Перед глазами плыли разноцветные пятна, в ушах звенело — знатно жмхнуло! — но, чуть проморгавшись, я сообразил, что двигаюсь, конечно, вверх, но не так как обычно двигаются вверх после взрыва — я, как минимум, одним куском — да и туннель света не торопится появляться…
Да меня просто-напросто за шиворот тащат!
Пятна окончательно расселялись и я увидел… Аглашку. Скоморошка, в своем обычном наряде, штаны, да короткий кафтан, шустро бежала вверх по бревенчатой стене, перебирая руками и ногами, как огромный паук. Человек-паук, блин. Вернее, двумя ногами и одно рукой, второй она меня тащит.
Как она это делает? По отвесной стене, как по лестнице, вон — не пальцами цепляется, а просто ладонь на бревно положила, она и прилипла.
Как это?
В этот момент стена кончилась и мы оказались на тесовой крыше, не очень крутой, по ней можно было идти, если осторожно, конечно. Аглашка бросила меня на доски кровли и зашипела:
— Бежим! Они сейчас очнутся, а там не все дураки, и поймут, куда ты делся. Бежим!
И мы побежали.
По крышам.
Перепрыгивая через промежутки между строениями, благо, они стояли плотно.
Мы бежали.
А потом Аглашка упала на спину и сказала:
— А теперь лежим.
Я послушно лег рядом, слыша, как часто-часто бьется сердце. Аглашкино. Да ее… э… одежда на груди… да, одежда на груди… вздрагивает от ударов.
Руки девчонки тряслись. Я осторожно протянул свою руку и взял ее дрожащие пальчики. Тоненькие…
— А зачем мы лежим? — спросил я.
— Откат после Липкого Слова у меня, Викешенька… — прошептала Аглащка.
Я не знаю, кто придумывает Слова — и никто не знает, по крайней мере, из тех, с кем я общался — но над названиями эти люди сильно не заморачиваются. Слово ускоряет? Значит, Быстрое. Слово тормозит разогнавшегося, как будто тот влипает в паутину? Значит, Липкое. Слов позволяет бегать по стенам, прилипая руками и ногами? Значит, Липкое. Что, такое название уже есть? Да и фиг с ним.
— Ага, понятно… А я зачем лежу?
Скоморошка выдернула свою руку из моих пальцев и взвилась, как укушенная:
— Потому что ты дурак, Викешка! Стоишь надо мной, нависаешь, мне страшно! Вставай, чего разлегся!
Она пнула меня ногой в бок.
И мы побежали дальше.
— Аглашка, — спросил я на бегу, — У нас на Москве по зиме несколько домов ограбили. Тати по стене в окно горницы забирались. А как — непонятно. Ты ничего об этих случаях не знаешь?
Она яростно оглянулась на меня на ходу:
— П-приказный… Ой!
Я вовремя ее поймал — чуть не рухнула в проем между двумя амбарами — и прижал к себе. За что тут же получил кулаков в бок:
— Нечего меня лапать!
Было бы там что… Самой восемнадцать, а по фигуре — не больше тринадцати… Но этого я, естественно, не сказал.
— А куда мы так торопимся? — вопрос, что Аглашка делала на крыше и зачем меня спасла, я решил отложить на потом.
— Дурак! В Приказ твой!
Стоять, Зорька!
Я затормозил, схватив девчонку за руку:
— Не в Приказ нам надо! Ко мне домой!
— Зачем? — неожиданно покраснела она.
— Они меня потеряли. Значит, сейчас ко мне домой пойдут, чтобы меня подстеречь, да заодно узнать, где меня найти можно…
Сам бы так и сделал.
— …а у меня там тетя, — закончил я.
Аглашка посмотрела на меня и подозрительно прищурилась:
— Какая еще тетя?!
Тетя Анфия очень удивилась, когда окно со двора распахнулось и в него проскользнул сначала я, а потом какая-то растрепанная девчонка. Аглашка потеряла колпак по дороге, а ее волосы были коротко подстрижены.
— Викеша? Что…? И кто это?
Тетя и Аглашка уставились друг на друга, подбоченившись. Смерили друг друга взглядом.
Мне некогда было наблюдать, я бросился в комнату и принялся выгребать из-под кровати деньги, бросая их в заплечный мешок.
— Скоморошка, — вынесла вердикт тетя.
— Старушка, — отозвалась Аглашка.
Я бросил в мешок еще несколько полезных вещей и забросил его на плечи:
— Тетя! Некогда! Собери вещи — за мной идут убийцы! А это Агла…ша.
