Подьячий Разбойного приказа

Глава 23

На секунду я завис, не сообразив, что делать, но тут же вспомнил, что я — ниндзя, бесшумный и неуловимый, после чего развернулся в сторону неизвестного мне человека, одновременно выхватывая из-за пояса нож.

Не тот ножичек, который здесь носят с собой все — и за который в наше время можно было бы поиметь неприятности, как за ношение холодного оружия — но и не те «типа мачете» которыми размахивала банда Васьки-Кузнеца. Такой, знаете ли… О! Фильм «Рэмбо» смотрели? Вот, примерно такой я завел себе нож, только без зубцов. Начищенный до блеска, чуть ли не отполированный.

Клинок ножа уставился на того, кто находился в комнате…

Девушка?

Она сидела на кровати, с распущенными волосами, хлопая ресницами спросонок и кутаясь в простыню. Ну… как — кутаясь… Простыню она просто прижимала к груди, оставляя открытыми руки, плечи, бока… в общем, ясно было видно, что девчонка спала голышом. Знакомая какая-то девчонка… Особенно вот эти щечки, которые таки хочется потискать…

Я попал.

Это не просто какая-то случайная служанка, которая спала в своей каморке, это — дочка Телятевского. Я ее видел в тот день, когда убийство жена боярина расследовал, как там… Клавдия? Да, точно — Клавдия.

Вот я дураааак… Нет, чтоб заранее подумать о том, что в кладовке или другом нежилом помещении окно на ночь открывать не будут, только там, где люди спят! Нет, чтоб заранее об этом подумать! Я б тогда и лез аккуратнее и каких-никаких сонных порошков припас!

И чего это боярская дочка в такой каморке ночует? Тут же из мебели — только кровать, да столик с табуреткой. Овальное зеркало на стене. И полочка еще…

В этот момент девчонка, так и не дождавшись от меня ответа и приняв, видимо, молчание и неподвижность за отсутствие плохих намерений, потянулась к вышеназванной полочке и, щелкнув пальцами, пробормотала Огненное Слово. А, ну да, это я сейчас под Кошачьим Словом в темноте вижу, она-то нет.

А зачем я тогда ножом размахиваю, она ж его не видит?

С этой мыслью я прыгнул вперед и прижал девчонку к постели, зажимая ей рот.

— Пикнешь… — в этот момент мне вспомнился один дурацкий анекдот и я не смог продолжить.

— Пи… — пискнула княжна. То ли тоже знала этот анекдот, то ли хотела показать, что моих угроз не боится, то ли… Я же ей рот зажал.

— Будешь кричать? — спросил я ее. Девчонка отчаянно замотала головой, распахнув свои огромные глазища. От страха, надо полагать: спишь себе спокойно, а тут вдруг в окно вваливается какая-то ниндзя… Да, я надел черную одежду. И маску. Я ее переделал, теперь она не сползает. Правда, я все равно чувствую себя идиотом. И еще я чувствую, что лежу на обнаженной девушке. На которой из одежды только простыня.

Я лежу на обнаженной девушке?!

Тут Клавдия почувствовала, что я почувствовал, что лежу на обнаженной девушке и как-то неправильно поняла цель моего проникновения.

— Не надо… — прошептала она, — Пожалуйста…

Да блин!

— Я тебя просто свяжу, — тихо произнес я, — Свяжу и уйду. Утром тебя освободят. Ты меня понимаешь?

Девушка часто-часто закивала. Потом также часто замотала головой. Что ей непонятно?

— Что?

— Я тебя узнала, — прошептала она, — Ты — подьячий Разбойного Приказа. Ты приходил к нам, когда Василису убили. Я твой голос узнала.

Раздался оглушительный грохот. Это рухнули мои планы.

Да ерш твою медь! Всё продумать, все предусмотреть, натереть руки смесью трав, чтобы не оставлять следы ауры, взять с собой порошок, который перебивает любой след лучше сушеного хрена, спрятать лицо, на случай неожиданной встречи с кем-то бессонным, сделать ВСЁ, чтобы меня не могли найти, когда обнаружится пропажа бумаг — и проколоться на девчонке с неуместно хорошей памятью на голоса!

