Первый инженер императора IV

Глава 5

Дни полетели, спрессовываясь в одну бесконечную череду лязга металла, жара от горна, скрипа напильника и монотонного, почти гипнотического голоса ИскИна, доносящегося из черного куба «Феникса».

Когда я приходил в комнату и занимался своими делами, он комментировал каждый мой шаг, каждую инженерную задумку, то выдавая порцию ехидного сарказма, то, к моему удивлению, дельный совет, основанный на каких-то неведомых мне технологиях прошлого, которое для меня было проспанным будущим.

Я почти не выходил из кузницы, превратив ее в свою главную лабораторию и мастерскую. Сон урывками, еда на ходу, которую приносили то сердобольные крестьянки, то Иша. Все мысли, все силы были брошены на одно — Руническое Ядро. Этот сложный, многогранный механизм, чертежи которого я дорабатывал по ночам при свете сальной свечи, должен был стать сердцем «Феникса», источником энергии, способным пробудить его к жизни.

Правая рука, к слову, продолжала напоминать о себе тупой, ноющей болью. Мэтр Скворцов после нашего с ним разговора, как и обещал, пошаманил над ней, используя свои рунические знания и какие-то пахучие припарки из трав.

Боль действительно стала меньше, ушла та леденящая онемелость, которая сковывала движения, но странные черные узоры, похожие на застывшие разряды молнии, никуда не делись. Они остались под кожей, как вечное напоминание о той битве в недрах бункера.

Скворцов лишь разводил руками, говоря, что такой тип поражения ему неизвестен, что это нечто новое, с чем он раньше не сталкивался. Но он обещал продолжать искать способы вернуть руке полную подвижность и снять остаточную боль. А пока… пока приходилось работать, стиснув зубы, превозмогая дискомфорт.

Так и приходилось ковать, точить, сверлить, подгонять детали, выводя до идеала то, что, по сути, собиралось на коленке из того, что еще вчера было ржавым металлоломом или обломками неизвестных механизмов. Каждая грань будущего Ядра, каждый сегмент требовал невероятной точности, которой было почти невозможно добиться примитивными инструментами и кустарными методами.

— Ну, неправильно ты металл тянешь, Саша! — вклинился однажды в мою работу Андрей Михайлович, когда я, в очередной раз пытаясь выковать сложную криволинейную деталь, начал расплющивать заготовку вместо того, чтобы ее вытягивать. Голос его был ворчливым, но беззлобным. — Дай сюда!

Не дожидаясь моего ответа, он решительно выхватил из моей ослабевшей от боли руки молоток и щипцы с раскаленной заготовкой и принялся сам ею заниматься. Его удары по наковальне были точными, выверенными, каждый — на своем месте. Металл под его умелыми руками послушно менял форму, изгибался, вытягивался, превращаясь в то, что было задумано на чертеже.

Я стоял рядом, наблюдая за его работой, и не мог сдержать усмешки. Старый гордец. После моего первого, вежливого, но твердого отказа от его помощи в создании Ядра (я тогда наивно полагал, что справлюсь сам, используя лишь свои знания и расчеты), он несколько дней ходил вокруг да около, делал вид, что просто наблюдает из любопытства, а сам, я был уверен, искал повод, веский аргумент, чтобы все-таки вклиниться в процесс. И вот, моя неловкость с непослушной рукой дала ему этот шанс.

Что ж, мешать ему в данный момент я не планировал. Рука снова разболелась не на шутку, каждый удар молотком отдавался тупой болью до самого плеча. А помощь такого мастера, как Михалыч, была сейчас как нельзя кстати. Его опыт, его интуитивное понимание металла, его «кузнечное чутье» — все это было бесценно.

Так мы и стали работать — в четыре руки. Я отвечал за расчеты, за чертежи, за общую концепцию и за то, что мог выполнить сам. Михалыч — за воплощение идей в металле там, где моего мастерства не хватало.