На меня сверкнули глазами обе, но тут до тети дошло слово «убийцы».
— А я тесто на пироги поставила… — огорченно сказала она и вихрем понеслась по дому.
Вот что я вам скажу — когда женщинам нужно, они собираются ОЧЕНЬ быстро. Я не успел моргнуть глазом, как под ногами тети лежали две небольшие, но плотно набитые походные сумы, а из сундука она доставала… пистолет.
Такой, знаете ли, как здесь говорят — кавалерийский. Размером не с привычный нам пистолет, а, скорее, с обрез.
Тетя сноровисто выдернула фитиль, подожгла его от углей в печи и ловко вставила в замок.
— На всякий случай… — начала она.
Входная дверь распахнулась, за ней стоял Толстый!
— А! — он увидел тетю.
— О! — он увидел пистолет в ее руках.
Реакция у Толстого была быстрой, дверь он успел захлопнуть…
Пиф! — вспыхнул порох на полке.
Паф! — грохнул выстрел.
В двери появилась дыра — кошка проскочит. А за дверью упало что-то тяжелое.
…вот отскочить от двери Толстый уже не успел.
Тетя Анфия резко развернулась ко мне — подол сарафана взметнулся, как плащ, в руке дымится пистолет, глаза горят, я даже залюбовался.
Валькирия!
— Уходим, они уже здесь! — крикнула Аглашка и прыгнула щучкой в окошко.
Тетя метнула в то же окно обе сумки, сунулась следом… и застряла. Почти точно изобразив популярную сцену из порнофильмов (я не смотрел, мне друзья рассказывали). К счастью, ненадолго, я даже не успел… испугаться, испугаться не успел. Тетя Анфия резко выдохнула и выскользнула в окно, что твоя змея, только каблучки сапожков мелькнули.
Следом о землю тяжело брякнули мои мешки и шлепнулся я сам.
А потом мы опять побежали.
Теперь втроем.
— Куда сейчас?
Мы сидели на берегу Москвы-реки, глядя на темнеющее небо, и думали о будущем. О ближайшем будущем. Короче — где провести ночь? Утром-то можно добраться до Приказа, а сейчас туда не попадешь — Кремль закрыт на ночь. Тут и по улицам-то не особо пройдешь — всё цепями перекрыто.
Я уже рассказал тете, что случилось, и узнал от Аглашки, каким образом случилась она. Оказывается, вредная девчонка следила за мной, чтобы перехватить, когда я пойду домой. С какой целью — она не уточнила. Тогда-то она и заметила группу типов, которые явно кого-то подстерегали. Из скоморошьей вредности она сбегала к своим, подготовила несколько сюрпризов, вроде «зайца» — того мешка, который изобразил светошумовую гранату — и засела в засаду на крыше амбара, чтобы напакостить засадникам, когда те нападут на свою жертву. То, что жертвой оказался я — стало приятным бонусом.
— Агла…я… — задумчиво спросил я, — Прошлым летом под Тверью несколько раз грабили обозы. Рядом с повозками падал мешок, с искрящимся и трещащим запалом, а когда обозники поворачиваются посмотреть, что это там такое — мешок взрывался, ослепляя и оглушая всех, кто был рядом. Приходили в себя уже связанные и ограбленые. Ты ничего об этих случаях не знаешь?
— П-приказный… — прошипела она. Более никак не прокомментировав мои слова.
Мы помолчали.
— А я тесто на пироги поставила… — задумчиво произнесла тетя Анфия, — Думала, раз эта суматоха никогда правильно не поест — пусть хоть пироги хорошие жует, а не рыночные. Пропадет теперь тесто. Перестоит.
— Давайте к моим в ватагу пойдем, — предложила Аглашка.
— Давайте не пойдем к твоим в ватагу, — не понравилась мне эта идея. Скоморошка спорить не стала, видимо, и предложение было так, от безнадежности.
К кому можно пойти, чтобы не подставить человека? Надежный, спокойный, молчаливый…
О!
— Есть у меня одна… знакомый… — начал я.
— Знакомый? — подняла брови тетя.
— Знакомый? — прищурилась Аглашка.
— Знакомая, — сознался я, — Анастасия, вместе со мной в Приказе служит.
— Знакомая? — прищурилась тетя.
— Знакомая? — подняла брови Аглашка.
— Знакомая, — отрезал я, — Мы можем у нее переночевать, она не откажет.
Тем более, сама приглашала… Правда, она приглашала меня одного, без двух напарниц, но, с другой стороны — она же ничего ТАКОГО не имела в виду? Ведь правда? А то этих девушек никогда не поймешь…
— Где она живет? — деловито спросила тетя.