Вот что мне теперь делать? Не убивать же ее в самом-то деле!

— Это не я, — ляпнул я от неожиданности.

— Это ты, — Клавдия заерзала подо мной, пытаясь лечь поудобнее, — Я на тебя еще тогда внимание обратила.

Что это за придыхание в ее голосе мне послышалось? Она что… влюбилась? В меня?! С первого, мать его, взгляда?! Да нее, бред какой-то.

Я понял, что княжна не собирается вырываться или звать на помощь и слез с нее. Клавдия села на кровати, а потом встала с нее, по-прежнему прикрываясь простыней. И при этом стоя спиной к зеркалу, так что я без труда мог рассмотреть ямочки на ее щечках. Нет, не на тех, что на лице.

Она подняла на меня свои ясные глаза:

— Возьми меня… — прошептала девушка.

А? Что? В смысле?!!!

— Возьми меня с собой.

— Куда?!

— К себе.

Клавдия приободрилась, и даже голос стал более твердым. Как будто… как будто она давно обдумывала идею насчет сбежать из дома. И тут я так удачно подвернулся… навернулся в окно.

Да нет, куда я ее возьму? У меня у самого дома нет, живем у мамы Насти. Вместе с тетей и Аглашкой. Представляете, как они обрадуются, если я еще одну девушку в дом притащу? Да еще и боярскую дочку, нежную мимозу, которая на соломе не спит и какую-нибудь фуагру на завтра кушает. Или, не знаю — паштет из соловьиных язычков.

Так, стоп, я что — всерьез обдумываю мысль насчет взять с собой девчонку?!

— Не могу, — сказал я, с неудовольствием чувствуя, что мой голос звучит жалко и неубедительно, — У меня нет…

Дома.

— Логова? — подсказала Клавдия.

— Какого логова?!

— Разбойничьего, — уверенно сказала она.

Какого?! Что за бред она несет?!!

— У меня нет логова… я вообще не разбойник!

— Ты влез в мое окно, — в целом логично парировала она.

— Но я… не к тебе…

— Но чтобы что-то украсть, верно?

Блин. Не поспоришь.

— Да, чтоб что-то украсть. Но не потому что я — разбойник! Мне просто кое-что нужно из того, что принадлежит твоему отцу.

Звучит, как бред. Честное слово.

Клавдия села на кровать и явственно задумалась.

— Я поняла, — сказала она, — Ты сейчас занялся кражами, но не собираешься заниматься этим всю жизнь.

Я сел на табурет.

— Да. В целом все верно. Я собираюсь вести жизнь обычного обывателя. Гончарную мастерскую открою.

Надеюсь, уголовная романтика, которая набилась в ее симпатичную головку и заставляет считать меня благородным разбойником а-ля Робин Гуд — или о ком там сейчас грезят романтичные барышни? — не выдержит такой грубой прозы жизни.

— Но сейчас ты занимаешься кражами, — неа, выдержала, — Я хочу тебе помогать!

— Ты мне очень поможешь, если вот прямо сейчас не позовешь никого на помощь…

— Не позову, клянусь!

— …и не отправишься за мной следом, когда я отсюда уйду.

Нет, я не выдержу! Эти огромные глаза, налитые слезами… Отказать ей — все равно, что ударить щенка.

И все же — нет! Я буду тверд! Я имею в виду — весь, целиком!

— Клавдия, ты не понимаешь, чего просишь, — уговаривающим голосом произнес я, — Ведь это будет не та жизнь, к которой ты привыкла…

И тут княжна ударилась в слезы.

Быть младшей дочкой князя — нелегкое дело, оказывается. Когда, сквозь тихие всхлипы, Клавдия начала говорить, что привыкла к трудностям, я поначалу думал, что под «трудностями» она имеет в виду что-то вроде сломанного ногтя или «папа не дал денег на новый айфон, хожу, как лохушка с прошлогодней моделью!».