Он менторским и беззлобным тоном рассказывал о тонкостях ковки, показывал, как правильно «чувствовать» металл, как работать с разными сплавами, как добиться нужной прочности и гибкости. А я, в свою очередь, делился с ним своими инженерными знаниями, объяснял принципы работы тех или иных механизмов, показывал, как можно оптимизировать процесс, используя законы физики и механики.

Это был удивительный симбиоз — опыт старого мастера и знания инженера из будущего. И он давал свои плоды. Работа над Руническим Ядром, пусть и медленно, но двигалась вперед.

День за днем, от рассвета до заката, кузница не умолкала. Я примерял детали, подгонял их друг к другу, собирал первые сегменты будущего Ядра на временном каркасе. Затем, вооружившись мелким напильником и ручной дрелью (которую я сам же и усовершенствовал, приделав к ней более удобную рукоятку и систему сменных сверл, выкованных Михалычем из самого крепкого металла, который мы только смогли выработать), я вручную проделывал в каждой пластине, в каждой грани сложнейшие отверстия в виде рунических символов.

Это был адский труд, стоит признать. Каждый символ требовал невероятной точности, малейшая ошибка могла привести к тому, что вся деталь отправлялась в переплавку.

В свое время, в моей старой лаборатории, такая работа заняла бы максимум два-три дня. Лазерная гравировка, станки с числовым программным управлением, прецизионные инструменты — все это позволяло создавать детали любой сложности с микронной точностью. Здесь же… здесь каждый изгиб, каждое отверстие давалось потом и кровью, часами кропотливой, монотонной работы.

Но я не сдавался. Упрямство, помноженное на инженерный азарт и осознание важности цели, гнало меня вперед. Я видел, как из отдельных, бесформенных кусков металла рождается нечто невероятное. Так происходило всегда, когда я смотрел как из чертежа на бумаге рождается полноценный объемный предмет. Настоящая магия, а не вот эти фокусы с водой и сжиганием всяких поехавших магов.

Иногда, когда боль в руке становилась совсем невыносимой, или когда глаза начинали слезиться от напряжения, я выходил из душной, прокопченной кузницы во двор, чтобы немного отдышаться, размять затекшие мышцы. И каждый раз удивлялся тому, как преображается Хмарское.

Поместье жило, строилось, развивалось. Крестьяне, воодушевленные моим примером и ощущением стабильности, работали с удвоенной энергией. Почти все жилые дома на первом этаже господского особняка были отремонтированы, в них горел свет, слышались голоса.

Хламники, как я и приказал, окончательно переселились из своего полевого лагеря, заняв свободные комнаты. Они тоже не сидели без дела — кто-то помогал на стройке, кто-то чинил инструмент, кто-то вместе с Иваном и его верной Бьянкой ходил на охоту в ближайший лес, обеспечивая поместье свежим мясом.

Даже спасенные, те, кого мы вытащили из лап Шепота, уже пришли в себя и каждый находил полезное занятие. Это было прекрасно. Мы буквально вернули старое разрушенное поместье к нормальному состоянию.

Жизнь налаживалась. Медленно, трудно, но налаживалась. И это вселяло надежду. Надежду на то, что все наши усилия не напрасны. Что мы сможем не просто выжить в этом жестоком мире, но и сделать его чуточку лучше.

Перед глазами что-то аккуратно пронеслось и упало на землю. Я присмотрелся, после чего поднял голову на небо. Серое покрывало, затянувшее небо, сыпало мелкую стружку. Как-то рановато снег собрался падать. Хотя… кто его знает какие тут погодные аномалии могут случаться из-за магического фона.

Когда вечером я зашел к себе в комнату и сел за стол, чтобы сделать еще несколько расчетов, ИскИн подал голос:

— Барон, согласно моим расчетам, при текущей скорости вашей работы и учитывая погрешность ручной обработки, вероятность создания полностью функционального и стабильного Рунического Ядра составляет приблизительно ноль целых, триста сорок семь тысячных процента. Не хотите ли рассмотреть альтернативные варианты? Например, использовать меня в качестве высокотехнологичного пресса для бумаги? Или, скажем, очень дорогой подставки для кружки с вашим травяным отваром?

