Песнь пророка

В новостях объявлено об очередном указе, запрещено прослушивание и чтение любых иностранных СМИ, зарубежные новостные каналы будут заблокированы, отключение интернета начинается с сегодняшнего дня. Это смешно, говорит Бейли, разве можно вот так взять и все отключить? Не знаю, любимый, они на все способны, хотят контролировать информационный поток, хотят, чтобы мы не знали, что происходит на самом деле. И что мне теперь делать, как жить дальше? Тебе пора собираться в школу, я поеду с тобой на автобусе, свитер висит на стуле, интернет может вернуться нескоро. Бейли открывает холодильник. Нет молока для хлопьев, молоко теперь тоже под запретом? Еще вчера было много, это ты пьешь без перерыва. Вечером она берет стремянку, всматривается во тьму чердака, подтягивается, тонкий луч фонарика шарит по стенам в поисках выключателя, но, похоже, его там нет. Придется поговорить с Ларри, лазить на чердак за вещами — твоя забота, ты же не хочешь, чтобы я с одним только фонариком ползала по стремянке вверх-вниз? В свете фонарика видно, куда Марк засунул елку и ящик с елочными игрушками. Что за бардак он тут устроил, мешки для мусора, набитые старой одеждой, детские игрушки в коробках, чемоданы со всякой всячиной и хламом, который она не решается выбросить. Айлиш подтягивает чемодан, отстегивает застежку и понимает, что не хочет заглядывать внутрь, — заглянув внутрь, она увидит то, чего не хочет видеть, она защелкивает чемодан и неподвижно стоит, вдыхая запах слежавшейся пыли. Это ощущение, что чердак не принадлежит дому, а существует сам по себе, своего рода прихожая, где толпятся тени и беспорядок, дом для памяти, где обитают остатки ее более молодых «я», свернутые и распиханные по коробкам, отброшенные за ненадобностью, затерянные среди исчезнувших и забытых других «я», пыль оседает на годы их жизни, и годы их жизни медленно обращаются в пыль, как мало от нас останется, никто не поймет, какими мы были, мы исчезнем в мгновение ока. Внезапно у Айлиш возникает чувство, что Ларри стоит рядом, она оборачивается и встречается со своим горем, сжимает кулаки и трясет ими, снова и снова повторяя, что Кэрол ошибается, никто ничего не знает наверняка, разве это горе, это не горе, это другое, скорее, обида — горе, облаченное в цвета надежды. Нужно поскорее выбираться к свету дня, она открывает чемодан и достает то, что успела заметить внутри, — кожаный браслет Ларри. Стоит очень тихо, ощупывая браслет кончиками пальцев, пытаясь вспомнить, какими они были, Молли зовет ее от подножия стремянки, и Айлиш вспоминает, зачем поднималась на чердак, портативный радиоприемник лежит в старом пластиковом пакете, и она передает его Молли через люк. Ставит радиоприемник на стол, протирает тряпкой, Молли наблюдает за ней. Зачем тебе эта штука? Я хочу услышать новости, настоящие, из-за границы, а не ложь, которой нас пичкают. Нет, я не про радио, а про штуку у тебя на запястье. Раньше его носил твой отец. Айлиш дотрагивается до браслета, вытягивает антенну во всю длину и включает приемник, не веря, что батарейки еще работают, и комната наполняется мягким треском атмосферных помех, она крутит ручку, шаря по длинноволновому диапазону, странное электрическое гуденье сменяется шуршанием из ее детства, так шуршали далекие города, вещающие ночами на чужих языках. Молли пальцем обводит хромированный край. Очевидно, мы возвращаемся в прошлое, скоро будем ездить на велосипедах, стирать одежду вручную, называть обед чаепитием, перестанем понимать, кто мы такие, без интернета я уже не человек. Глаза Молли загораются, искра радости прячется в сердце. Айлиш снимает кожаный браслет и протягивает дочери. Ему понравится, что браслет у тебя, только брату не говори, где он, кстати, скоро комендантский час, он прекрасно знает, что наказан. Понятия не имею, он вышел, как только ты поднялась на чердак, и просил тебе не говорить. Она выглядывает из окна, звонит Бейли, но тот не отвечает. В семь Айлиш выходит на улицу, провожает взглядом белый фургон, некоторое время наблюдает за дорогой, затем продевает руки в рукава пальто и зовет Молли. Я вернусь через несколько минут, позвони мне, если он появится. Ладони сжаты, она прислушивается к каждой проезжающей машине, словно по щелчку выключателя на дорогах наступает затишье, она шепчет слова, которые скажет, если встретит патруль: простите, мой сын не вернулся домой вовремя, ему всего двенадцать, я просто обхожу квартал. Бейли нет ни в одном из его обычных мест: ни у стены за углом, ни на площадке у школы, она идет обратно и видит, как он пинает мяч у бордюра, болтая с каким-то незнакомым подростком, на прощанье машет ему рукой, делает еще несколько финтов и рассеянно поднимает глаза на мать. Перед этим кислым взглядом она не может выразить свой страх, что чернеет в крови, словно чернила, страх, что яростно искажает рот. Ну и что с того, что я опоздал, говорит Бейли, я уже дома, не будь старой занудой.