Подьячий Разбойного приказа

Глава 29

Я ведь попал в тело Викентия прошлым летом, и встречу Нового года застал. Новый год, он же Семенов День в здешней Руси отмечали совершенно не так, как у нас: ни деда Мороза, ни Снегурочки — какие мороз со снегом в конце лета? — мешка с подарками тоже не наблюдалось. И вообще, праздник был не столько детским, сколько женским. Девичьим, если быть совсем уж точным. НА рассвете глухо бахнула пушка, зазвонили колокола, прошел крестный ход, а потом, после официальной части началось собственно веселье. На площадях вкопали столбы с забавной куклой наверху, а также с гостинцами и призами тому, кто на столб вскарабкаться сможет. Девушки в праздничных ярко-красных платьях водили хороводы, ходили от двора ко двору с тлеющей головешкой, «даря огонь», устраивали торжественно-веселые похороны мух и тараканов, в маленьких гробиках, вырезанных из морковок и реп…

Да не в этом дело! А в том, что год начинается в сентябре! Понимаете? Что значит — «нет»?! Даже я уже понял!

Осетровских начали мочить летом пятьдесят четвертого, а закончили к декабрю. Отец Викентия приехал в Мангазею в январе пятьдесят пятого. Женился тогда же. Я родился в ноябре пятьдесят пятого, то есть, по моим подсчетам — через девять месяцев после свадьбы… Дудки! Пятьдесят пятый год здесь наступил в сентябре, а, значит, следом наступил ноябрь пятьдесят пятого, а только потом — январь.

Викентий родился за два месяца до приезда его отца в Мангазею. Как раз в те дни, когда добивали последних Осетровских. И, похоже, добили не всех. Чья-то беременная жена выжила, родила маленького мальчика и где-то ухитрилась скрываться до января. А потом — и причина этого мне неясна — открылась моему отцу и тот согласился ее прикрыть, признать сына своим и увезти во Псков.

Я — боярин по рождению. Офигеть.

Значит я был прав, когда решил ехать в Мангазею. Там, на месте, и расставим все точки над «и», «ё» и прочими буквами. А потом, возможно и раздадим всем сестрам по серьгам.

Главное — до Мангазеи доехать.

Подол немного смахивал на американский городок из вестернов — длинная и широкая главная (она же — единственная) улица, вымощенная досками, вдоль улицы протянулись дома, постоялые дворы — я насчитал семь штук — церковь, кабак вместо салуна, почтовая станция-ям, где можно было поменять лошадей, если ты, конечно, ехал по государственной надобности… или имел лишние деньги…

Не хватало разве что банка, перекати-поля и заунывной музыки. Ну и еще слишком много народа бродило по улице, для типичного вестерна-то. К тому же вокруг города Дикого Запада обычно тянулась степь, а здесь — зеленые холмы, поросшие лесом, слева золотились под закатным солнцем бревенчатые стены монастыря.

Из кабака выскочил гонец — не тот, что нас давеча обогнал, тот уже далеко отсюда — залихватски выпил чарку водки, вскочил на коня — гаишников на тебя нет, за вождение в нетрезвом виде — и, приложив к гриве коня ладонь, что-то произнес. Конек, до этого понурый, мол, хозяин, а можно не надо, тут же взбодрился, фыркнул и рванулся вперед, только доски мостовой загрохотали.

Поперек Подола протекала река Пахра, через которую протянулся длинный деревянный мост, с проездными башнями на обоих берегах. Вот в его сторону гонец и рванул.

— Зря он это сделал, — жизнерадостно произнесла Аглашка, которая отдохнула, выспалась и теперь горела жаждой деятельности и общения.

— Почему? — прищурился я, глядя на черную точку, в которую превратился гонец.

— Под Бодрым Словом лошадь, конечно, пойдет быстрее, но ведь потом ее откатом ударит. Может прямо на ходу подохнуть.

Я посмотрел на веселую скоморошку.

— Аглаша…

— Нет, я об этом ничего не знаю!

— О чем?

— А вот о том, что ты хотел спросить. А то вечно, стоит что-то сказать, так сразу «Аглаша, а ты ничего не знаешь про то, кто ограбил купца Волкова, боярина Медведева, да дьяка Лисицина?». Можно подумать, я тут самый главный тать в округе

— Да я не об этом!

— Точно?

— Точно.

— А о чем?

Тьфу ты. Заболтала меня, уже забыл, о чем хотел спросить… А, да!

— Аглаша, а сколько Слов ты знаешь?

— Триста тридцать три! — тут же ответила она и показала мне язычок, — Так что нос утри!

Вруша. Она же врет, правда?

Вот чего здесь не хватает, так это вывесок. Вернее, вывески-то здесь были, некоторые даже светились в темноте, если хозяин заведения не поскупился на Слова. Торговые ряды по вечерам смотрелись сюрреалистически: помесь киберпанка, с его сияющими улицами, и русских народных сказок, с бревенчатыми теремами и кафтанами. Киберслав такой.

