Подьячий Разбойного приказа

Глава 10

Ну и кто ж эту штуку попятил? Простенькое дело о похищении ткани из телеги грозило превратиться в висяк (пусть здесь таких выражений и нет. Димка-Утак, оказывается, завязал с преступным ремеслом… по крайней мере, на месяц, пока сломанная нога не срастется. Поймали его на краже и слегка покритиковали оглоблями. Федька-Кочедык не мог ничего украсть по техническим причинам — он у нас в подвале уже неделю сидит, тоскует, ждет перевода в тюрьму.

Кто-то новенький появился?

Я почесал переносицу. Надо бы прикинуть, кто из моих информаторов может знать о новом воре. Надо бы. Но думалось плохо. Никак не выходило у меня из головы вчерашнее происшествие.

Я серьезно боя… опасался, что князья, Дашков с Телятевским, меня прикопают где-нибудь в красивом месте, под кривой березой. Шутка ли — узнать о том, что младший сын князя убил его жену! Это уж не говоря о том, что тот же самый сын, с каким-то приятелем Сашкой, чтобы отметить восемнадцатилетие — раздели догола женщину в переулке. Просто чтобы посмотреть на нее. Девственники чертовы, голой женщины они не видели. Хотя, с другой стороны — откуда? Интернета здесь нет, картинки, которые продаются с оглядкой на Фроловском мосту — не дают всей полноты образа, служанок боярским волшебством зачаровывать… кстати, а правда, почему он служанок не попробовал? Ну, или не догадался, или боярские служанки защищены от менталистики, или побоялся, что в доме кто-нибудь поймает. Сестры, например, и поднимут на смех «Братик не видел обнаженных девушек, хи-хи-хи!»… А теперь — вечное отлучение от Источника, что, как понимаю, закрывает княжичу Сергею Васильевичу доступ к той самой менталистике и переводит его в разряд… не знаю, дворян, наверное. Если не мещан.

Но это его проблемы, мои — в другом.

Князья нашли более простой способ сокрытия своей грязной тайны, чем тащить мое тело и закапывать под березой, истинно боярский способ. Просто приказали мне забыть обо всем, что происходило в тереме князя Телятевского. Вы уже поняли проблему?

Я ничего не забыл.

Боярская магия на меня не подействовала.

Не знаю, почему. До этого мне казалось, что она на меня действует так же, как и на других, по крайней мере — желание кланяться появлялось вместе со всеми. Оказывается, это было не воздействие боярского волшебства, а просто давление княжеского авторитета. Возможно, на меня бояре вообще не могут влиять. Может быть, потому, что я — не местный, пришелец в теле подьячего Викентия. По крайней мере — других версий у меня нет. В любом случае — что мне теперь делать? Нет, понятное дело, нужно притворяться, что все подействовало как надо, не упоминать о том, что случилось у Телятевского и вообще постараться и вправду забыть. Не мое это дело, боярские внутрисемейные разборки, а вот если сболтну кому случайно — они окажутся МОИМ делом. И хуже того — я не знаю, что сделают бояре, если узнают о моем иммунитете к их воздействию. Не знаю, конечно, но элементарная логика подсказывает, что тех, на кого нельзя повлиять, не очень любят. И стараются либо вогнать в общие рамки, либо… Здравствуй, кривая береза.

Бояре не видят, подействовало их внушение или нет иначе князь сразу бы просек, что ничего не сработало. Но я ведь не знаю, как должен вести себя человек, которого они зачаровывают. Прикажут что-то еще, поведу себя нетипично, меня раскусят и… Здравствуй, кривая береза.

Что делать? Что делать? Что делать?

— Ткань ищешь?

Я чуть не заорал. Так погрузился в собственные невеселые мысли, настолько отключился от нашего вечного шума, что не заметил, как ко мне подошла Анастасия. Пока она до плеча не дотронулась.

— К-какую ткань?

— С телеги. Сукно, цвет — половый.

— Да…

— Федька с Димкой не виноваты?

— Н-нет…

Девушка наклонилась ко мне, горячее дыхание обожгло ухо, что-то мягкое коснулось моего плеча… Что-то? Это же…

— …понял?

— А?

— Ты что, меня не слушаешь? — Анастасия сверкнула очками и легонько ударила меня в плечо, — Я говорю, поспрашивала я… кое у кого. Поищи свою ткань в горшечной слободе, дом горшени Александра Давыдова, прозванием Волк.