— Возле Пушечного двора.
— В Китай-городе? И как мы реку переплывем?
— Можем снять одежду, — предложил я, — связать ее в куль…
— На меня чтобы при этом не смотрел! — отреагировала Аглашка.
— На меня можешь, — разрешила тетя, — Я не стесняюсь.
— На нее чтоб тем более не смотрел!
Я представил эту картину: плывем мы через Москву-реку, справа от меня — голенькая Аглашка, слева — голая тетя, а посередине — голый я. В одной руке — тюк с одеждой… а в другой — десятикилограммовый мешок с монетами. Чем я при этом гребу — даже и не спрашивайте.
— Нет, не выход. Надо лодку искать.
Лодку мы нашли всего за один серебряный рубль. Вернее — талер. Пусть ее хозяин, когда поутру обнаружит пропажу, а вместо нее — монету, подумает на каких-то ненормальных иностранцев.
На позаимствованной лодке мы пресекли Москву-реку, но, чтобы не тащить мешки через весь Китай-город — вышли на ней же в крепостной ров, по которому добрались до Неглинки. Грести на веслах я задолбался так, что лучше бы уж нес эти мешки на горбу. Хотя, наверное, если бы я их нес — думал бы о том, что лучше уж плыл бы на лодке. Человек такая тварь, вечно всем недовольна…
Собаки во дворе у Анастасии почему-то не было. Оно и хорошо — мы, пока от реки до ее дома добрались, и так всех собак перебудили.
Я постучал в дверь. Подождал. Что-то прошуршало, стукнул запор, дверь приоткрылась…
И слова сказать не успел — Настя тут же зажала мне рот рукой, схватила за кафтан и сильным броском забросила внутрь темных сеней.
— Ой, тетя Юлия, — громко заговорила она, — что ж вы на ночь-то глядя! Ну ничего страшного, заночуете!
С этими словами она затолкала в дом тетю Анфию и Аглашку, не спрашивая, кто это вообще, после чего повернулась ко мне:
— Ты сумасшедший?! — прошипела она, — Ты знаешь, что тебя ищут?
— Знаю… в смысле — кто ищет?!
— Приказ! Сказано — как только кто увидит, сразу тащить тебя к князю!
Оп-па-па…
— Зачем? — глупо спросил я.
— Вот этого нам не сказали. А ты так просто по улицам бродишь!
Она затолкала нас на кухню, где у печи стояла… ну, наверное, мама ее. Чем-то похожая на мою тетю Анфию: высокая, светлокожая, плоская шапочка прячет волосы, темно-красный, вишневый, сарафан, узкая талия, высокая грудь…
Кхм.
На присыпанном мукой столе лежали свежевылепленные пирожки, пахло тестом.
— А я тоже тесто поставила… — огорченно вздохнула тетя Анфия.
— А вы с какой начинкой пирожки делаете? — настина мама вытерла лоб рукой, оставив на нем мучные полосы.
— С яйцом и с творогом.
— А я с рыбой и с вязигой решила сделать.
— Ой, а вы рыбу пряжите?
— Мама Емилия, вы пока поговорите… и мальчик ваш пусть с вами посидит…
— Я девочка! — подскочила Аглашка.
В штанах, плоская, с короткими, лохматыми волосами. Даже я как-то засомневался — а она точно девочка? Я ведь не проверял…
— Ты уверена? — подняла одну бровь Настя. О, на ней очков нет! Непривычно смотрится.
— Уверена! — Аглашка топнула сапогом.
— Тогда, мама Емилия, поболтайте с тетей Викентия и вот этой… — снова оценивающий взгляд — …девочкой… А мы поднимемся в светелку. Поговорить.
Я ж говорил — здесь народ проще относится к таким вещам. Девушка с парнем поднялась в светелку? Значит, поговорить хотят, ничего другого никому и в голову не придет.
В светелке было темно. Впрочем, Настя тут же произнесла Огненное Слово и зажгла несколько свечей. Потом повернулась ко мне:
— Викентий…
Настя плавно изгибалась, медленно выползая из узкого сарафана, который сползал вниз, по ее плечам… груди… бедрам… Скользнул и упал на пол…
— Викентий…
Пальцы медленно развязали ворот рубашки, которая неторопливо последовала за сарафаном…
— Викентий…
Настя шагнула вперед. Из одежды на ней остались только кокошник, высокие красные сапоги с каблуками и тонкие стринги, вышитые по здешней моде красными крестиками.
— Викентий… — прошептала она.