Нет, то, что Источник наконец-то обнаружен — это хорошо. А вот мест, в котором он обнаружен… Я, честно говоря, втайне надеялся, что он все же не в Доме. Проще прочесать берега реки Осетровки, а потом тайком его выкопать, чем все же лезть в этот Дом, который укреплен, как Форт-Нокс. К тому же Настя не смогла назвать его размеры, мешало золотое сияние. Может, там — здоровенная каменная глыба, которую просто так в карман не положишь и не унесешь. Получается, для того, чтобы его забрать — нужно перебить, или как-то иначе нейтрализовать, всю охрану Дома. А я, знаете ли, далеко не Халк, чтобы в честном бою такую толпу народа побеждать… впрочем, размер толпы еще нужно уточнить.
Впрочем, есть и плюсы. Плюс. Один. Маленький.
По словам моего специалиста по Источникам — то есть, Клавы — для присоединения к Источнику и, соответственно, получения всех Сил боярина, нужно либо позволение от главы рода, либо, если ты последний в роду — прикосновение к Источнику. Причем, не метафорическое какое-нибудь, а самое настоящее, ладошкой. То есть, мне достаточно тайно проникнуть в Дом, не потревожив охрану, дойти до подвала, найти, где спрятан Источник, прикоснуться к нему, так же незаметно убраться оттуда — и всё. Все силы источника — при мне, а охранять его, причем сами того не зная, будут Морозовы.
Ну да. Плевое дело.
Аглашка, получив вожделенную подзорную трубу, теперь днями отирается в лесу возле Дома, изучая способы проникновения и возможные бяки, каковые этому проникновения могут помешать. Как единственный в моей команде специалист по проникновениям и бякам.
Настя, как ведьма, пусть и природная, должна была иметь в своем арсенале какие-нибудь средства усыпления, оглушения и лишения сознания. Если уж совсем незаметно не получится.
А я сейчас общался со специалистом по всяким боярским бякам, которые могут встретиться на пути к Источнику. С Клавой, то бишь.
— По краю стены может проходить резьба. Вот такая вот…
Клава нарисовала углем на досках стола причудливый узор и отряхнула пальцы от сажи.
— …он Липкие Слова снимает. Не все, конечно, но большинство.
Паршиво. Я очень на Липкое Слово рассчитывал. А теперь есть вероятность того, что оно снимется, как только я до верха стены доберусь. А падать оттуда — высоко…
Кстати, под стеной, вернее, между высокой и малой стеной — действительно прятались волчьи ямы. Мало того, что замаскированные, так еще и наверняка какими-то Словами прикрытые. Как я узнал? Ну так настин венец ведь не только Источник видит, но и просто сквозь землю и стены видеть позволяет. И хотя такое его использование — все равно что с помощью телескопа Хаббла за голыми девушками подсматривать, но мы не преминули подсмотреть… тьфу ты, то есть, посмотреть намежстенное пространство с помощью венца от леса. Там всё этими ловушками усыпано. Еще она проблема…
— Викешенька… — Клава, заметив, что я ушел куда-то мыслями, замолчала, а потом, посмотрев на меня своими огромными голубыми глазами, решилась, — А ты меня любишь?
— Люблю, Клавочка, — ласково улыбнулся я.
— Так же, как остальных? — с надеждой спросила она.
Нет, все же воспитание, которому подвергаются боярские дочери — что-то нездоровое. Как же оно психику ломает, если девчонка согласна, чтобы ее любили ХОТЯ БЫ так же, как остальных? Быть самой любимой, как Аглашка, она даже не претендует. Потому что настолько не уверена в себе, что явно считает себя недостойной любви.
— Так же, — снова улыбнулся я.
— Правда-пра…ммм
Я прервал ее вопрос поцелуем.
— Правда-правда, Клавочка.
И знаете — вот это вот сияние в ее глазах… Да я теперь готов горы свернуть, не то что в какой-то там Дом влезть! Штурмом его взять! В одиночку! Голыми руками!
Хотя, нет — насчет голых рук я все же преувеличил.
Переполненный энтузиазмом, я прошагал на кухню, где тетя Анфия колдовала — фигурально выражаясь — над рыбными пирожками. Ну, чтобы при случае угощать Михайлу Потапыча, мало ли он опять сорвется с цепи.
— Вике… — больше тетя ничего сказать не успела. Я обнял ее и крепко-крепко поцеловал. Прямо в губы. Ну… если честно, мне пришлось слегка привстать на цыпочки — тетя повыше меня — но она, надеюсь не заметила.
Когда я ее отпустил, тетя стояла, ошарашенная, хлопая круглыми, как у совы, глазами.
— Фиечка, я тебя люблю! — заявил я, переполняемый все тем же ощущением личного всемогущества.
Тетя села.
— А как же девочки? — растерянно спросила она.
— Их я тоже люблю. Я вас всех люблю. Совершенно одинаково.
— Уф… — тетя Анфия вздохнула с облегчением, — А то я испугалась, что… Ну, в смысле — я для тебя немножко старовата.
— Тетя, ты нисколько не постарела, — не покривил душой я, — и не менее прекрасна и очаровательна, чем молоденькие девочки.
— Ох, проказник вырос… — тетя слегка покраснела, хихикнула и чмокнула меня в макушку.
— Викешенька… Викешенька… Викеша!!!
— А?! — вскочил я, не понимая спросонок, что происходит.
Надо мной нависала Дита. Уперевшая руки в боки, и грозно постукивающая ногой.
— Нам нужно поговорить! — заявила она, увидев, что проснулся и сел на кровати.