Странно… Не помню я такого вора. Или и вправду новенький, или просто — не удержался горшеня от греха, уж больно плохо то сукно лежало.

— Постой, — я поймал Наст… Анастасию за руку. Она остановилась, не оборачиваясь.

— Спаси тебя Бог.

Она тихонько фыркнула и оглянулась, бросив лукавый взгляд через плечо:

— В другой раз, когда девушку захочешь угостить — пряники бери, а не рыбу. Дурачок!

Дом горшени Александра, прозванием Волк…

Обычный дом, ничуть не выделяющийся среди всех остальных на улице — золотистые бревна, три окна в ряд, с резными наличниками, раскрашенными яркими красками, резными же причелинами (это доски такие, которые по торцам кровли идут), деревянная конская голова, смотрящая на улицу с конца конька. Вот вообще никаких отличий от соседей. Разве что конь чем-то на волка похож, но это, скорее, мое воображение.

Мы с двумя стрельцами вошли во двор, шикнули на залаявшую было собачку, тут же скрывшуюся в будке — тоже резной, целый собачий дворец — и поднялись на крыльцо.

Я грохнул кулаком в дверь и тут же распахнул ее, входя внутрь:

— Разбойный приказ!

Светлое помещение, солнце пробивается сквозь полупрозрачные пластинки слюды, падая квадратиками на стол. За столом — три человека, мужчины, в разноцветных кафтанах.

Один, тощий и остроносый, с волосами, окружающими пятачок лысины и острой бородой, торчащей вперед. Судя по описанию — тот самый горшеня.

Второй, внушительный и объемистый, с бритой головой и толстыми щеками. Это не знаю.

И третий… Тот самый торговец, который мне жалобу на кражу сукна принес!

Троица замерла, в руках зажаты чарки, на столе перед ними — ендова, судя по запаху — с медовухой, и тарелки с какой-то закуской. Явно отмечали что-то, какую-то удачу, вон какие улыбки широкие… были.

Пройдя мимо застывшей троицы с медленно гаснущими улыбками — из чарки горшени на стол медленно лилась струйка медовухи — я остановился у лавки, на которой лежал сверток ткани светло-желтого цвета. Тот самый, половый.

— Ну что, — повернулся я и посмотрел на «обокраденного» торговца. Тот икнул, — Нашлась ваша пропажа.

Вот же ж хитрый гад! На рынок торговец ехал не один, а с двумя товарищами — нет, не с теми, с которыми пил — и выручку собирались поделить поровну. Но вот заело его, мол, мое сукно лучше, за него больше дадут, почему это я должен делиться с теми, у кого ткань хуже?! Дружба и товарищество во всей красе. Не зря еще в прошлой жизни я слышал, что бизнес с друзьями и родственниками вести нельзя. Где появляются деньги — там заканчивается дружба.

Вот и придумал торговец Димка Григорьев хитрый, по его мнению, план — тихонько передать сукно своему родственнику, горшене Александру-Волку, а друзьям развести руками, мол, это же Москва! Всё крадут! С них свою треть стребовать, а свое сукно потом тихонько продать и с родичем поделиться. Во-первых — половина больше трети, а во-вторых — деньги в родне останутся. А к нам в Приказ он поперся, чтобы, в случае чего, перед своими товарищами бумажкой помахать, мол, вот, смотрите, даже жалобу написал.

Но, как известно, скупой платит дважды, тупой платит трижды. Торговец откровенно не подумал, что Приказ и вправду сможет краденое разыскать. Так что теперь ему платить долю своим друзьям, да еще и нам с приказными стрельцами, чтобы мы горшеню, как вора, не скрутили — по двадцать копеек отсыпал.

Я пришлепнул печать на бумажку, в которой говорилось, что краденое сукно возвращено Дмитрию сыну Григорьеву, прозванием Первак, в полном объеме, жалоб и замечаний нет, в чем получена его личная подпись, при двух свидетелях.

Надо Насте ее долю отдать… или лучше пряников купить. Видел я на рынке, хорошие, красивые, с вареньем… или это будет походе на ухаживание? В раздумье я вышел на улицу.+

Довольные стрельцы вскочили на коней:

— Викентий, едем?

Я взялся было за повод своей лошадки — и остановился. Мы ж в горшечной слободе, верно? И если… Если пройти чуть ниже по улице и свернуть направо — выйдешь к дому Анфисы Ефимовой, дочери свистулечного мастера, продолжающей дело отца после его смерти. И предположительной любовнице вора Сергея Заморского.

