Покровитель. Том 1

Глава 28. Тайна города в тумане

Найт никогда не видел, как люди бредят.

Пожилая женщина с обмотанными белыми повязками ногами и правой рукой металась на кровати, стонала и что-то бормотала, а из ее глаз лились слезы. Она была чем-то сильно напугана и в страхе сжимала в здоровой руке простыню, пытаясь то ли прикрыться, то ли швырнуть ее в кого-то. Поредевшие седые волосы разметались по мятой подушке, а сеточка, которой они раньше были собраны, валялась на полу. Справа, со стороны окна, на осунувшееся морщинистое лицо падал тусклый синий свет, а дешевый магический камень, горящий не ярче двух-трех свечей, бросал на него глубокие тени слева.

Аури подскочила к несчастной и быстро наложила печать Ясного разума, но та не помогала. Старушка лишь на мгновение выпустила простыню из судорожно сжатых пальцев, а потом посмотрела на шаманку, ахнула и закричала, срываясь на хрип:

– Она пришла! Пришла за мной! Я же говорила! Говорила! Она за мной пришла! Тварь! Тварь! Уходи! Кха-кха-кха! Убирайся! Что тебе от меня надо?! Что я тебе сделала?! Не трогай меня! Не трогай меня! Ах, боги! Боги, спасите! Уходи-уходи-уходи!

Пока она кричала, глядя страшными глазами на Аури, лекарь и Вариан пытались успокоить ее и помешать сорвать повязки, на которых из-за беспорядочных движений и ударов об кровать проступила кровь. Это зрелище поразило Найта. Он смотрел, как Аури формирует одну за другой зеленые печати, как бьющаяся в агонии пожилая женщина постепенно начинает успокаиваться и жалобно всхлипывает, продолжая бессвязно бормотать и вскрикивать:

– Она пришла! Я же говорила... Угли... Где мой дом? Моя внучка одна, верните мою внучку! Ох, боги милосердные... Это все она! Она пришла!

– Успокойся! Никто за тобой не пришел, старая дура! – ворчал лекарь, смачивая в стоящем на тумбочке около кровати тазике тряпицу и вытирая старушке лоб. – Чего ж ты орешь, как будто режет тебя кто? Шаманка это, слышишь? Шаманка!

– Это она! Она! Ты, старый козел, не верил мне, а я... Я видела! Ох... Что ты со мной делаешь? Ты кто? Кого ты привел? В могилу меня свести хочешь, окаянный?!

Благодаря стараниям Аури она наконец-то пришла в себя, перестала брыкаться и теперь только тяжело дышала, охала и с опаской поглядывала на читающую заклинание шаманку.

– Кто тебя лечил столько дней? – возмутился лекарь. – А ты говоришь, что я тебя в могилу свести хочу?

Старушка умолкла и, посмотрев на него с обидой и злостью, отвернулась к шаманке.

– Ах ты, ведьма прокля... – начала она, заметив печать у себя над головой. Но в этот момент Аури щелкнула пальцами, и больная моментально отключилась. Через пару секунд раздался храп.

– Уф! – Девушка вытерла пот со лба тыльной стороной ладони. – Ну вот, проспит пару часов и пойдет на поправку.

– Наконец-то! Она мне все нервы вымотала, – пробурчал лекарь, при этом с большой осторожностью разматывая пропитавшиеся кровью повязки. Аури с Варианом принялись ему помогать.

Раны от ожогов были ужасны, да к тому же еще и воспалены. Кожа по краям омертвела, кровь сочилась, пропитывая бинты и влажную тряпку. Взяв чистый нож, лекарь с хмурым выражением лица стал срезать гниющую кожу.

Он сказал:

– Я не шаман. Лечил, как умею. Эта старуха обезумела: срывала повязки, кричала, бросалась подушкой. Хорошо хоть не дотянулась до светильника.

– Я быстро ее вылечу, – пообещала Аури.

– Уж изволь, а то если так продолжится, боюсь, лечить придется уже меня. Кстати, сделай потом что-нибудь с моей спиной. Сколько прогревал, мазал – ничего не помогает.

– Хорошо. Вари, поменяй воду. Дяденька, где у вас кипяченая? Ага. Найт, а ты принеси... – Обернувшись, девушка увидела только пустой дверной проем, где раньше стоял Покровитель, пустой коридор, а в конце чуть приоткрытую дверь. – Найт? Куда он ушел? Ох, ладно. Вари, тогда ты принеси миску или чашку, мне нужно развести лекарство.

Юноша кивнул и побежал на кухню. Быстро выполнив оба задания, он вручил Аури миску и поставил таз с чистой водой и промытыми тряпками на тумбочку. Оба врачевателя продолжили работу. Раны были очищены, повязки подготовлены, а когда под действием печатей воспаление на окровавленных участках оголенного мяса прошло, аккуратно наложены вместе с мазью. Вскоре трое сидели около кровати, уставшие, но довольные, и смотрели на похрапывающую и бормочущую старушку.

