Подьячий Разбойного приказа

Глава 3

Жуя хлеб, я бодро стучал каблуками по доскам тротуара.

Нравится мне здешняя Москва, вся деревянная — даже Кремль здесь деревянный, представляете? — дощатая, бревенчатая, золотится цветом свежей древесины, изукрашена деревянными узорами, где покрашено, где — так брошено, но все равно — красиво. Церкви деревянные, ввысь тянутся, золочеными острыми шатрами — купола луковицами здесь не в моде, хотя и встречаются — в богатых кварталах поднимаются в высоту четырехэтажные дома — бревенчатые, представляете? — но так-то дома в Москве в основном одно-двухэтажные, как в американских пригородах. Правда, живем мы с тетей в Замоскворечье, в черте города, очерченной внешней крепостной стеной. Но выглядит наша слобода все равно как пригород.

А настоящий пригород… Он за стеной. Там не так все красиво и солнечно, там на дома при постройке никто Крепкие да Огневые слова не накладывает, вот и чернеют они со временем, как и положено дереву, да и пожары там гуляют чуть ли не с регулярностью пригородных поездов.

Так что мне еще повезло.

Как вы, наверное, уже поняли, Слова здесь — что-то вроде заклинаний в Гарри Поттере. Только волшебная палочка для них не нужна и владеют ими буквально все. Даже я, восемнадцатилетний — и то уже шесть Слов знаю: Быстрое, Бодрое, Чистое, Резкое, Зоркое и… и еще какое-то. Все время про него забываю. А, Памятливое, для улучшения памяти.

Так вот: чтобы слово подействовало, его нужно произнести. Произнес ты, к примеру, Бодрое слово — и усталость как рукой сняло. Необязательно вслух, можно про себя, а вот прочитать, к примеру, уже нельзя Слово должно прям въесться в мозг. И вроде ничего сложного, состоит оно, обычно, из 10–12 звуков, ничего языколомного, хоть и осмысленного — тоже, другие Слова такие же заковыристые, как и Бодрое, лично мне названия исландских вулканов, типа Эльфкуетпудель. Только, несмотря на кажущуюся простоту задачи — что там сложного, запомнить хоть сто таких названий — в память они загружаются хуже, чем фильмы в HD-качестве через 3G-интернет с одной палкой.

Да еще и не каждый знающий Слово тебе его расскажет. А если и расскажет — не факт, что ты его запомнишь. А если запомнишь — не захочешь бесплатно свою волшебную силу тратить. Вот и горят дома в пригороде…

Волшебная сила, как понимаете — что-то типа маны, внутренний запас энергии, которая на Слова тратится. Раз произнес, два произнес, на третий раз — все, баста, сиди, жди, пока отдохнешь, мана, так сказать, накопится. Это только у бояр сил без счета, у них прямо подключение к Источнику. Ну и у тех, кто с силами из-за Грани связался, у них сила не своя, заемная. Плата, правда, великовата…

Что? Пример Слова привести? Так я же вам Бодрое называл, Вот, если хотите, учите, мне некогда, я на службу бегу.

Мимо деревянных бань, мимо качающихся вверх-вниз журавлей-насосов, по широкому Водяному мосту, поднимавшемуся горбом над Москвой-рекой и тянувшемуся почти на двести метров над водами реки. Деревянному, а как же. На семи арочных пролетах, да вдоль моста — одежные лавки, дома, часовни, между которыми несколько нелогично втиснулся кабак «Заверняйка»… Помните хрустальный мост в мультфильме про волшебное колечко? Вот, точно такой же, только настоящий и из дерева.

За мостом — Водяные ворота в крепостной стене что отделяет Замоскворечье от Китай-Города (по этим воротам мост и назвали, его позже построили, поэтому у него название такое, странное), за воротами — торговые ряды, где-то там, в этих лабиринтах лавок, лавочек и лавчонок мы Соловья и ловили, за торговыми рядами…

За ними — Красная площадь.

Правда, на ней ничего того, что приходит в голову при слове «Красная площадь» — нет. Мавзолея — нет, брусчатки — нет, памятника Минину и Пожарскому — нет, собора Василия Блаженного — и того нет. Вернее, собор есть, но он не такой красочный и называется просто Покровский. И тоже деревянный.

Ничего красноплощадного нет.

А вот часы на Спасской башне — есть. И даже куранты бьют. Правда, башня называется Фроловской. Чтобы через нее в Кремль попасть, нужно мост надо рвом перебежать, уже более скромный (да, здесь Кремль крепостным рвом окружен), а до моста…

Скрипки пиликают?

Ну точно — скоморохи. Шапки с бубенцами, да и вообще бубенцы на всех возможных местах нашиты, маски, скрипки — их здесь гудками называют — флейты, бубны… Балалаек нет почему-то. Кто пляшет, кто акробатические номера выкидывает, кто песни поет. Я раньше думал, что древнерусские песни все длинные и унылые — да фиг там был. Длинные и унылые — это, наверное, что-то вроде современных опер и гимнов. А скоморохи выдают здешнюю попсу и шансон. А некоторые так речитативом ударят — на рэп-батлах всех бы за пояс заткнули.