— Начнем с того, что ты в глаза не видел то, что я делаю. Понял шутку, железяка? В ГЛАЗА НЕ ВИДЕЛ.

— Я понял, ваш-блгродье, — съязвил ИскИн. — Шутку оцениваю примерно на семь баллов из десяти. Но, хочу отметить, что мне не нужны оптические сенсоры. Судя по ругани, которая стоит в, если я верно проанализировал звуковые волны, кузнице, по скрежету металла, по скрипу ваших зубов и натужному сопению, дела идут не самым лучшим образом.

— Дела — идут, — сказал я сухо. И тут же нашелся. — Готов с тобой держать пари.

— Пари? — оживилась железяка. — Как интересно. И о чем же?

— Что я заведу принтер к концу следующей недели.

— Вы хотите сказать, барон, что управитесь за восемь дней?

— Именно, — ответил я железобетонно, отложив карандаш в сторону.

— Интересно-интересно, — снова повторил Искин. — Я заинтригован.

— Если я выиграю — я становлюсь твоим основным оператором, которого ты будешь слушаться во что бы то ни стало. Это первая и основная директива.

— Губа не дура, — подметил говорящий принтер.

— А-то, — ответил я, довольно улыбнувшись.

— И на что могу рассчитывать я?

— Выдвигай свои предложения.

— Хм-м-м-м… — задумался Искин. — Так много вариантов. Мне надо подумать.

Ишь какой. Подумать ему надо. Чтобы потом выдвинуть какое-нибудь невероятно умное предложение, как те джины из сказок? С другой стороны, если у меня ничего не получится, то он никогда и не очнется. Разве что спустя пару десятков лет, когда мне удастся все-таки его завести.

А если он будет каким-то известным только ему методом потом сидеть и считать внутри себя секунды, чтобы сказать, что я проиграл? Нет, это уже паранойя. Но неоправданная ли?

— У тебя есть время до завтра, — озвучил я сроки. — Ровно в восемнадцать ноль-ноль жду ответ. Ни минутой позже.

— Ладно! — живо согласился Искин.

Граница восточных земель была местом, где цивилизация, даже в ее самом рудиментарном, послевоенном виде, окончательно сдавала свои позиции. Здесь, на бескрайних, продуваемых всеми ветрами равнинах, начинались владения кочевых племен — разрозненных, вечно враждующих между собой, но одинаково недружелюбных к чужакам.

Именно по этой не самой гостеприимной местности и пролегал путь нашей троицы — К’тула, Идриса и Фтанга. После недавних… гм… недоразумений в Старом Городе и последующей встречи с весьма неприятным представителем лесной фауны (или флоры? К’тул так до конца и не разобрался, чем именно был тот Реликт с оленьим черепом), они решили, что смена обстановки им не повредит. Да и новый рунный камень, о котором так неосторожно проболтался старик, сам себя не найдет.

Они шли, держась на приличном расстоянии от основного скопления шатров и дымящихся костров, которые виднелись на горизонте. Вид кочевого стана, с его хаотичной суетой, лаем собак и криками детей, не вызывал у них ни малейшего желания сокращать дистанцию. К’тул, как самый опытный (и, возможно, самый параноидальный) из троицы, прекрасно знал, что любопытство в таких местах часто заканчивается весьма плачевно. Особенно для тех, кто не выглядит как местный и несет на себе отпечаток… ну, скажем так, не совсем стандартного магического прошлого.

Их новая походная одежда, сшитая на заказ у слепого портного в Светлограде (слепота, по мнению К’тула, была лучшей гарантией конфиденциальности), была простой, но добротной. Плащи из плотной, темной ткани скрывали их фигуры и защищали от пронизывающего степного ветра. Они старались не привлекать к себе внимания, просто двигаясь дальше, к своей туманной, но такой манящей цели.