– Как вышло, что она получила серьезные ожоги, но не задохнулась от дыма? – спросила Аури.

Лекарь махнул рукой:

– Демон ее знает. Она ничего толком не говорит, только сразу орать и причитать начинает.

– Всегда одно и то же?

– Верно, милочка. У меня от нее уже бессонница и голова кругом.

– Но чего она так боится? – Вариан задумчиво почесал макушку. – Даже Аури с этой... «ней» перепутала.

– Бредит. Мало ли что в припадке померещится.

– Может быть, ее напугало то существо? Оборотень.

Лекарь хмыкнул:

– Может.

Вариан и Аури переглянулись.

– Что вы знаете? – прямо спросила кочевница. – Расскажите все. Вы ведь понимаете, что весь город в опасности.

Мужчина вздохнул, встал и принес с кухни стакан воды, который моментально осушил.

– Был я тогда не в Тинном, – проговорил он, хмурясь. – Ездил в другой город за лекарствами, одежды прикупить, да и еще чего по мелочи. Вернулся через неделю. Смотрю – ходят все какие-то странные. И не понять, что не так. Я порасспрашивал, и мне рассказали, что сразу после моего отъезда на нашего градоначальника напало чудовище.

– Но он ничего об этом не сказал! – воскликнул Вариан.

– А кто ж станет говорить о том, что его дочь обезумела и набросилась на собственного отца?

– Дочь?! У него есть дочь?

– Была... – Лекарь поцокал языком. – Мне рассказали, что она превратилась в чудовище и едва его не убила. Тогда мужики изловили ее и хотели угомонить, а она и их попыталась загрызть. Сам лечил, знаю.

– Но почему они не сказали? – недоумевал Вариан. – И где она сейчас?

Лекарь помолчал, вздохнул:

– Убили они ее. Пришлось. Она и на детей кидалась. Внучка вот этой вот старой дуры до сих пор из дома дановой тетки не выходит – боится. Она и во время пожара там была. Боги уберегли. А то неизвестно, может, сейчас бы и девчушку лечили.

– Так значит, это мстительный призрак?

Мужчина фыркнул:

– Чушь! Совпадение это.

– Это наверняка призрак, – кивнула Аури, из-за чего лекарь бросил на нее хмурый и даже немного презрительный взгляд настоящего скептика. В оборотней он, видите ли, верил, а вот в призраков – нет. – Если у дочери Гарета, как вы говорите, было не все в порядке с головой, то это вполне возможно. К тому же она умерла не своей смертью. В кого она превращалась?

– Не знаю. В волка, наверное, в кого ж еще? Силы у нее немерено. Это уж тебе, шаманка, лучше знать.

– Но почему вы не верите в призрака? – допытывался Вариан.

– Про существование оборотней все знают. Раны, которые я лечил, тому доказательство. А никакого призрака я не видел, с чего бы мне в него верить? – выражение лица лекаря было все таким же невозмутимым, а голубые глаза смотрели на юношу с насмешкой.

Вариан покачал головой:

– Вы удивительный человек.

– Да что ты? И почему?

– Вы очень-очень упрямый, как...

– Если не хочешь, чтобы я тебя выгнал, не договаривай.

– Простите...

Вдруг скрипнули старые половицы, и прозвучал мягкий, хрипловатый голос:

– Какой она была?

– Найт! – воскликнул Вариан. – Где ты был?

– Снаружи, – ответил тот и, прокашлявшись, повторил: – Какой она была?

Лекарь посмотрел на бледного Найта, возникшего в коридоре бесшумно, словно призрак, и проговорил:

– Лиза была тихой девочкой. Вместе с матерью работала в мастерской: шила одежду, вышивала платки и скатерти на продажу. Но она мало с кем общалась, только с моей теткой, что уже пять лет как померла. Хм, да. Тетка была слепая, почти не ходила, все сидела в своей беседке да разговаривала с Лизой. Я сам девчонку плохо знал, да и все в городе знали разве что о ее таланте к шитью и то, что мать ее от приезжего родила. А тот потом взял и бросил ее с ребенком. Гарету-то она не родная, но мать ее он сильно любил, да и к дочке нормально относился. Я ни разу не слышал, чтобы у них были ссоры, или чтобы он на них руку поднимал. Обе ходили с улыбками. Даже Лиза как будто повеселее стала да пообщительнее. А как мать ее заболела и померла, она совсем в себя ушла. И Гарету было тяжело. Лиза мастерскую забросила, гулять не выходила. Я бы никогда не подумал, что отец-то ее – настоящий оборотень. Мать же нормальная была. – Он протяжно вздохнул, и впервые его хмурое выражение лица смягчилось, отражая печаль. – Жалко девчушку. Такая юная...