— О чем? — ночь на дворе, какие разговоры?!
— О нас с тобой.
— А что с нами с тобой?
Дита заложила руки за спину и прошла туда-сюда:
— Ты! — она резко развернулась и ткнула в мою сторону пальцем, — Ты уже поцеловался со всеми своими девушками!
— Ну да, — не стал отрицать я. Значит, эта бесовская вредина все же подсматривала за нами с Настей в ту ночь.
— Со всеми! Кроме меня!
— Погоди, — не понял внезапной претензии я, — Ты ведь не можешь меня коснуться, а я тебя. Как мы должны целоваться?
— Как хочешь! Придумай что-нибудь!
— Но…
— Ты меня не любишь!
— Люблю!
— Докажи!
— Ну и как?
— Целуй!
Ох-хо-хо…
— Стой, — приказал я и встал с кровати.
— Как? — Дита, явно настроенная на полуночный скандал, растерялась, — Как встать?
О чем она вообще думает?! Или это я о чем-то не том подумал?
— Смирно стой, — распорядился я и подошел к ней, — Вытяни губы.
Дита послушно вытянула их и закрыла глаза. Вот что у девушек за привычка? Хотя… Сам же закрываешь их при поцелуе…
— Открой глаза.
Глаза бесовки послушно распахнулись. Она чуть отшатнулась, увидев мое лицо рядом со своим. Я протянул свои губы и коснулся ее бесплотных губ.
Я ничего не почувствовал и Дита, я уверен, тоже, но для нее, судя по всему, был важен сам факт. Ресницы часто-часто захлопали.
— Викеша… Викешенька… Я…
Она развернулась и сбежала прямо сквозь стену. Потом просунула голову обратно:
— Я для тебя всё сделаю! Всё, что хочешь!
И скрылась окончательно.
Я лег в кровать, закутался в одеяло и закрыл глаза. Меня переполняло чувство уверенности в себе. Ведьмочка, бесовка, скоморошка, взрослая женщина, княжна — и все они любят меня!
Да я… я… всё могу!
Чувство всемогущества продержалось до самого утра следующего дня. И разлетелось на осколки.
Как говорят, хочешь рассмешить Бога — расскажи ему о своих планах. Господи, я ведь тебе ничего не рассказывал! Вот зачем ты так надо мной посмеялся?!
Дита утром решила отправиться в Дом в качестве разведчика. Верно — она проходит сквозь стены, ее никто не видит, зато она сама может увидеть и запомнить все, что нужно.
Вот только ничего разведать она не успела. Дита прилетела ко мне, вся на нервах и сказала, что в Доме кого-то ждут — с самого утра суматоха, все моют, скребут, наводят порядок и готовят торжественные блюда.
Я рванул к дороге и успел как раз к тому моменту, когда к подъему на холм подъехали три кареты. И не поленился же кто-то тащить их через всю Русь — раньше такого транспорта в Мангазее не наблюдалось.
Кареты открытые — день сегодня на удивление солнечный и безоблачный — поэтому можно было рассмотреть тех, кто прибыл в Дом.
Молодой парень, чуть старше меня, наверное. Кафтан янтарного цвета, расшитый золотом, лихо заломленный колпак с собольей оторочкой — нашел кого удивить в меховой-то столице Руси — взгляд а-ля «Я вас всех здесь куплю и продам». Уже по взгляду можно понять — боярский сынок, а тут я удачно услышал, что его назвали.
Алексей Антонович.
Понятно, что за птица нас посетила. Средний сын Морозова. Самый непонятный вариант. Старший сын — понятно, наследник, все такое. Младший сын в сказках — удачливый дурак. А со средним — непонятно. Темная лошадка.
Второй шла карета с…
О. Боже. Мой.
Во второй карете ехал ангел.
Девушка. Молодая, лет двадцати от силы. Высокий кокошник, золотая коса лежит на высокой груди. Брови черными дугами, кожа белая-белая, прямо светится, ресницы длинные, от их хлопков наверняка ветер поднимается, синие, как два сапфира глаза, алые, пухлые, сладкие губы…
— Викеша, — прошептала за моей спиной Дита, — Я хочу это тело…
— Я тоже… — заворожено произнес я, — В смысле — что?!
— Викеша, обещай мне, что отдашь это тело мне для вселения! Прошу! Прошу-прошу-прошу!
— Да как я это сделаю?!
— Я не знаю! Но если сможешь — отдай! Мне не надо другого, я хочу быть такой… такой прекрасной!
— Дита, ты и сейчас прекрасна.
Бесовка, явно очарованная проехавшим мимо нас идеалом красоты, запнулась:
— Правда? Ты, правда, так думаешь?
— Правда, — кивнул я и коснулся пальцем полупрозрачной щеки.
Дита чуть всхлипнула. Я повернулся посмотреть, кто там в третьей карете…
И сам чуть не всхлипнул.
Женщина. В возрасте, лет пятидесяти, не меньше, но сохранилась очень хорошо, что, впрочем для женщин Руси, скорее, правило. Невысокая, можно даже сказать, маленькая. Темная одежда, черные волосы, тонкие, сжатые в нитку губы, острый, колючий взгляд.
Этот взгляд лазерным лучом скользнул по людям на улице, на мгновенье вызвав у меня желание спрятаться. Но я сдержался — я ее знаю, видел в Москве, но она-то меня нет.
Плохая, очень плохая новость.
Проникновение в Дом только что крайне осложнилось.
В Мангазею прибыла сама боярыня Морозова.
Конец