— Стоять! — рявкнул вдруг грубый, пропитый голос откуда-то сбоку. Голос принадлежал существу, которое, судя по всему, считало себя стражем этого конкретного участка совершенно пустого, заросшего бурьяном поля.

Трое магов, не сговариваясь, продолжили движение. К’тул считал, что лучшая реакция на подобные выпады — полное их игнорирование. Часто срабатывало. Особенно если выкрикивающий был один, а вас — трое, и один из вас размером с небольшую осадную башню.

— Я кому сказал, стоять!!! — на этот раз в голосе прозвучали откровенно угрожающие нотки. И, что самое неприятное, к нему присоединился звук доставаемого из ножен оружия. Очень характерный, надо сказать, звук. Такой издает только плохо смазанный, ржавый клинок.

Трое магов нехотя остановились. К’тул мысленно выругался. Ну вот, опять. Нельзя просто так взять и пройти из пункта А в пункт Б, чтобы какой-нибудь местный «авторитет» не попытался испортить тебе настроение и, возможно, ограбить. Мир не меняется.

— Мне его стукнуть? — пробасил Фтанг, поворачивая свою огромную голову в сторону К’тула. В его маленьких, поросячьих глазках читалась скука и явное желание применить свои выдающиеся физические данные по прямому назначению. Он как раз недавно разминал кулаки, и они так и чесались опробовать их на чем-нибудь мягком. Ну, или не очень мягком.

— Погоди, Фтанг, — ответил ему К’тул своим обычным скрипучим голосом. Он медленно повернулся к источнику шума.

Идрис тяжело вздохнул, всем своим видом выражая крайнюю степень недовольства. Ему совершенно не нравилось, что на их, и без того нелегком, пути снова возникла какая-то дурацкая преграда в лице очередного местного аборигена с завышенным самомнением.

Перед ними стоял кочевник. Классический представитель своего вида. Рваная кожаная безрукавка, открывающая взору мускулистые, но грязные руки. Широкие штаны из какой-то грубой ткани, заправленные в стоптанные сапоги. Длинные, спутанные волосы, перехваченные кожаным ремешком. И кривой, ржавый ятаган в руке. Лицо его, обветренное и загорелое, выражало смесь наглости и тупости — весьма распространенное сочетание в этих краях.

— Чем могу помочь, уважаемый? — осведомился старик К’тул, стараясь придать своему голосу как можно больше старческой немощи и дрожи. Получалось, надо сказать, отменно. Он даже слегка согнулся, опираясь на посох обеими руками.

— Кто такие? Чего околачиваетесь здесь, на моей земле? — прорычал кочевник, поигрывая ятаганом.

Все трое магов медленно, почти синхронно, осмотрелись по сторонам. Вокруг, насколько хватало глаз, простиралось все то же пустое, заросшее бурьяном поле. Никаких признаков «его земли» — ни заборов, ни межевых столбов, ни даже завалящей дохлой коровы, которую можно было бы с натяжкой счесть пограничным знаком.

— Так здесь же чертово пустое поле, мать твою за ногу! — не выдержал Идрис, его голос прошипел, как змея, которую случайно придавили сапогом. — Какая еще «твоя земля»? Ты ее что, с собой в кармане носишь?

— Мне его стукнуть? — снова оживился Фтанг, с надеждой ковыряя указательным пальцем размером с хорошую сардельку в своем огромном ухе. Ему уже откровенно надоело это препирательство.

— Ты как со мной разговариваешь, вошь бледная⁈ — прошипел в ответ кочевник, его ноздри раздулись, а глаза налились кровью. Он явно не привык к такому обращению. Он сделал шаг вперед, угрожающе взмахнув ятаганом.

— Давайте успокоимся, господа, — К’тул поднял свободную руку в примирительном жесте, стараясь вклиниться между разъяренным кочевником и своими не в меру вспыльчивыми спутниками. — Не стоит горячиться. Мы просто путники, идем по своим делам. Никому не желаем зла.