Так вот — вывески здесь были. Только на них не писали нифига! Хотя вроде народ здесь, по большей части, и грамотный, даже крестьянские дети читать-писать всегда умели, но вот не писали на вывесках буквы. Только картинки, которые, типа, должны подсказать, что здесь находится. И если с торговыми лавками это помогало — калач, значит, хлеб, иголка, значит, одежду шьют… или готовой торгуют… А здесь — семь постоялых дворов и поди пойми, какой из них «Варлама-Передка», который вроде бы самый лучший, по рассказам знающих людей, и как его отличить от двора «Гаврилы-Бирюка», где медовуху водой разбавляют и в мясо не пойми чего могут подсунуть…

— Чего задумался? — хлопнула меня по плечу неугомонная Аглашка. Тут же отхватившая шлепок по предполагаемой родинке от тети Анфии, — Ай! Ты чего?!

— Не забывай, что ты — наш сын, а это — твой отец. Больше уважения, а то нас заподозрят, в чем-нибудь.

— И уж точно — запомнят, а наша цель совсем в другом, — пробурчал я.

— Простите, батюшка! — вредная скоморошка бухнулась на колени посреди повозки, — Нет мне прощения, накажи меня по-отечески! — бросила на меня хитрый взгляд из-под колпака и прошептала, подмигивая, — А лучше — совсем-совсем по-другому!

Я прямо почувствовал, как у меня начинает тлеть кафтан на спине, там, где в меня уперлись взгляды Насти и Клавы.

— Ты бы лучше подсказала, где здесь постоялый двор Варлама, — буркнул я.

— Так вон он, — Аглашка указала на тот двор, у ворот которого висело что-то, что я принял за странные очки, — Только туда скоморохов не пускают… а, ну да.

— Куда едете? — с вежливым любопытством спросила жена хозяина, открыв дверь в нашу комнату, которую сняли, на втором этаже постоялого двора Варлама.

— В Москву, за товаром, — машинально ответил я, растерянно глядя на открывшийся инерьер.

«Подвинься, Падди! И ты подвинься, Джо!»

Песня Green Crow сама собой зазвучала у меня в ушах.

Помните, я говорил, что здесь спокойнее, чем в наше время относятся к наготе? Ну, или это мы такие, сексуально озабоченные, а здесь народ поприличнее и не сводит всё к сексу. Так вот — это местное спокойное отношение распространяется не только на наготу, но и на постель.

Нет, в доме, обычно, постель у каждого члена семьи своя. Но на постоялом дворе такими мелочами не заморачиваются — семья? Вот вам комната! А то, что в ней всего одна кровать — так она ж большая! На семерых хватит, а вас всего-то пятеро!

За моей спиной послышалось несколько полуиспуганных вздохов — мои девочки тоже увидели кровать — и один такооой мечтательный, что я несколько напрягся. Тем более, что автора вздоха я не опознал.

— Так, — я повернулся уже с самым спокойным лицом, какое смог изобразить, мол, спать вместе? В одной кровати? Пфф! Легко! — Размещайтесь, располагайтесь… Еленочка, душа моя, проследи за детьми.

Я хлопнул тетю по попке — не потому что хотелось, а потому что по коридору кто-то прошел и надо было отыграть роль «мужа» — и поежился, почувствовав, как мимо меня пронеслись аж три разъяренных взгляда.

— Конечно, Герушка, — тетя обожгла меня горячим взглядом. Эм… Она же тоже отыгрывает роль? Отыгрывает, да?

Так!

Я прошел в комнату и подошел к окну.

— Заприте дверь.

Вот, когда говоришь строгим голосом — всегда слушаются. А не дразнятся. Вот так с женщинами и надо себя вести — строго!

Жаль, у меня не всегда получается…

Я подтащил к окну табурет и выглянул наружу, высунувшись чуть ли не по пояс. Так… Ага…

Уже почти совсем стемнело, а окно выходит на крышу конюшни. Если вылезти и пройти вон там, то… Отлично.

Я с наслаждением оторвал бороду и полез в мешки, за флягой с водой, чтобы смыть грим. Еще и переодеться нужно…

Через полчаса в дверь одного из постоялых дворов Подола — не тот, который Варламов — постучали.

— Кто? — недовольно спросили из-за двери, которую уже заперли на ночь.

— Проезжающий, переночевать, — ответил я.

Заскрипел засов, дверь приоткрылась, упала полоска света, от лампы, которую хозяин держал в руке. Даже не сомневался, что откроет — лишняя денежка никогда не лишняя.

Хозяин, хмурый мужчина, среднего возраста, с внушительным животом и совершенно не вызывающей уважения жидкой рыжеватой бородкой, окинул меня взглядом. Молодой парнишка, в темно-зеленом кафтане, чернявый, щетина темнеет на щеках…

В руке «парнишки» появилась печать.

— Разбойный приказ.

Не получится у хозяина подзаработать сегодня — государеву службу положено селить бесплатно.