Дьяк Алексей до сих пор в приказе не появлялся, видимо, поиски Заморского успехом пока не увенчались. Мог он пропустить Анфису? Ну, теоретически, конечно, мог, все люди ошибаются, но так-то он розыскник старый, опытный, если уж я, со своим годовым стажем службы в Приказе, вычислил эту Анфису, то дьяк должен был тут уже давно появиться. С другой стороны — кто мне мешает ее проверить? Проруха не только на старух бывает, дьяк тоже мог лажануться.

— Нет, я тут в слободе по своим делам заеду.

Стрельцы понятливо кивнули и развернули коней. Я вспрыгнул на своего скакуна и двинулся по улице.

В отличие от дома горшени, дом свистулечницы явственно выбивался из общего ряда. Краски на наличниках нет, цвет сруба — серо-желтый, то есть Огненное Слово на нем давно не обновляли, ставни закрыты… Так, а чего это они среди бела дня открыты?

Я оглянулся и подозвал к себе пробегавшего мимо мальчишку.

— Анфиса? Так уехала она, с дочкой, еще неделю назад. В гости к родне.

Облом.

Я еще раз посмотрел на пустой дом. Стоп. Пустой ли? Если как следует подумать — что лучшее место для того, чтобы спрятаться вору? Дом, в котором все знают — никого нет, и при этом — ты точно знаешь, что в нем никто не появится, а если и появится — то тебе не удивится. Потому что живет в нем твоя любовница, и, скорее всего, она специально уехала, чтобы дать тебе убежище.

Спрыгнув с лошади, я подошел к калитке. Дернул за резное кольцо. Заперто. Какая неожиданность. Говорят, в деревнях настолько не боялись воров, что никогда двери не запирали, просто палкой подпирали. Здесь тоже палкой подопрут, но только для того, чтобы показать — дома никого нет, не долбитесь в двери, хозяева скоро придут, подождите. А если уезжать надолго — замок все же повесят. Чтобы не вводить соседей в искушение.

Я достал нож, просунул его в щель и поднял засов. Разбойному приказу какая-то калитка не помеха.

Ну, так и есть — на двери чернеет замок. Не лает, не кусает, и в дом не пускает. Вт замок я так просто не открою — я отмычки в Приказе оставил — да и, казалось бы, раз замок снаружи, значит, в дом никто попасть не мог.

Не мог, значит…

Я поднялся на крыльцо и осторожно потрогал замок. Большой такой, тяжелый… Вырезанный из дерева вместе с пробоем, в который он якобы вставлен, и прибитый к двери. А вот если потянуть за ручку…

Дверь бесшумно приоткрылась. Вместе с «замком». Из темной щели пахнуло холодом и мерзким неприятным ощущением того, что мне здесь не рады.

Охранное Слово.

Даже не наложенное, а вплетенное в резьбу по полотну двери. Не очень сильное, но ощутимое.

Я достал из-за пояса печать и легонько хлопнул ее по двери:

— Разбойный Приказ.

Холод исчез. Мы имеем право войти в любой дом, если расследуем преступление, и охранные слова нам не указ. А я сейчас определенно расследую преступление.

В доме было темно и пахло нежилым: пылью, затхлостью и…

А вот этот запашок мне не нравится…

Достав из-за пояса нож — не был у меня сейчас другого оружия, не подумал — я шагнул внутрь…

И сразу понял, почему дьяк Алексей не появлялся в Приказе уже третий день.

Дьяк лежал посреди комнаты, раскинув руки, в луже темной засохшей крови. Из правой выпал нож с почерневшим лезвием. Мутные мертвые глаза смотрели в потолок, зрачок вытянулся в неширокий овал.

Часов шесть назад…

Судя по беспорядку, творившемуся в помещении — перевернутые скамейки, куча тряпья в углу, осколки битой посуды — дьяк Алексей не сдался без боя. То ли вор — а я не сомневался, что его убил Заморский — застал его врасплох, то ли сумел как-то обмануть, но они сцепились в бою. И дьяк, мой начальник, мой учитель розыскного дела, научивший меня всему, что я вообще знаю о розыске — сериалы о ментах тут не очень помогали — он проиграл. И погиб.

Я подошел к нему и наклонился над телом:

— Эх, Алексей Ерофеевич, Алексей Ерофеевич…

— Еще один приказный, — произнес тихий голос за моей спиной.