отблагодарят, и плохо будет в первую очередь тебе. Мы ведь с тобой уже давно знакомы, послушай старого друга. Тебе у нас понравится.

— Тебе сказано, нет.

— Хмм, вижу тебе нужно немного времени подумать. Похоже, у тебя выдался тяжёлый день. — Куц ткнул пальцем в руку на перевязи. — Поэтому ты можешь всё обдумать и принять верное решение. Завтра вечером мы поговорим снова. Ну, а, чтобы решение далось тебе легче, вот небольшой презент. — Он медленно сунул руку в карман и, что-то достав, протянул мне. — Чистейшая, не какой-нибудь подвальный суррогат.

Он так постоял немного, видя, что я не собираюсь принимать «дар», сказал, улыбнувшись: «тогда я оставлю это здесь».

Положил сложенную бумажку на часть разрушенной стены. После чего, махнув рукой, молча убрался в темноту улицы. Я постоял немного, прислушиваясь к уже ночной улице. Нечего не услышал, лишь далёкий рокот промышленных двигателей. Подошёл к остаткам стены, взяв бумажку. Это оказался аккуратно сложенный квадратный конверт с синим кристаллическим порошком в внутри.

Вот дерьмо! Уроды! Такие подарки просто так не делаются. Вернуть нельзя, это будет очень серьёзным оскорблением. Даже если получится, потом попробуй докажи, что ты ничего не разбавил. Поставят на счётчик и всё, будь добр отработать. Сколько? Сколько скажут, столько и будешь отрабатывать. Продать, если удастся, то можно две сотни за дозу взять. При условии, что это действительно оригинал, а не суррогат. Правда при любом раскладе, если поймают с этим, то первым же рейсом мне оформят двадцатилетний тур в трудовой лагерь, или в бочку с цементом и в озеро. Это уже зависит от того, кто меня поймает. А найдут обязательно не при продаже, так днём позже.

Срань! Я от досады сжал конверт и отправил его в сточную канаву. Если я «это» продавать не стану, то употреблять и подавно. Ещё раз огляделся по сторонам. Дело это оказалось бесполезным, дальше вытянутой руки ничего не видно. До дома, в котором я снимаю квартиру, добрался почти на ощупь. По двору разносился «чудесный» аромат дерьмища. По всей видимости золотари решили не перерабатывать, а просто всё вычерпанное говно из уличного туалета вылить на задний двор дома.

Страна в нынешнем году спустит на воду очередной линкор, но при этом водоотвода почти негде нет. Скорее бы МЫ победили, и война закончилась. Поднявшись на третий этаж, по пути чуть не сломав ногу на прогнившей ступени, развязал проволочную петлю, которая заменяла дверной замок. Квартира встретила меня абсолютным мраком. Нащупав керосиновую лампу, поднёс её к уху. Встряхнув, осознал, что топлива осталось совсем немного. Поэтому пришлось зажечь её на самый минимум. Да уж, от свечи и то света было бы поболе. Но даже этого хватило, чтобы высветить две противоположные стены. Моё обиталище — прямоугольная комната два на три метра. С одним окном без стекла. У самой двери небольшое углубление в стене полметра на полметра, отгороженное от основного помещения просто большой тряпкой. Кстати, оттуда нужно не забыть вынести ведро, а то из него уже ощутимо воняет. Или это с улицы. Не важно.

Сняв пальто, повесил его на вешалку, точнее на гвоздь, который её заменяет. Лампу поставил на небольшую тумбу, а сам плюхнулся на старый лежак на полу. Откинулся на стену и тут же отпрянул. Поднёс лампу поближе увидев, что со стены стекает вода, а на потолке буйно раскинулась плесень. Дождь был позавчера и вчера, наверное, вода снова на крыше скопилась. Даже страшно представить, что этажом выше творится.

Оттащив лежак на середину комнаты, достал из него небольшую стальную пластину с раздвоенными плоскими губами. И подошёл к одному из углов комнаты. Встав на колени, аккуратно стал доставать гвозди из наполовину сгнивших половых досок. Убрав последнюю доску, морщась от боли в перевязанной рук, по пояс залез под пол. Нащупал там ручку и потянул на себя. Отряхнув голову от пыли, я поставил средних размеров видавший виды саквояж перед собой. Внутри него находится всё моё имущество: десяток тетрадей, четыре учебника, две сорочки, штаны и пять пар носков. Всё остальное, что находится внутри, не совсем моё. Даже пальто, в котором я хожу, раньше принадлежало какому-то мужчине, которого зарезали прошлой зимой, скорее всего в обычной пьяной драке. Обирать мертвецов не очень красиво, но если бы я этого не сделал, то на улице стало на один труп больше. Я считаю, что задаваться моральными вопросами могут те, кто ест хотя бы раз в день. Все остальные должны выживать любой ценой.

Эх, а я ведь помню время, когда мог есть, когда захочу, правда, за это меня нередко били. Впрочем, меня били даже тогда, когда я нечего не делал, или просто, когда приёмному папаше было скучно. Не наступи я на его гордость, мог бы жить в общежитии и иметь от него десять крон в месяц. Но … да пошёл он! Зачем только начал вспоминать, день и так выдался хуже некуда, а теперь воспоминания будут полночи грызть.

Открыв саквояж, немного порылся и извлёк алюминиевый пенал для циркуля. Вынув тканевую прокладку, я вложил внутрь аккуратно сложенные купюры. Теперь, если ко мне в очередной раз вломятся и найдут тайник, то деньгам ничего угрожать не будет. Местные грабители яро ненавидят всё, что связано с наукой и образованием в целом, а среди скупщиков дешёвые учебные принадлежности не пользуются популярностью. Вставляя обратно последний гвоздь, уже не чувствовал пальцев настолько они замёрзли.

Печка есть, чугунная коробка с трубой, выходящей прямо за окно, но, к сожалению, угля нет. Нужно будет купить. На этой мысли не смог сдержатся и болезненно улыбнутся,

Купить.

Это слово является моим персональным бичом. Ведь я его произношу чаще, чем в принципе говорю. А от мысли, что теперь в последней месяц осени мне нужно будет экономить на угле, который я и в обычное-то время не более одного ведра в неделю покупаю, меня чуть не согнул истерический смех, но я всё же сдержался. Не раздеваясь, лёг на лежак. Тело мелко тряслось то ли от холода, то ли от зуда в руке, то ли от того, что, это уже предел, дальше некуда.

Глубокий зевок и последняя смутная мысль.

Что означает «Connection petitionem, probatus»?