– Сколько ей было лет?

– Пятнадцать или шестнадцать.

– Ясно. Спасибо.

Найт развернулся, чуть пошатнулся в дверном проеме и, едва не врезавшись в косяк, вышел из дома.

– Найт, постой! – окликнул Вариан, подсканивая и выбегая за ним. – Что случилось?

– Мы пойдем. Спасибо за информацию, – сказала Аури и тоже направилась к двери.

– Вам спасибо за помощь. Тебе особенно, шаманка. Не забудь только позже заглянуть и подлечить мою спину.

Улыбнувшись пожилому мужчине, который хоть и любил поворчать, но все же имел доброе сердце, кочевница вышла и закрыла дверь.

– Найт, что такое? – спрашивал взволнованный видом Покровителя Вариан, держа того за плечо. – Что там?

Найт, казалось, боялся моргать. Его глаза были влажными и смотрели в темноту прямо перед ним. В них было столько печали и жалости, что рыжий юноша даже испугался.

– Найт! – умоляюще позвал он, боясь, оцепеневший и не отвечающий демон с Черничной горы мог сойти с ума.

Тот тихо произнес:

– Ты Лиза?

Вариан вздрогнул:

– Ч-что?!

– Ты ведь Лиза, да? – продолжал тихо и ласково говорить Найт, не отводя глаз от пустого пространства перед собой. – Расскажи, что они с тобой сделали. Чего ты хочешь?

Поняв, что от Покровителя ему ничего не добиться, испуганный Вариан повернулся к Аури. Она тоже выглядела опечаленной и даже напуганной, глядя в темноту.

– Боги! – Шаманка закрыла рот рукой. – Какой кошмар...

– Веди, – сказал Найт и пошел вперед по улице, едва освещаемой окнами домов, в которых тускло мерцали магические камни и свечи.

Как и обещал, Йен натопил баню – маленькую, но чистую. Аромат хвойного масла и веников ощущался еще у входа в дом. Хан и Нае сначала заглянули в мастерскую, застав в ней гончара за работой над очередным изделием, взяли чистую одежду и пошли мыться.

Хан был счастлив ровно до того момента, как Нае взял веник. У друга была тяжелая рука, хороший замах, а еще, похоже, намерение за что-то оторваться на несчастной спине Элияра, чудом избежавшей порки кнутом. Хан стоически терпел, пока Нае с равнодушным видом и холодным взглядом хлестал его ветками. Только листья летели в разные стороны.

– Нае! Ых! Я тебя чем-то... Ой! Обидел? Нае! Иннае, твою мать!

– Что? – спросил друг, прервав издевательства, как будто только услышал его стенания.

– Ты злишься?

– С чего бы?

– Тогда за что ты так со мной?!

Нае покрутил веник, перебросил его из одной руки в другую и отошел в сторону, чтобы плеснуть на камни воды.

– Ну уж извини.

– Ты же издеваешься!

На губах равнодушного северянина появилась редкая лукавая улыбка. Заметив ее, Хан цыкнул и с трудом поднялся с кое-как втиснутой в крошечную парную скамейки. Ощущая себя избитым не веником, а целым деревом, он выругался.

– Зато чистый, – констатировал Нае и вручил ему веник. – Можешь попробовать отомстить.

Он лег на скамейку и закрыл глаза с лицом человека, решившего вздремнуть в погожий денек на свежем воздухе. Он все еще не выглядел уставшим, а смуглые щеки лишь слегка порозовели. Красный как рак Хан не мог постигнуть ни физиологию, ни философию этого человека, а потому молча взял веник и занялся делом.

Спину Иннае пересекало множество длинных шрамов, выделявшихся на бронзовой коже светлыми полосами. Они уже давно не болели, хотя при первом же взгляде становилось понятно, что раны когда-то были ужасными. Хан знал, откуда взялись эти следы, но обещал хранить секрет, а Нае больше никому не показывал свою спину.

– Делай, как надо, – приказным тоном сказал он, заметив, что Хан осторожничает.

– Есть, капитан, – успехнулся тот. – Хотя, наверное, уже не капитан.

– Ты только что был понижен до рядового.

– Бессердечный человек!

Нае хмыкнул, а Хан принялся усердно исполнять его приказ. Листья вновь полетели в разные стороны.

Закончив с мытьем, они, посвежевшие и румяные, зашли в мастерскую, где Йен уже почти доделал крынку. Мужчины сели перекусить и некоторое время болтали, наблюдая за крутящейся на гончарном круге крынкой и дожидаясь оставшуюся у лекаря троицу.

