Песнь пророка

Она выныривает из сна во тьму гостиной, не уверенная, что спала. На телефоне двадцать минут второго, Молли прижимается к ней сбоку, Бейли спит на матрасе рядом, детская кроватка придвинута к стене. Обстрелы продолжались столько дней подряд, что теперь, ночью, когда они прекратились, тело отказывается верить тишине, нервные окончания покалывает, стучит где-то в черепе. Она переворачивается к Молли, вдыхая аромат жасмина, исходящий от ее волос, чувствуя по дыханию дочери, что ее разум успокоился, протянуть руку, выдернуть ужас с корнем, а после приласкать, возвращая разуму прежнюю форму. Что-то всплывает из тьмы сознания, она замирает, отворачивается от Молли, встает и идет на кухню. На небе астрономические сумерки, она наблюдает за деревьями, чьи корни глубоко ушли в землю, думая, что когда-нибудь все наладится и снова будут слышны высокие радостные голоса, шорох ног, ищущих тапочки, шелест велосипедных колес во дворе. Она наблюдает, как вспышка пронзает небо, словно биолюминесцентная рыба рассеянно проплывает в океанской глубине, и снова сталкивается с мыслью, которую оставила в соседней комнате, но мысль последовала за ней на кухню и сейчас стоит перед ней, но Айлиш не хочет к ней прислушиваться, настойчивая мысль, что ее сын помогает разрушать их жизнь и что он не вернется, пока все вокруг не будет разрушено. Она просыпается посреди канонады, ребенок стоит в кроватке и зовет маму, она берет его на руки, шикает, укачивает, непроизвольно сжимая лопатки, когда взрыв раздается поблизости, дети спят посреди этого грохота, словно опоенные. Рассвет проникает в дом через кухонное окно, освещая детей, спящих на полу, там, где раньше был журнальный столик, теперь он придвинут к стене, и поверх учебников стоят тарелки и чашки от вчерашнего ужина. Слышно, как в наступившем затишье перекликаются мужские голоса, и на миг она воображает, что это разжиревшие мужчины воскресным утром играют в футбол, требуя передачу, но вступает другой голос, и у нее перехватывает дыхание, пока она слушает монотонное бормотание офицера правительственных войск, говорящего в мегафон. Его слышит вся округа, с таким же успехом он мог бы вещать в супермаркете, объявляя о снижении цен на мясо. Мы ищем вас, и когда найдем — установим ваши личности, а установив личности, доберемся и до ваших семей. Разрывается снаряд, морща землю, и голос пропадает. Она приказывает себе вдохнуть, ложится рядом с Бейли и пытается уснуть, но получается плохо, затем, вероятно, проваливается в дрему, потому что, открыв глаза, видит, что Бейли нет в гостиной, нет его и на кухне, он поднялся наверх и заперся в ванной. Спускайся немедленно, кричит она, сколько раз тебе говорить, чтобы ты не поднимался наверх? С Беном на руках она идет за Бейли, колотит в дверь, открывай немедленно. Слышит, как он пытается спустить воду в унитазе, Бейли отпирает дверь и встречает ее смущенным взглядом, затем указывает на бачок. Не смывается, говорит он, и в кране тоже нет холодной воды. Она смотрит на раковину, словно не верит. Сколько раз тебе говорить, чтобы ты не поднимался наверх, если приспичит, на кухне стоит ведро. Бейли хмуро отворачивается от нее, словно она в чем-то перед ним провинилась. Незачем так орать, говорит он, я забыл, лучше в крапиву срать садиться, чем на чертовой кухне. Она смотрит, как он спускается по лестнице, ведя рукой по перилам, проверяет кран в раковине, на кухне воды тоже нет, она запаслась водой в пластиковых бутылях, но надолго ее не хватит. Они поджаривают хлеб на газовом камине в гостиной и смотрят мультики на ноутбуке. Бейли разглядывает остывший тост, который не съела Молли, тянется к нему, и тост исчезает в мгновение ока. Айлиш слушает репортаж по радио, правительственные войска отступают, говорит она, повстанцы продвинулись с южных окраин до самого канала. В полдень Бейли осторожно прикасается пальцем к ее запястью. Ты слышишь, похоже, стрельба стихла. Они едят холодный обед из тунца, оливкового масла и хлеба, не веря тишине, которая продолжается и после полудня, тишина уплотняется, становится тревожно, тишина набирает силу, это тишина перед возобновлением стрельбы, тишина перед тем, как волк, до времени затаившийся, постучит в домик с соломенной крышей. Она велит детям помолчать, прислушиваясь к шуму двигателя на улице, слышны мужские голоса, она откидывает матрас, но из окна ничего не видать, а наверх подниматься не хочется, воздух дрожит, когда она выглядывает из-за шторы в своей спальне и видит двух небритых мужчин рядом с грузовым пикапом «ниссан», который стоит у контрольно-пропускного пункта. Мужчина в импровизированном боевом снаряжении, коричневых беговых кроссовках и с штурмовой винтовкой на груди, кажется, пытается поймать сигнал телефона, другой в футболке, джинсах и с винтовкой на плече поднимает бейсболку, чтобы почесать затылок. Навострив уши, джек-рассел-терьер наблюдает из окна через дорогу, как на улице появляются четверо вооруженных мужчин с покрытыми пылью и грязью лицами в пестрой смеси гражданской одежды и армейской формы. Они начинают разбирать контрольно-пропускной пункт, оттаскивая мешки с песком к обочине и складывая их штабелями, беззубый бывший торчок снова здесь, предлагает сигареты и помощь в разборке блокпоста, который помогал возводить. Значит, свобода, думает она, но сердце не может освободиться, наблюдая за повстанцами, она не чувствует радости, скорее облегчение, и даже не облегчение, а глубочайший страх, холод, который пронизывает насквозь, мысль, которая окружает все остальные мысли: что, если ее муж и сын не вернутся? Наблюдая за этими мужчинами, как они закуривают и пытаются поймать сигнал, она испытывает отвращение, видя не людей, но тени, бравирующие днем, рожденным из тьмы, смертью положившие смерти конец. Как быстро пропали флаги с окон, не осталось ни одного. Спустя полчаса солдаты уходят, дорога свободна, и люди высыпают из домов. Джерри Бреннан подметает двор, огромный лысеющий мужчина в ярко-розовой футболке стоит рядом с пуделем, задравшим на дерево лапу. Я хочу наружу, говорит Бейли, заметив идущего по улице подростка, хочу выйти и купить мороженого.