Да вот нет.

Боярские дочки воспитываются в суровых условиях загородных поместий, где их учат всему что может понадобиться той, что когда-нибудь станет хозяйкой такого же поместья и станет во главе рода: от доения коз до приема родов. И нет, я не преувеличиваю, Клавдия реально все это умела и делала. Мне кажется, напугать сломанным ногтем девчонку, которая рубила головы курам, невозможно. Она и в хижине в глухом лесу сможет выжить, хоть в одиночку, хоть с семью гномами.

Но слезы ее были вызваны не этим — если кто-то подумал про психологическую травму, то мимо — проблема, из-за которой Клавдия с ужасом смотрела в будущее, заключалась в словах «…станет хозяйкой поместья…».

Во главе ее рода стоит отец, хозяйкой поместья является его жена, после смерти отца — жена старшего сына. А ее, младшую дочь, отдадут замуж за какого-нибудь боярского сына, и она станет хозяйкой чужой усадьбы.

Чего она категорически не хочет.

Не потому что — чужой. А потому что — хозяйкой.

Есть люди, которые просто по своей натуре не приспособлены к тому, чтобы быть начальниками, чтобы руководить людьми. Нет, это умные, толковые, смелые люди… когда они отвечают за самого себя. А когда они берутся за управлению хотя бы десятком других людей — все валится из рук. Толковый солдат — необязательно толковый сержант. Только некоторые этого не понимают, и рвутся к власти.

Клавдия — понимала. Ее отец — нет.

Когда она попыталась просто заговорить с отцом на тему остаться в семье, ей было четко и прямо сказано, что она — младшая дочь, и ее главная задача в жизни — молчать и слушать. Сначала — отца, а потом — мужа. Которого ей выберет отец.

Может, в нашем мире, в нашей истории, это и сработало бы. Но здесь, где женщина не хуже любого мужчины может владеть Словами, у женщин могло существовать и свое собственное мнение на собственное будущее. И если отец это мнение слушать не хочет — она выберет себе будущее сама.

Да, Клавдия уже готовилась совершить побег из дома. Она осознавала, что разбойники, как и любые преступники — личности мерзкие и неприятные, поэтому присоединяться к ним не собиралась. Наоборот — наслушавшись рассказов давнего друга отца, Дашкова, о работе Разбойного Приказа, она собиралась пойти в сыск. Не в Москве, в одном из русских городов. Чтобы жить спокойной жизнью, расследуя преступления и ни от кого не завися. Без отца, без мужа, без никого.

А знаете, кто виноват в том, что она решила стать сыскарем?

Я.

Дашков, оказывается, частенько хвастался успехами своих подчиненных перед другом, и княжне, не менее частенько эти разговоры подслушивавшей, запал в душу некий Викентий. Вот почему она так на меня в тот раз смотрела — впервые увидела своего кумира. И он ей понравился: молодой, красивый — хм — спокойный, уверенный в себе — хм-хм — в общем, девичье сердечко покорено. И это мнения не изменил даже подслушанный через несколько дней другой разговор, в котором Викентий упоминался уже исключительно плохими словами, как человек, не оценивший хорошего к нему отношения, плюнувший в колодец, из которого пил и укравший что-то, о чем даже в собственном доме два князя разговаривали исключительно намеками.

Тот Викентий, которого она знала, не мог быть простым и банальным вором. Если он что-то украл — значит, так было нужно.

И вот этот Викентий, девичья мечта, смельчак, не побоявшийся ни разбойников, ни бояр, вваливается в ее окошко. Разве это не знак того, что она должна уйти вместе с ним?

Я гладил княжну по лопаткам — кстати, когда я усел пересесть на кровать? — и понимал, понимал, понимал… Понимал, что она сегодня уйдет со мной. И пусть Аглашка с Настей меня убьют. Бросить эту несчастную девчонку здесь я не мог.