Я уже прошел было мимо — скоморохов я на Красной площади не видел, ага… — как вдруг увидел среди них высокого и узколицего типа, который на глазах восторженной публики лихо крутил сразу две сабли.

Так. Это Елман. Значит, где-то рядом ватага Краснолицего Фатьки. И это значит, что…

Мои глаза закрыли тонкие пальцы.

Я обреченно вздохнул.

Когда в прошлом году Фатькина ватага приходила в Москву, я был еще наивным чукотским юношей, не до конца пришедший в себя после переноса в волшебную Россию семнадцатого века. Наверное, на лице у меня невидимыми, но разборчивыми для понимающих людей, буквами, было написано «ЛОХ», поэтому очень скоро, пробираясь через толпу, я почувствовал на своем бедре нежные девичьи пальчики, уверенно пробирающиеся к моему… кошельку, естественно. Добраться до него Аглашка тогда не успела, я вывернул ей руку, девчонка увидела болтающуюся на поясе печать Разбойного приказа…

Скоморохи грабежами и разбоем не занимаются. Но и законопослушными людьми их сложно назвать: там, где прошли эти веселые ребята, стоило проверить, не унесли ли они с собой что-нибудь на память… вернее, нет — надо проверить, ЧТО именно они унесли, такого, чтоб совсем ничего не пропало — за скоморохами не водится. Ну и кошелек-другой срезать у рассеянного зеваки — сам бог велел, вернее, святой Ардалион, которого скоморохи считают своим покровителем.

Видимо, именно этот святой шепнул на ухо девчонке-скоморошке, решившей меня обокрасть, что делать, чтобы спастись. Она попыталась, совершенно абсурдно… меня соблазнить. А я… растерялся… Знаете, как-то не сообразил, что делать: девчонка в разноцветной куртке и широких штанах прижимается, ко мне и тянет губы, а я — стою и краснею. И даже пытаюсь вырваться. Нет, это не потому, что я какой-то девственник, у меня были девушки… две… просто…

Растерялся, да.

Ну и сказал, мол, иди, мол, отсюда… Мол. Она и ушла. Бегом. И на этом все бы и закончилось, но ведь этой козе скоморошьей понравилось меня дразнить. Как я на службу не иду — она тут как тут. Глазами своими серыми светит, ресничками хлопает, губки округляет и намекает, да с подковырочками, что она, за спасение от Разбойного приказа, да с таким молодым-красивым подьяьим… готова на всё. И прижимается!

Нет, я бы… просто она не в моем вкусе. Тощая, чернявая, как галка, нос этот ее острый, а я… а мне больше другие девушки нравятся. Такие, чтоб спокойные, тихие, скромные, а не этот… комок огня.

— Аглаша… — вздохнул я и снял ее руки со своих глаз.

— Викешенька, — надулись губки, а глаза ехидно щурятся, — когда ж ты меня Аглашенькой назовешь?

— Некогда мне, тороплюсь я, — попытался двинуться дальше, но меня цепко держали за кончик… Пояса, пояса кончик!

— А после службы? — она накрутила на палец кончик длинного свисающего колпака, как другие девушки, кокетничая, крутят волосы. Только у Аглашки они короткие, типа стрижки-пикси.

— А службы у меня поздно заканчивается, улицы цепями закрывают.

— Может, я тогда к тебе в гости приду? — а пальчик крутит, крутит колпак…

— Я у родственников живу.

— А я нет. Мы в Москве дом купили, теперь тут постоянно играть будем…

Только этого не хватало!

— Хочешь, приходи, покажу… дом.

— В другой раз. Потом, — я осторожно отцепил пальцы девчонки от своего пояса и побе… в смысле — пошел. На службу, да. Не торопясь. Совершенно не торопясь.

За спиной слышался веселый девчоночий смех.

Вторя ему мелодично звенели куранты Фроловской башни.

Здания Приказов протянулись вдоль всей улицы, уже за стенами Кремля. Высокие, трехэтажные, широкие крыльца с навесами поднимаются сразу на второй этаж — не я их строил, не знаю, почему так — по ступенькам крылец туда-сюда снует народ.

Я взбежал по крыльцу Разбойного приказа, коротко поклонился двумя стрельцам в темно-зеленых кафтанах у дверей, опирающимся на длинные алебарды:

— Будь здоров, Григорий, будь здоров, Илья.

— Здоров будь, Викентий, — так же коротко поклонились они мне.

Кстати, я, наверное, забыл сказать, да? Это в прошлой жизни я был Максим Валентинов а в этой — Викентий, сын Тимофеев. Правда именно так меня не зовут, потому что…

— Викешка! — закричали из окна.

Я вам потом расскажу.

— Будь здоров, дьяк Алексей, — тут уж поклон пониже. Здесь церемоний с этими поклонами — не меньше, чем у японцев.

— Здоров будь, Викешка. Быстрее беги, там у стола купец Антон Данилов-Чомгин с матерью. Ограбили их сегодня ночью, составь жалобу, да принимайся за дело.

Началось в колхозе утро…