Йен расспрашивал о болоте, на котором Нае и Аури, как и предполагалось, ничего не нашли. Рассказывал о том, как решил стать гончаром, как влюбился в девушку из Тинного, но она уже была влюблена в другого. Как потом этот другой пропал, а он так и не смог разлюбить ту девушку, но не хотел навязывать ей свою любовь, а потому молчал.

– Трусливо, правда? – усмехнулся мужчина.

– Да, – сказал Нае, глядя на него проницательными льдисто-голубыми глазами, в которых, несмотря на прямоту северянина, не было осуждения.

– Я, честно говоря, давно хотел этим с кем-нибудь поделиться. Да только здесь все хорошо друг друга знают, а в других городах у меня друзей нет. А вам вот почему-то захотелось рассказать эту нелепую историю.

Он предплечьем смахнул назад упавшие на глаза волосы и аккуратно провел пальцем по горлышку крынки. Податливая глина легко меняла форму: стенки сосуда становились тоньше, его изгибы изящней и плавнее, а горлышко немного расширялось кверху.

Йен заговорил снова:

– А потом она вышла за Гарета Кея.

Хан едва не подавился чаем:

– Что?!

– Вы ведь уже побывали у него, да? Он вам рассказал о своей ум... своей жене?

– Да.

– Она была швеей, – тонкие губы Йена растянулись в теплой улыбке, когда он вспомнил о своей любимой. – Она шила прекрасную одежду, а свою вышивку продавала на ярмарках. Еще и готовила божественно. Мы были соседями, ее мастерская совсем рядом, в ней она и жила. Я любил ее всю жизнь, но так и не смог сказать. А она всю жизнь любила того ублюдка, который бросил ее с ребенком.

Хану начинало казаться, что он попал в третьесортный любовный роман с элементами детектива, да притом автор зачем-то еще вписал в него мистику.

– Погодите, Йен. – Элияр немного помассировал виски, пытаясь уложить все это в голове. – То есть вы хотите сказать, что у Гарета должен быть приемный ребенок?

Услышав это, Йен на секунду замер, а потом одним движением сломал крынку, превратив ее в бесформенный кусок глины, которая жалобно хлюпнула, сминаемая его пальцами. Гончарный круг остановился.

– Да, я трус, – тихо сказал мужчина и с силой сжал зубы. Его взгляд наполнился болью, брови опустились, превращая лицо в скорбную маску. – Я виноват... Я так виноват, вы просто не представляете!

Схватив влажную тряпку, он быстро вытер руки и швырнул ее на пол, а потом зачесал назад волосы не совсем чистыми пальцами, оставляя на нескольких прядях следы глины. Его взгляд метался между Ханом и Нае, своими дрожащими руками и дверью на улицу.

– Я расскажу, – наконец глухо произнес Йен. – Я должен все рассказать. На мне большой грех, и я не думаю, что смогу его когда-нибудь искупить.

– Подождите, – перебил Хан. – Вы с самого начала знали, что все это ее рук дело?

Йен шире распахнул глаза, восклицая:

– Он!.. Что он о ней сказал?!

Вспомнив разговор с градоначальником, Хан поморщился:

– Ничего конкретно. В основном лгал. Я спросил о том, как давно он занимает свой пост, а он рассказал о запланированном строительстве моста, зато о падчерице предпочел умолчать. Было очевидно, что Гарет что-то скрывает, но я не спрашивал прямо, а потом надавил – и он случайно проговорился: сказал, что не видел «ее».

– Лиза... – прошептал Йен. – Он и правда... – Схватившись за голову, гончар сжал зубы и замычал, словно от боли. – Какая же мразь! Но я тоже виноват! Я должен был это остановить, но я не хотел, я боялся... Я всегда недолюбливал Лизу, потому что она была ее дочерью от того ублюдка. Она была... очень похожа на него. Но я должен был, должен был это остановить! Меня теперь и человеком-то назвать нельзя! Трус, подлец, ничтожество!

Склонившись к коленям и накрыв голову руками, он почти что рвал на себе волосы, а потом вдруг выпрямился и посмотрел влажными глазами прямо перед собой. Мысли его были не здесь.

– Я расскажу все. Хочу, чтобы вы знали, почему этот город, эти люди, и я в их числе, заслуживаем смерти. Хочу, чтобы вы знали про Лизу и помогли ей избавиться от боли и обиды.

И он рассказал. Парни слушали, пока у Хана не закончилось терпение, и он не выругался, не вскочил и, от злости распахнув дверь ногой, не услышал громкий крик со стороны таверны.

Переглянувшись, друзья побежали туда, оставив рыдающего Йена бить глиняную посуду, раня ладони об осколки, и молить:

– Прости меня... Я так виноват! Прости меня, любимая! Прости меня, Лиза! Это моя вина, моя! Простите, простите...