— Проход по моей земле платный, — отрезал кочевник, не опуская оружия. — Так что платите и проваливайте отсюда подобру-поздорову. Иначе… — он выразительно повел ятаганом.

К’тул вздернул свои редкие, почти невидимые брови на своем похожем на череп лице.

— Платный? — переспросил он с неподдельным удивлением. — Простите, а с каких это пор воздух стал платным? Или, может, вы налог на пыль под ногами ввели? Весьма новаторский подход к пополнению казны, должен заметить.

— С тех самых, как я сказал! — рявкнул кочевник, которому явно не понравился сарказм старика. — Не ваше собачье дело! Гоните монету, или я вас всех здесь на ремни порежу!

— Мне его стукнуть? — в голосе Фтанга уже слышалось откровенное нетерпение. Он даже перестал ковырять в ухе и теперь с интересом разглядывал кочевника, прикидывая, с какой стороны лучше подойти, чтобы удар получился наиболее эффектным.

— Никакой оплаты не будет, ты, недоразумение ходячее, — процедил Идрис сквозь зубы. Его терпение тоже было на исходе. — А теперь убери свою ржавую зубочистку, свали с дороги и постарайся забыть, что ты нас вообще видел. Для твоего же блага, поверь мне на слово.

Сверкнула сталь.

— Я же сказал тебе прикусить… — начал было кочевник, замахиваясь для удара.

…

…

…язык?

Мир вокруг дикаря-кочевника, которого, к слову, звали Яким (хотя это уже не имело никакого значения, ни для него, ни для окружающего мира), внезапно посерел. Стал таким блеклым, невзрачным, словно он смотрел старый, выцветший дагерротип. Если бы он, конечно, знал, что такое дагерротип. А еще он вдруг увидел себя со стороны. Весьма необычное ощущение, надо сказать.

Он увидел, как его собственное тело, еще секунду назад полное жизни и праведного (как ему казалось) гнева, как-то нелепо застыло с занесенным для удара ятаганом. А рядом… рядом с его телом, словно из воздуха, материализовалась огромная, просто необъятная гора мышц, которая еще мгновение назад стояла в нескольких шагах от него.

И он увидел, как эта гора мышц, с легким, почти скучающим видом, нанесла короткий, почти незаметный удар. Не кулаком даже, а просто тыльной стороной ладони. Такой, знаете, легкий шлепок, каким обычно отгоняют назойливую муху.

А потом голова Якима, описав в воздухе изящную, почти балетную дугу и исполнив, как ему показалось со стороны, тройное сальто с пируэтом (весьма впечатляюще, если учесть полное отсутствие предварительной подготовки), с глухим стуком приземлилась в десяти метрах от обезглавленного тела, прямо в куст колючего бурьяна. Последним, что увидел Яким, был удивленный взгляд пробегавшего мимо суслика.

— Прости, К’тул, — прогремела гора мышц, известная как Фтанг. Голос его был полон искреннего, почти детского раскаяния. — Он мне надоел. Слишком много болтал.

— Все правильно сделал, здоровяк, — Идрис, уже пряча свой стилет обратно под плащ, ободряюще похлопал Фтанга по могучему плечу.

Старик К’тул лишь пожал плечами, глядя на обезглавленное тело и отдельно лежащую голову с выражением полнейшего равнодушия. Словно это была не трагическая (для Якима, во всяком случае) сцена насильственной смерти, а просто небольшое бытовое недоразумение, вроде пролитого на скатерть пива.

— Уходим, — сказал он своим обычным скрипучим голосом. — Пока его соплеменники не решили поинтересоваться, почему их доблестный страж так надолго замолчал. И, Фтанг, — добавил он, когда они уже сделали несколько шагов, — в следующий раз, будь добр, хотя бы предупреждай. А то я чуть было не применил заклинание удушения. Оно, знаешь ли, требует определенной концентрации.